Мои стихи на латышском в переводе Майры Асаре
Pēdējais tango Varšavā
mūs abus dzen neprātā atvadu vārdi un plus visam
no kājām gāž frīdžeza ugunsdzira
piedodiet cienītie es tavu krekliņu novilkšu
tas visas problēmas atrisina
visu ko ņēmām no mūzikas mēs tai atdosim vienmēr
un viņa mums atstās - neapšaubāmi -
tikai nervu būri kas smaržo pēc zvēra
un papirosu neatsistu līdz nāvei
vai tikko nolijis lietus vai laka frizūrā iemirdz
tik un tā mākoņi mums ar tevi par rindiņu zemāk
šīs mūsu īsiņās dzīves tumsa aprij
ievelk kā “Pēdējo tango Parīzē” disku dzinējs
mans sapņa dievs ne vella nav vienkāršs
aiz diennakti darbīgā bāra un garāžām melnām
mūziku ne priekš tušņiem viņš darina pilnā sparā
tātad pēdējais tango Varšavā būs mums vēl mazā
lai neizgulējies konvojs velkas aiz tevis
katrs kurš dažādā ziņā tuvs tev ir bijis
un tavu ārvalstu pasi robežsargs polis pēta
kā siržu lauzēja uzvaru listi
rūsas saēsta magnetola atskaņo upes dzīlēs
kinozālē iedegas gaisma un gandrīz aizmirsta balss man teic -
celies kājās te Marlons Brando par taviem grēkiem miris
bet tu guli kā beigts
последнее танго в Варшаве
нас обоих развозит от слов разлуки плюс ко всему
валит с ног огненная вода фри-джаза
извините панове я футболку с тебя сниму
это все проблемы снимает сразу
все что мы взяли у музыки мы ей всегда вернем
и она оставит нам - без вопросов -
только нервные клетки пахнущие зверьем
и не добитую до смерти папиросу
то ли дождь прошел то ли в прическе сверкает лак
по-любому для нас с тобой облака на порядок ниже
наши короткие жизни проглатывает мрак
словно видеомагнитофон - кассету с «Последним танго в Париже»
бог моего сновидения он ни хера не прост
за круглосуточным баром и черными гаражами
музыку не для толстых он делает в полный рост
значит будет еще у нас детка последнее танго в Варшаве
пусть шляется за тобой невыспавшийся конвой
каждый кто был в разной степени тебе близок
и пограничник-поляк загранпаспорт листает твой
как донжуанский список
ржавая магнитола играет на дне реки
в кинозале включают свет и я слышу голос почти забытый -
вставай тут Марлон Брандо погиб за твои грехи
а ты спишь как убитый
Atklātne no Viļņas
Gaļinai Krukai
kartona taurenis izspurdza no rokām
un aizcērtot durvis izkusa gaisā
nerūsējošas lietavas klusēdamas stāv lokā
un zaudē laiku
nekad man to neuzzināt - tik stipri izmircis rokraksts -
kur tevi tagad mētā gluži kā zīmīti pudelē
un kurā no ēstuvēm cepelīna svina apaļumu
ar nazi un dakšu tu uzšķērd
zem kādām zvaigznēm aizturot elpu
tevī noskatās teju vai jau puse stacijas
bet reproduktori pielej līdz malām telpu
ar pirmā negaisu kurš smaržo pēc metāla
es atcerēšos tevi arī kad būšu miris
nu lūk tie arī uz ielas un dzīvoklī atskan
jūras vējā neaplauzušies kaiju vārdi
un nesaprast ka tas nav tiešais ēters bet ieraksts
uz ziemeļiem no robežas drillē dziesmu par divām pasaulēm
kas aizbāž muti jūrai un anticiklonam
tur Viļņas vilciens nesās cik vien jaudas
Žemaitijas paštecinātajā
открытка из Вильнюса
Галине Крук
картонная бабочка выпорхнула из рук
и растаяла в воздухе хлопнув дверью
нержавеющий ливень молча стоит вокруг
и теряет время
я никогда не узнаю - настолько почерк размок -
где теперь тебя носит словно письмо в бутылке
и в каком кафе цеппелина свинцовый бок
распорот ножом и вилкой
под какими звездами дыхание затая
за тобой наблюдает уже полвокзала
а из динамиков льется через края
первый весенний гром со вкусом металла
я тебя буду помнить даже когда умру
так вот они и звучат на улице и в квартире
чайкам не обломившиеся слова на морском ветру
и не поймешь что в записи а не в прямом эфире
к северу от границы крутят песню о двух мирах
заткнувшую глотку морю и антициклону
это вильнюсский поезд несется на всех парах
жемайтийского самогона
Hardbreik-hotelis
Viss, kas šodien notiek starp mums, velk uz pēdējo pīppauzi uguns līnijā.
Nu jau jebkura dziesma pa radio sākas ar vārdiem: “Kopš mana meitene mani
pameta.” Ir laiks mīļotos pamest un sakravāt ceļasomas, laiks pie RKP apstāties.
Bet kur gan jūs, manas tāltālās zemes, jo tikai par jums es gribu liktenim
pateikties?
Šajā baismīgi jautrajā startā muitas likumi pakrūtē bliež, un manu pēdējo
adresi atradīs migrācijas kartē, kurā sāpju punkts vairs nebūs neviens. Šīs
viesnīcas nosaukums sakrīt ar pilsētas nosaukumu: hotelis, kurā sirdis sapluini
lupatās, šajā hotelī dienu un nakti skan viens un tas pats, sen nodrillēts ieraksts,
- mana pirmā plate, puse sejas vienās skambalās. Dienu no dienas mani
kaut kur kā karogu skalo vējā, reģistratūrā ņemu visu, kas man pa spēkam, uz
manas gultas apsēžas melns cilvēks no geto, bet, lūk, mirt man pagaidām netīk.
Vakara ekspresso drīz noskries no sliedēm, miega ripiņa pajautās: kā tev
klājas? Bet pēc tam aplicies Elviss man dziedās par zilajām kurpēm un rozā
kadiljaku, par to, ka viņš gatavs dvēseli atdot par rokenrolu, zaudē galvu, kad
mīlē - bet tas ir pilnīgs p…c, un viņa sāp, kad tīņi ar to salauzto siržu hoteļa
gaiteņos futbolu spēlē.
Хартбрейк-отель
Все, что происходит сегодня между нами, тянет на последний перекур на линии огня. Теперь любая песня на радио начинается словами: «С тех пор, как моя девушка бросила меня...». Время бросать любимых и собирать чемоданы, время останавливаться на кпп. Но где же вы, где, мои дальние страны, ведь только вами я обязан судьбе?
На этом чудовищно веселом старте таможенные правила бьют под-дых, и мой последний адрес найдут в миграционной карте, на которой не осталось точек болевых. Название этой гостиницы совпадает с названием города: отель, в котором вдребезги разбиваются сердца, в нем круглые сутки ставят запись, давно запоротую - мой первый винил, усеянный шрамами в пол-лица. День за днем меня, как флаг на ветру, полощет где-то, я беру на рецепции все, что мне по плечу, на мою кровать садится черный человек из гетто, вот только умирать я пока не хочу.
Вечерний эспрессо скоро съедет с рельсов, таблетка снотворного спросит - как дела? А потом мне споет обдолбанный Элвис про голубые туфли и розовый кадиллак, и что он готов отдать душу за рок-н-ролл, от любви теряет голову - а это полный пиздец, и она болит, когда тинейджеры играют ей в футбол в коридорах отеля разбитых сердец.
No krievu valodas atdzejojusi Maira Asare
mūs abus dzen neprātā atvadu vārdi un plus visam
no kājām gāž frīdžeza ugunsdzira
piedodiet cienītie es tavu krekliņu novilkšu
tas visas problēmas atrisina
visu ko ņēmām no mūzikas mēs tai atdosim vienmēr
un viņa mums atstās - neapšaubāmi -
tikai nervu būri kas smaržo pēc zvēra
un papirosu neatsistu līdz nāvei
vai tikko nolijis lietus vai laka frizūrā iemirdz
tik un tā mākoņi mums ar tevi par rindiņu zemāk
šīs mūsu īsiņās dzīves tumsa aprij
ievelk kā “Pēdējo tango Parīzē” disku dzinējs
mans sapņa dievs ne vella nav vienkāršs
aiz diennakti darbīgā bāra un garāžām melnām
mūziku ne priekš tušņiem viņš darina pilnā sparā
tātad pēdējais tango Varšavā būs mums vēl mazā
lai neizgulējies konvojs velkas aiz tevis
katrs kurš dažādā ziņā tuvs tev ir bijis
un tavu ārvalstu pasi robežsargs polis pēta
kā siržu lauzēja uzvaru listi
rūsas saēsta magnetola atskaņo upes dzīlēs
kinozālē iedegas gaisma un gandrīz aizmirsta balss man teic -
celies kājās te Marlons Brando par taviem grēkiem miris
bet tu guli kā beigts
последнее танго в Варшаве
нас обоих развозит от слов разлуки плюс ко всему
валит с ног огненная вода фри-джаза
извините панове я футболку с тебя сниму
это все проблемы снимает сразу
все что мы взяли у музыки мы ей всегда вернем
и она оставит нам - без вопросов -
только нервные клетки пахнущие зверьем
и не добитую до смерти папиросу
то ли дождь прошел то ли в прическе сверкает лак
по-любому для нас с тобой облака на порядок ниже
наши короткие жизни проглатывает мрак
словно видеомагнитофон - кассету с «Последним танго в Париже»
бог моего сновидения он ни хера не прост
за круглосуточным баром и черными гаражами
музыку не для толстых он делает в полный рост
значит будет еще у нас детка последнее танго в Варшаве
пусть шляется за тобой невыспавшийся конвой
каждый кто был в разной степени тебе близок
и пограничник-поляк загранпаспорт листает твой
как донжуанский список
ржавая магнитола играет на дне реки
в кинозале включают свет и я слышу голос почти забытый -
вставай тут Марлон Брандо погиб за твои грехи
а ты спишь как убитый
Atklātne no Viļņas
Gaļinai Krukai
kartona taurenis izspurdza no rokām
un aizcērtot durvis izkusa gaisā
nerūsējošas lietavas klusēdamas stāv lokā
un zaudē laiku
nekad man to neuzzināt - tik stipri izmircis rokraksts -
kur tevi tagad mētā gluži kā zīmīti pudelē
un kurā no ēstuvēm cepelīna svina apaļumu
ar nazi un dakšu tu uzšķērd
zem kādām zvaigznēm aizturot elpu
tevī noskatās teju vai jau puse stacijas
bet reproduktori pielej līdz malām telpu
ar pirmā negaisu kurš smaržo pēc metāla
es atcerēšos tevi arī kad būšu miris
nu lūk tie arī uz ielas un dzīvoklī atskan
jūras vējā neaplauzušies kaiju vārdi
un nesaprast ka tas nav tiešais ēters bet ieraksts
uz ziemeļiem no robežas drillē dziesmu par divām pasaulēm
kas aizbāž muti jūrai un anticiklonam
tur Viļņas vilciens nesās cik vien jaudas
Žemaitijas paštecinātajā
открытка из Вильнюса
Галине Крук
картонная бабочка выпорхнула из рук
и растаяла в воздухе хлопнув дверью
нержавеющий ливень молча стоит вокруг
и теряет время
я никогда не узнаю - настолько почерк размок -
где теперь тебя носит словно письмо в бутылке
и в каком кафе цеппелина свинцовый бок
распорот ножом и вилкой
под какими звездами дыхание затая
за тобой наблюдает уже полвокзала
а из динамиков льется через края
первый весенний гром со вкусом металла
я тебя буду помнить даже когда умру
так вот они и звучат на улице и в квартире
чайкам не обломившиеся слова на морском ветру
и не поймешь что в записи а не в прямом эфире
к северу от границы крутят песню о двух мирах
заткнувшую глотку морю и антициклону
это вильнюсский поезд несется на всех парах
жемайтийского самогона
Hardbreik-hotelis
Viss, kas šodien notiek starp mums, velk uz pēdējo pīppauzi uguns līnijā.
Nu jau jebkura dziesma pa radio sākas ar vārdiem: “Kopš mana meitene mani
pameta.” Ir laiks mīļotos pamest un sakravāt ceļasomas, laiks pie RKP apstāties.
Bet kur gan jūs, manas tāltālās zemes, jo tikai par jums es gribu liktenim
pateikties?
Šajā baismīgi jautrajā startā muitas likumi pakrūtē bliež, un manu pēdējo
adresi atradīs migrācijas kartē, kurā sāpju punkts vairs nebūs neviens. Šīs
viesnīcas nosaukums sakrīt ar pilsētas nosaukumu: hotelis, kurā sirdis sapluini
lupatās, šajā hotelī dienu un nakti skan viens un tas pats, sen nodrillēts ieraksts,
- mana pirmā plate, puse sejas vienās skambalās. Dienu no dienas mani
kaut kur kā karogu skalo vējā, reģistratūrā ņemu visu, kas man pa spēkam, uz
manas gultas apsēžas melns cilvēks no geto, bet, lūk, mirt man pagaidām netīk.
Vakara ekspresso drīz noskries no sliedēm, miega ripiņa pajautās: kā tev
klājas? Bet pēc tam aplicies Elviss man dziedās par zilajām kurpēm un rozā
kadiljaku, par to, ka viņš gatavs dvēseli atdot par rokenrolu, zaudē galvu, kad
mīlē - bet tas ir pilnīgs p…c, un viņa sāp, kad tīņi ar to salauzto siržu hoteļa
gaiteņos futbolu spēlē.
Хартбрейк-отель
Все, что происходит сегодня между нами, тянет на последний перекур на линии огня. Теперь любая песня на радио начинается словами: «С тех пор, как моя девушка бросила меня...». Время бросать любимых и собирать чемоданы, время останавливаться на кпп. Но где же вы, где, мои дальние страны, ведь только вами я обязан судьбе?
На этом чудовищно веселом старте таможенные правила бьют под-дых, и мой последний адрес найдут в миграционной карте, на которой не осталось точек болевых. Название этой гостиницы совпадает с названием города: отель, в котором вдребезги разбиваются сердца, в нем круглые сутки ставят запись, давно запоротую - мой первый винил, усеянный шрамами в пол-лица. День за днем меня, как флаг на ветру, полощет где-то, я беру на рецепции все, что мне по плечу, на мою кровать садится черный человек из гетто, вот только умирать я пока не хочу.
Вечерний эспрессо скоро съедет с рельсов, таблетка снотворного спросит - как дела? А потом мне споет обдолбанный Элвис про голубые туфли и розовый кадиллак, и что он готов отдать душу за рок-н-ролл, от любви теряет голову - а это полный пиздец, и она болит, когда тинейджеры играют ей в футбол в коридорах отеля разбитых сердец.
No krievu valodas atdzejojusi Maira Asare