"упрёк Апокалипсиса"? глобальная ПР-кампания?
Священник отец Владимир из северной Италии пишет, что у них:
(цитирую с сокращениями)
Когда в Италию приплывали лодки, набитые беженцами из Африки, им, конечно, помогали, вылавливали, подымали на борт сторожевых катеров, но некоторые, не доплыв, шли на дно самого большого кладбища Европы, как папа Франческо назвал Средиземное море. Но и тех, кто доплывал, не очень-то и встречали. С каждым разбирались: «Вы говорите война, но в вашей стране никакой войны нет, что вас сюда принесло?» Кого-то отсылали назад, последние деньги их, вложенные в перекупщиков и в перевозчиков, пропадали. Однако большинству все же удавалось зацепиться...
И хоть приплывали они десятками, редко сотнями, на улицах всех городов нищих африканцев можно было встретить повсюду. И на север, в Германию их мечты, тоже они не всегда прорывались, всюду стояли контрольные посты, Шенген фактически отменили, в Италии же работы не было, в общем, разумнее, кому-то было вернуться, чем выпрашивать копейки у аптек, магазинов, бензоколонок. Вспомнил о них, потому что узнал что на Италию обрушилась лавина сразу за 50 тысяч бездомных за три буквально дня. Подумал было: теперь на улицах даже родной италийской мовы не услышишь, только украинскую, о толпах нищих уж не говорю.
Ничего подобного.
Только что с моим напарником о.Лазарем побывали в центре приема беженцев, находящемся в католическом приходе прямо напротив квестуры, т.е. полиции...
...повсюду сидели женщины, еще в зимнем, украинском, сновали дети, дети, дети разных возрастов, светлые головки как подсолнухи, игрушки, коляски... Странное ощущение, совсем мне не свойственное, этнически вдруг почувствовал себя среди своих. Всплыл Пастернак: «Превозмогая обожанье, я наблюдал боготворя...» Очень хотелось эти подсолнухи погладить, с ними поговорить, но тут язык мой прильпé к гортани: как это я с российской мовою - к ним?
Смотрел всем в глаза: отчаянья не было. Было удивление, доверие, открытость будущему. Все накормлены, напоены, как будто даже устроены, и устройством их занималось как раз здание напротив, т.е. квестура. Это бюрократичнейшее из всех итальянских и, наверное, европейских, учреждений, очередь куда иной раз надо было занимать в 4 утра (имеем в анамнезе и такое), чтобы получить вид на жительство, который давался как бы на год, но истекал иногда, пока варился на медленном огне в римском министерстве, уже через месяц после вручения (прихожане жаловались) . Словом, хотите в итальянский рай, вам сюда, где у нас мытарства. Теперь же все виды выдавались мгновенно, здесь же в приходе делались антиковидные прививки (нам, местным, за месяцы надо очередь занимать). Но главное чудо было еще не в этом, квестура как-то находила и жилье, никто не остался на улице.
Первое впечатление - еще даже не первое знакомство. И это только у нас, на севере Италии. Польша (при всех своих вековых и сравнительно недавних сложностях с украинцами) приняла уже более двух миллионов, ждет еще и еще, Молдова, беднейшая в Европе, сотни тысяч. Из Брюсселя пишут: королевская семья готова разместить украинских беженцев в своем дворце. (Помню их дворец, хорошее украинское село там легко разместится). В супермаркетах по громкоговорителям собирают средства для Украины; интернет не успеешь включить, как пальцем тычет призыв: помощь Украине, счет такой-то. Все это, наверное, скоро схлынет и все же. И все же. Интуиция подсказывает, что в этом внезапном, стихийном и вместе с тем хорошо организованном украинофильстве не одно лишь привычное, как бы почти уже автоматическое милосердие, но что-то более глубокое, с чем перекликается упрек Апокалипсиса: «ты оставил первую любовь твою» (2,4).