Я вернулся из отпуска в Португалии, где кроме эвкалиптов нашёл в детской книжке шедевр Сергея Михалкова. Это стихи, вдохновлённые, как это ни странно, стихами Набокова... хотя вы можете не согласиться. Привожу и те и другие - сравните. Я снял и иллюстрацию к шедевру (см. в самом низу - нажмите, чтобы увеличить).
Сон
Мне снился сон, что я плыву -
плыву во сне, как наяву:
В далёкий край, к чужой земле,
на океанском корабле.
Везут, везут меня туда,
чиоб там оставить навсегда!
Чужой на палубе народ -
Гуляет, курит, ест и пьёт,
На мачте иностранный флаг,
и слышу я чужой язык,
и всё вокруг меня не так,
как я люблю, как я привык.
Не покупал билета я
на этот пароход! (бля буду, гражданин следователь)
За что в какие-то края
Он мальчика везёт!
Не знаю,как,
не знаю, где
я в этот трюм попал, (если в трюм, то - в колымские края, а не в "какие-то")
А только знаю: быть беде!
И я теперь пропал -
Без мамы с папой,
без друзей,
без Родины моей!
Смеётся кто-то надо мной:
"Попался, пионер!"
А я хочу домой!
Домой!
Домой в СССР!!!
И если только я смогу
в чужом порту сбежать, -
Я убегу!
Я убегу!!
Меня не удержать!!!
И вдруг над самой головой
Такой знакомый звон:
Звонит будильник, сам не свой!
Меня спасает он...
Как хорошо, что наяву
Я не в чужой стране живу!
(книжка 1991 года... в котором я видел сны противоположного содержания: невесть как вернулся в СССР, меня запирают, допрашивают... Кстати, сегодня - ровно 19 лет, как я на Западе)
Расстрел
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,--
вот-вот сейчас пальнет в меня --
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.
1927, Берлин
Билет
На фабрике немецкой, вот сейчас,--
дай рассказать мне, муза, без волненья! -
на фабрике немецкой, вот сейчас,
все в честь мою, идут приготовленья.
Уже машина говорит: "жую,
бумажную выглаживаю кашу,
уже пласты другой передаю".
Та говорит: "нарежу и подкрашу".
Уже найдя свой правильный размах,
стальное многорукое созданье
печатает на розовых листах
невероятной станции названье.
И человек бесстрастно рассует
те лепестки по ящикам в конторе,
где на стене глазастый пароход,
и роща пальм, и северное море.
И есть уже на свете много лет
тот равнодушный, медленный приказчик,
который выдвинет заветный ящик
и выдаст мне на родину билет.
1927 г.