Дневники подростка Эфрона - история невостребованного гения в людоедском Совке.
Страдания молодого Плохиша (Эфрона, Мура, сына Цветаевой) - дневник в 2-х томах.
(заглавие поста сменено на лучшее)
При всей своей нелитературности дневники подростка Георгия Эфрона интересны. Даже то, что неинтересно читать, например, маниакальная детальность описания съеденного в голодный ташкентский год (или почти 2 года: 1941-43) - все эти бублики, макароны, пайковый хлеб, тощие обеды - чем подросток тщетно пытался утолить голод - интересно тем, что заставило его себя описать.
На этом снимке ему лет 9, это ещё Франция, примерно 1935 год. Дневники же - из его советских лет 1939-1943.
Источник: https://kulturologia.ru/blogs/171018/40851/
Конечно, Георгий был графоман... могший бы стать писателем, проживи он долее отпущенных ему 19-ти лет с половиной, переживи он войну, не умри он летом 1944 года на Белорусском фронте. Но литературная работа в воюющем СССР ему не досталась - и он писал вот эту самую недо-литературу, такую, которую мог и хотел писать (страстно, с редким для подростка старанием и прилежанием): дневники.
Содержание его дневников - почти сплошь земные, на грани пошлости, низменные... заботы, которые назвать страстями можно с натяжкой, лишь уважая их значимость для несчастного и усердного их описателя... и жертвы.
Забегая вперёд, можно сделать странный вывод: эти 800 страниц разномастных тетрадок, составившие целый двухтомник через десятилетия после его смерти, могли бы буквально спасти его, будь они изданы вовремя при его жизни. Спасти - в том числе от голода, принеся ему доход от своей продажи. А также и от одиночества, от неприкаянности, бездомности, нищеты, подверженности бедствиям войны...
Но в том-то и трагикомедия этой странной книги: она (то есть, дневники мальчика Эфрона) получили какую-либо ценность только после его смерти - и благодаря смерти. Вряд ли, останься он жив и стань он писателем, кто-то стал бы издавать и эти сырые, многословные (часто празднословные) описания его бедствий. Да и читать их. Даже независимо от подлежания их советской выхолащивающей цензуре само их скромное (...) содержание скорее не соответствует запросам нормальной литературы.
Но юного графомана питали страсти - и он, поочерёдно их переживая, их, как уж мог, описывал.
Пожалуй, можно эти страсти и проследить хронологически, по мере их прихода в его жизнь.
Сначала - страсть жить в нормальном жилище. Мама - Марина Цветаева - оказывается, вернувшись в СССР, жила, мягко говоря, где попало - с сыном (а также дочерью и мужем, пока тех не арестовали). Тут можно вспомнить и заманившего её в СССР Илью Эренбурга, которому она, кстати, успела высказать в лицо - кто он после этого есть.
Потом - "страсть" одиночества; оно впрочем не сменило его (их) бездомность, а прибавилось к нему.
Потом - приход и неприкаянности школярской, поскольку юный Георгий, одарённый литературно, был посредствен в точных и прочих школьных науках.
Разумеется, в его 15-16 лет - тут и сильнейшая озабоченность сексуальная, когда подросток может (и должен) физически любить прекрасный пол, и не имеет для этого ни нравственной (в смысле безнравственной), ни социальной возможности.
И его дневник наполняется повторениями одних и тех же "простых" и невозможных вопрошаний к небу и белому свету:
- Когда, ну когда мы получим квартиру?
- Когда, ну когда я покончу в этой школой!
- Когда, ну когда же (уже с надрывом) у меня будет связь с женщиной?
Вопрошания к "небу", кстати, изредка превращались буквально в молитву. В смысле - просьбу Богу о доставлении блага или спасения (это всего дважды упоминается в дневнике) - конечно, без всяких перед Богом обязательств. Даже без всяких размышлений хоть бы о самом Бытии Божьем. "Ну пожалуйста, очень прошу..." - о незачислении в трудармию, что ли.
...Как догадывается современный читатель, подходя к июню-41, многое и решилось после 22 июня 1941 года. Георгию тогда было 16 лет, воевать ему было рано, но самая пора разделить с мамой невзгоды эвакуации - это-то и решило половину прежних проблем. Оказывается, отчего вообще Марина Цветаева уехала из Москвы в эвакуацию - от страха бомбёжек.
... Далее дневник Мура (Георгия Эфрона по-домашнему) описывает ужасы советской глубинки (Чистополь, Елабуга) и... в самых скупых словах - самоубийство матери.
Поскольку дневник до нас дошёл не в полном виде, то и судьба героя остаётся недоописанной... впрочем, эпизод следующей эвакуации - в Ташкент, оборачивается новой мономанией: доехать, доехать, наконец доехать до Ташкента!
И что же ожидается Муром от Ташкента? Оказывается, главное в Ташкенте - встреча с другом Митькой (Сеземаном, прославившимся много позже)... которого Мур не видел с самой Москвы, которого во время московских встреч и поругивал плохими словами, которого хотел и бросить, но - теперь это стало главным, теперь эта встреча - главная страсть!
Да, чтобы к ней не возвращаться: их встреча состоялась где-то на ташкентском вокзале, длилась часа два, и её описание в дошедших дневниках отсутсвует, как и какое-либо воспоминание о ней самого Мура.
И наконец - последняя серия его дневников - ташкентские. Страсть молодого человека там - еда! Голод, добыча денег (кража, продажа, перепродажа вещей на базаре)... Изредка что-то школьное или что-то мобилизационное... Ещё изредка - что-то любовное... едва-едва, поскольку шансов у убогого подростка всё ещё ничтожно мало...
Затем, где-то на конце лета-43 - конец двухтомника: всё, продолжение дневников не сохранилось; ни как он вернулся в Москву, ни как поступил в институт, ни как загремел на фронт в 1944 году, ни как сгинул на полях войны.
"Жизнь и смерть мальчиша Плохиша" - хочется дать подзаголовок этой книге, тем более, что внешне Георгий Эфрон явно напоминал одноимённого киногероя. Сколько наивного, прямого, откровенного и даже подловатого эгоизма!... (ни работать на завод-колхоз, "как все ребята", ни - о, ужас! - на фронт... но сколько - о получении комфорта, удовольствий, привилегий - открытым текстом!) Я уже не говорю, что пиша в 1940 году радостно об успехах немцев (!), мальчик впоследствие радуется их поражениям, говоря, что и всегда был за англо-французов...
Однако для читателя - любителя мемуаров, а тем более - этнографа-советолога в книге найдётся несколько перлов. Например, то простое размышление, что "отчего же Гитлер пошёл на Москву, столь далёкую от границы, а не на Ленинград, столь близкий к ней"? (как некогда гадали то же о Наполеоне и Петербурге)
Или такое: в августе 1941 года СССР оккупировал (одновременно с Англией) Иран - не столько для того чтобы через Иран получать английскую помощь или чтобы забрать иранский хлеб (хотя и всё это было), сколько чтобы помешать англичанам подойти к нефтепромыслам Баку (которые англо-французы бомбить собирались ещё а 1940-м, да не успели).
Или - что нефтепромыслы в румынском Плоешти СССР, оказывется, "ожесточённо" бомбили... как собственно и подсказывала стратегия лишения Гитлера источников топлива. Однако - и всё это "ожесточённое" вовсе не привело к краху германской военной машины, а только к проблемам в её снабжении.
(кстати, из Вики - и союзнички тоже там бомбили: "Although badly damaged after the November 1940 earthquake, the city was a significant1 source of oil for Nazi Germany during much of World War II. The Allies made Ploiești a target of the Oil campaign of World War II and attacked it repeatedly, such as during the HALPRO (June 1942) and Operation Tidal Wave (1 August 1943) at a great loss, without producing any significant delay in operation or production.")
И оказывется, та мысль, что не спеша с открытием 2-го фронта "англичане ждут нашего истощения, а американцы полчат главную выгоду" (точно также, как и СССР сам оставался в стороне от войны в 1939-41 годах) - была мыслью самой народной, открытой, базарной! И наоборот - о том, что высадка англо-американцев в Сицилии и Италии летом 1943 года - НЕ есть настоящий второй фронт - это мол, была лишь клевета каких-то тамошних заокеанских газетчиков... А значит, поначалу воспринята в СССР - как именно 2-й фронт!.. Без которого - следовало даже из официальных сообщений - победа над Гитлером была невозможна...
И то что Парад 1941 года на Красной площади, с которого войска отправлялись прямо на фронт, состоялся... в 8 часов утра. То есть - в ранний час, когда угроза немецких авианалётов минимальна. Мы ещё не всё знаем про тот парад? И кстати - немецкие авианалёты на Москву повторялись и после Сталинградской победы... и чуть ли не после Курской (1943).
...Узнать некоторые подробности о его судьбе и смерти, не вошедшие в двухтомник "Дневники", можно и в других источниках, например здесь.
(заглавие поста сменено на лучшее)
При всей своей нелитературности дневники подростка Георгия Эфрона интересны. Даже то, что неинтересно читать, например, маниакальная детальность описания съеденного в голодный ташкентский год (или почти 2 года: 1941-43) - все эти бублики, макароны, пайковый хлеб, тощие обеды - чем подросток тщетно пытался утолить голод - интересно тем, что заставило его себя описать.
На этом снимке ему лет 9, это ещё Франция, примерно 1935 год. Дневники же - из его советских лет 1939-1943.
Источник: https://kulturologia.ru/blogs/171018/40851/
Конечно, Георгий был графоман... могший бы стать писателем, проживи он долее отпущенных ему 19-ти лет с половиной, переживи он войну, не умри он летом 1944 года на Белорусском фронте. Но литературная работа в воюющем СССР ему не досталась - и он писал вот эту самую недо-литературу, такую, которую мог и хотел писать (страстно, с редким для подростка старанием и прилежанием): дневники.
Содержание его дневников - почти сплошь земные, на грани пошлости, низменные... заботы, которые назвать страстями можно с натяжкой, лишь уважая их значимость для несчастного и усердного их описателя... и жертвы.
Забегая вперёд, можно сделать странный вывод: эти 800 страниц разномастных тетрадок, составившие целый двухтомник через десятилетия после его смерти, могли бы буквально спасти его, будь они изданы вовремя при его жизни. Спасти - в том числе от голода, принеся ему доход от своей продажи. А также и от одиночества, от неприкаянности, бездомности, нищеты, подверженности бедствиям войны...
Но в том-то и трагикомедия этой странной книги: она (то есть, дневники мальчика Эфрона) получили какую-либо ценность только после его смерти - и благодаря смерти. Вряд ли, останься он жив и стань он писателем, кто-то стал бы издавать и эти сырые, многословные (часто празднословные) описания его бедствий. Да и читать их. Даже независимо от подлежания их советской выхолащивающей цензуре само их скромное (...) содержание скорее не соответствует запросам нормальной литературы.
Но юного графомана питали страсти - и он, поочерёдно их переживая, их, как уж мог, описывал.
Пожалуй, можно эти страсти и проследить хронологически, по мере их прихода в его жизнь.
Сначала - страсть жить в нормальном жилище. Мама - Марина Цветаева - оказывается, вернувшись в СССР, жила, мягко говоря, где попало - с сыном (а также дочерью и мужем, пока тех не арестовали). Тут можно вспомнить и заманившего её в СССР Илью Эренбурга, которому она, кстати, успела высказать в лицо - кто он после этого есть.
Потом - "страсть" одиночества; оно впрочем не сменило его (их) бездомность, а прибавилось к нему.
Потом - приход и неприкаянности школярской, поскольку юный Георгий, одарённый литературно, был посредствен в точных и прочих школьных науках.
Разумеется, в его 15-16 лет - тут и сильнейшая озабоченность сексуальная, когда подросток может (и должен) физически любить прекрасный пол, и не имеет для этого ни нравственной (в смысле безнравственной), ни социальной возможности.
И его дневник наполняется повторениями одних и тех же "простых" и невозможных вопрошаний к небу и белому свету:
- Когда, ну когда мы получим квартиру?
- Когда, ну когда я покончу в этой школой!
- Когда, ну когда же (уже с надрывом) у меня будет связь с женщиной?
Вопрошания к "небу", кстати, изредка превращались буквально в молитву. В смысле - просьбу Богу о доставлении блага или спасения (это всего дважды упоминается в дневнике) - конечно, без всяких перед Богом обязательств. Даже без всяких размышлений хоть бы о самом Бытии Божьем. "Ну пожалуйста, очень прошу..." - о незачислении в трудармию, что ли.
...Как догадывается современный читатель, подходя к июню-41, многое и решилось после 22 июня 1941 года. Георгию тогда было 16 лет, воевать ему было рано, но самая пора разделить с мамой невзгоды эвакуации - это-то и решило половину прежних проблем. Оказывается, отчего вообще Марина Цветаева уехала из Москвы в эвакуацию - от страха бомбёжек.
... Далее дневник Мура (Георгия Эфрона по-домашнему) описывает ужасы советской глубинки (Чистополь, Елабуга) и... в самых скупых словах - самоубийство матери.
Поскольку дневник до нас дошёл не в полном виде, то и судьба героя остаётся недоописанной... впрочем, эпизод следующей эвакуации - в Ташкент, оборачивается новой мономанией: доехать, доехать, наконец доехать до Ташкента!
И что же ожидается Муром от Ташкента? Оказывается, главное в Ташкенте - встреча с другом Митькой (Сеземаном, прославившимся много позже)... которого Мур не видел с самой Москвы, которого во время московских встреч и поругивал плохими словами, которого хотел и бросить, но - теперь это стало главным, теперь эта встреча - главная страсть!
Да, чтобы к ней не возвращаться: их встреча состоялась где-то на ташкентском вокзале, длилась часа два, и её описание в дошедших дневниках отсутсвует, как и какое-либо воспоминание о ней самого Мура.
И наконец - последняя серия его дневников - ташкентские. Страсть молодого человека там - еда! Голод, добыча денег (кража, продажа, перепродажа вещей на базаре)... Изредка что-то школьное или что-то мобилизационное... Ещё изредка - что-то любовное... едва-едва, поскольку шансов у убогого подростка всё ещё ничтожно мало...
Затем, где-то на конце лета-43 - конец двухтомника: всё, продолжение дневников не сохранилось; ни как он вернулся в Москву, ни как поступил в институт, ни как загремел на фронт в 1944 году, ни как сгинул на полях войны.
"Жизнь и смерть мальчиша Плохиша" - хочется дать подзаголовок этой книге, тем более, что внешне Георгий Эфрон явно напоминал одноимённого киногероя. Сколько наивного, прямого, откровенного и даже подловатого эгоизма!... (ни работать на завод-колхоз, "как все ребята", ни - о, ужас! - на фронт... но сколько - о получении комфорта, удовольствий, привилегий - открытым текстом!) Я уже не говорю, что пиша в 1940 году радостно об успехах немцев (!), мальчик впоследствие радуется их поражениям, говоря, что и всегда был за англо-французов...
Однако для читателя - любителя мемуаров, а тем более - этнографа-советолога в книге найдётся несколько перлов. Например, то простое размышление, что "отчего же Гитлер пошёл на Москву, столь далёкую от границы, а не на Ленинград, столь близкий к ней"? (как некогда гадали то же о Наполеоне и Петербурге)
Или такое: в августе 1941 года СССР оккупировал (одновременно с Англией) Иран - не столько для того чтобы через Иран получать английскую помощь или чтобы забрать иранский хлеб (хотя и всё это было), сколько чтобы помешать англичанам подойти к нефтепромыслам Баку (которые англо-французы бомбить собирались ещё а 1940-м, да не успели).
Или - что нефтепромыслы в румынском Плоешти СССР, оказывется, "ожесточённо" бомбили... как собственно и подсказывала стратегия лишения Гитлера источников топлива. Однако - и всё это "ожесточённое" вовсе не привело к краху германской военной машины, а только к проблемам в её снабжении.
(кстати, из Вики - и союзнички тоже там бомбили: "Although badly damaged after the November 1940 earthquake, the city was a significant1 source of oil for Nazi Germany during much of World War II. The Allies made Ploiești a target of the Oil campaign of World War II and attacked it repeatedly, such as during the HALPRO (June 1942) and Operation Tidal Wave (1 August 1943) at a great loss, without producing any significant delay in operation or production.")
И оказывется, та мысль, что не спеша с открытием 2-го фронта "англичане ждут нашего истощения, а американцы полчат главную выгоду" (точно также, как и СССР сам оставался в стороне от войны в 1939-41 годах) - была мыслью самой народной, открытой, базарной! И наоборот - о том, что высадка англо-американцев в Сицилии и Италии летом 1943 года - НЕ есть настоящий второй фронт - это мол, была лишь клевета каких-то тамошних заокеанских газетчиков... А значит, поначалу воспринята в СССР - как именно 2-й фронт!.. Без которого - следовало даже из официальных сообщений - победа над Гитлером была невозможна...
И то что Парад 1941 года на Красной площади, с которого войска отправлялись прямо на фронт, состоялся... в 8 часов утра. То есть - в ранний час, когда угроза немецких авианалётов минимальна. Мы ещё не всё знаем про тот парад? И кстати - немецкие авианалёты на Москву повторялись и после Сталинградской победы... и чуть ли не после Курской (1943).
...Узнать некоторые подробности о его судьбе и смерти, не вошедшие в двухтомник "Дневники", можно и в других источниках, например здесь.