Гендер-фэнтези об отрочестве
Думали, что нрав женщины создаёт Луна… Чтó нрав, если даже и плоть изменчива, взять «транссексуализм», где женщина обращается в М, тот - в Ж. Месье де Бомóн во Франции, шевалье, стал дамой; ну, а Сирдючко, быдло-звезда, вне пола. Но в оборотах сред - и духовной среды и плотской - есть-таки стержень; что-то, при том при всём, неизменно. Что?
Отрочество. В этом возрасте, где туман Вечно Женского тает в регулах как предвестниках похоти, а различия М и Ж в физическом, в интеллекте, в духе, в манерах интерпретируют половым естественным, мол, различием - здесь, в отрочестве, срок постичь, что пол прежде не в гениталиях, но в мышлении, что пол женский создан культурой, зиждущей «зло» с «добром», и что если Ж плохо, значит культуры нужно поменьше. Либо терзаться месячными, абортами, маммологией, родами и вставлять силикон где можно, краситься, брить лодыжки, шастать на шпильках, стать в результате жалкой старухой и передать сей modus vivendi дальше в наследство - либо меняться ради инакого. Вспомним радости детства, дабы сравнить его с созреванием, одуряющим похотью, и сличим рай детства с взрослым натужным скотским досугом. Детство - лот качества и свойств взрослости. Мы в отрочестве портимся, выбирая путь общего как морального, что внедрилось в жизнь в столькой степени, что стесняет и нрав, и сущность. Нам часто стыдно перед моралью? Нам бы стыдиться, чтó мораль сделала, заставляя упрятывать «я» в маски. Стыд в нас - судилище, что казнит стандартом. Даша, откройся! Речь не про фурий от феминизма, ищущих власти в царстве мужского. Речь о спасении нас из Логоса, что изводит Жизнь.
Ж - миф, витальность. В Ж эрогенна каждая клетка, то есть у женского рай в крови́. «Сей мир» ввёл фаллос, сладивший матку, чтоб с её помощью размножать свой план как примат слов, логики, бинаризма, нравственности. Прочь разум, прочь мёртвый Логос! Надо прозрений, а не суждений.
Мир неестествен. Как оно было? Грехопадение, толковал Макарий, катастрофично, мы пали к низшему и утратили наш естественный райский образ. Сам в себе падший должен избыть секс (как половинность), в предназначении мы бесполы, обозначает М. Исповедник. Ева с Адамом созданы, остальные мы рождены, не созданы; рождены же мы похотью, то бишь умыслом. Что же, верить сексологам - а провидцев гнать? Оставим мораль с культурой тем благонравным, кто ими кормится и бытует. Будьте свободны, следуйте зову нашей природы, что развивалась только для счастья.
Логоса меньше, Эроса больше. Смоем понятия, по каким нас мерят, и возвратим рай, в коем не будем, как в богомольне, крыться платками. Ж ценность большая, чем мужской бог, и Ж-ресурсы больше оргазма, что предпочтён мужским. Строй секса как прессинг Эроса душит жизненный импульс и умерщвляет.
Вот зачем мне отрочество. Я живой в нём. Я в нём Адам до яблока, ещё райский, истинный и не знающий «зло» с «добром», дабы стать «как боги». Мне Ева - Жизнь пока; в ней пока моя жизнь. Я цел, жив, истинен. Ева мне как причина, а не ничтожный преодолённый факт. Пока мне Ж - дикий рай, не выправленный в сквер данности… Но я делаю шаг дальше; я раздвигаю нежный волшебный сладостный дым вокруг ради ясности… и вот я у влагалища, куда выгодней ткнуться, чем восторгаться Вечною Женственностью детски, и где чудесность райских восторгов занял практичный скорый воллюст, кой космос вогнал в пядь вульвы. То есть вся женщина для меня - что дырка, антропоморфная и пока живая.
Отрочество. В этом возрасте, где туман Вечно Женского тает в регулах как предвестниках похоти, а различия М и Ж в физическом, в интеллекте, в духе, в манерах интерпретируют половым естественным, мол, различием - здесь, в отрочестве, срок постичь, что пол прежде не в гениталиях, но в мышлении, что пол женский создан культурой, зиждущей «зло» с «добром», и что если Ж плохо, значит культуры нужно поменьше. Либо терзаться месячными, абортами, маммологией, родами и вставлять силикон где можно, краситься, брить лодыжки, шастать на шпильках, стать в результате жалкой старухой и передать сей modus vivendi дальше в наследство - либо меняться ради инакого. Вспомним радости детства, дабы сравнить его с созреванием, одуряющим похотью, и сличим рай детства с взрослым натужным скотским досугом. Детство - лот качества и свойств взрослости. Мы в отрочестве портимся, выбирая путь общего как морального, что внедрилось в жизнь в столькой степени, что стесняет и нрав, и сущность. Нам часто стыдно перед моралью? Нам бы стыдиться, чтó мораль сделала, заставляя упрятывать «я» в маски. Стыд в нас - судилище, что казнит стандартом. Даша, откройся! Речь не про фурий от феминизма, ищущих власти в царстве мужского. Речь о спасении нас из Логоса, что изводит Жизнь.
Ж - миф, витальность. В Ж эрогенна каждая клетка, то есть у женского рай в крови́. «Сей мир» ввёл фаллос, сладивший матку, чтоб с её помощью размножать свой план как примат слов, логики, бинаризма, нравственности. Прочь разум, прочь мёртвый Логос! Надо прозрений, а не суждений.
Мир неестествен. Как оно было? Грехопадение, толковал Макарий, катастрофично, мы пали к низшему и утратили наш естественный райский образ. Сам в себе падший должен избыть секс (как половинность), в предназначении мы бесполы, обозначает М. Исповедник. Ева с Адамом созданы, остальные мы рождены, не созданы; рождены же мы похотью, то бишь умыслом. Что же, верить сексологам - а провидцев гнать? Оставим мораль с культурой тем благонравным, кто ими кормится и бытует. Будьте свободны, следуйте зову нашей природы, что развивалась только для счастья.
Логоса меньше, Эроса больше. Смоем понятия, по каким нас мерят, и возвратим рай, в коем не будем, как в богомольне, крыться платками. Ж ценность большая, чем мужской бог, и Ж-ресурсы больше оргазма, что предпочтён мужским. Строй секса как прессинг Эроса душит жизненный импульс и умерщвляет.
Вот зачем мне отрочество. Я живой в нём. Я в нём Адам до яблока, ещё райский, истинный и не знающий «зло» с «добром», дабы стать «как боги». Мне Ева - Жизнь пока; в ней пока моя жизнь. Я цел, жив, истинен. Ева мне как причина, а не ничтожный преодолённый факт. Пока мне Ж - дикий рай, не выправленный в сквер данности… Но я делаю шаг дальше; я раздвигаю нежный волшебный сладостный дым вокруг ради ясности… и вот я у влагалища, куда выгодней ткнуться, чем восторгаться Вечною Женственностью детски, и где чудесность райских восторгов занял практичный скорый воллюст, кой космос вогнал в пядь вульвы. То есть вся женщина для меня - что дырка, антропоморфная и пока живая.