Е. Гинзбург на реабилитации - 1955 год. ("Крутой маршрут")
Кировская, 41 - адрес Прокуратуры СССР, куда я первым делом должна направиться насчет реабилитации.
...В пути я пытаюсь рассматривать в окно трамвая Москву, уловить, в чем она изменилась за восемнадцать лет.
Но это мне не удается. Потому что в оконном стекле я вижу свое отражение, всматриваюсь в него и все стараюсь понять, в чем же дело, почему первая же москвичка, хозяйка квартиры, сразу опознала во мне вчерашнюю каторжанку.
Отрываясь от стекла, я озиралась вокруг довольно затравленным взором, потому что в каждом пассажире трамвая мне виделся знатный человек, отмеченный гербом московской прописки, недоступной мне.
В мрачном здании серо-гранитного цвета двери открываются туго, несмотря на то, что в них ежеминутно входят. С усилием тяну массивную ручку. Тоня юрко прошмыгивает вперед и тянет меня за собой. Оглядываюсь вокруг себя и останавливаюсь, потрясенная. Что же это? Я - от Колымы, а она - за мной? Вестибюль битком набит нашими. Теми самыми, которых я узнаю из тысяч, у кого изработанные, набрякшие узлами руки, расшатанные цинготные зубы, а в глазах - то самое выражение всеведения и предельной усталости, что не передается словами. Оно - это выражение - не смывается даже радостным возбуждением, которым охвачены здесь люди..."
КОНЕЦ ЦИТАТЫ ИЗ Е. ГИНЗБУРГ.
Когда-то 30 лет назад во Франции я пытался определить явную осоебенность, инакость выражения лиц западных людей - в отличие от лиц НАШИХ.
Пожалуй - вот что-то подобное: у них, западных - выражение неведения, незамутнённости, лёгкости в лице, теле и душе.
И притом - свободы; независимсти. От чего? От страха, подозрительности, недоверия, опыта унижений и лишений...
...В пути я пытаюсь рассматривать в окно трамвая Москву, уловить, в чем она изменилась за восемнадцать лет.
Но это мне не удается. Потому что в оконном стекле я вижу свое отражение, всматриваюсь в него и все стараюсь понять, в чем же дело, почему первая же москвичка, хозяйка квартиры, сразу опознала во мне вчерашнюю каторжанку.
Отрываясь от стекла, я озиралась вокруг довольно затравленным взором, потому что в каждом пассажире трамвая мне виделся знатный человек, отмеченный гербом московской прописки, недоступной мне.
В мрачном здании серо-гранитного цвета двери открываются туго, несмотря на то, что в них ежеминутно входят. С усилием тяну массивную ручку. Тоня юрко прошмыгивает вперед и тянет меня за собой. Оглядываюсь вокруг себя и останавливаюсь, потрясенная. Что же это? Я - от Колымы, а она - за мной? Вестибюль битком набит нашими. Теми самыми, которых я узнаю из тысяч, у кого изработанные, набрякшие узлами руки, расшатанные цинготные зубы, а в глазах - то самое выражение всеведения и предельной усталости, что не передается словами. Оно - это выражение - не смывается даже радостным возбуждением, которым охвачены здесь люди..."
КОНЕЦ ЦИТАТЫ ИЗ Е. ГИНЗБУРГ.
Когда-то 30 лет назад во Франции я пытался определить явную осоебенность, инакость выражения лиц западных людей - в отличие от лиц НАШИХ.
Пожалуй - вот что-то подобное: у них, западных - выражение неведения, незамутнённости, лёгкости в лице, теле и душе.
И притом - свободы; независимсти. От чего? От страха, подозрительности, недоверия, опыта унижений и лишений...
