(no subject)
https://regnum.ru/news/society/2513218.html
Сегодняшнее воскресное евангельское чтение - притча о богаче и Лазаре, которая встречается в единственном из четырех евангелий, от Луки: «Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь - злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16: 19-31).
В этой притче многое странно. Во первых она достаточно яркая, заметная, и по этой причине удивляет отсутствие ее в других синоптических евангелиях. Во вторых она начинается как кажется ни с того ни с сего, и не имеет никакой очевидной связи с предыдущим, ибо перед этим тоже довольно сумбурно изложены некоторые, тоже не особо связанные изречения Христа: «Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него. Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет. Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует», - и вот после всего этого сразу начинается притча. И, в связи с этим, в третьих, не сообщается как обычно, что «Иисус сказал притчу», или даже просто: «сказал», как в самом начале шестнадцатой главы, начинающейся с притчи о неверном управителе, то есть о маммоне неправедной. И, наконец, в четвертых, она вообще не очень похожа на все прочии притчи Христа.
Разберем по порядку. Евангелиста Луку довольно заметно отличает от Марка и Матфея то, что у него много, больше чем у прочих, «эксклюзивных», неповторимых рассказов о жизни Христа. Он был, видимо, по настоящему ревностным собирателем сведений о Христе, и находил свидетелей в тех уголках, куда не каждый доберется. С другой стороны, высказывания редкие историку не очень просто привязать к конкретному событию. Насобирали вы воспоминаний, каких-то изречений, уточнили их высокую достоверность, но историческая привязка висит в воздухе, время уже какое-то прошло, слова запомнились на слух, передались из уст в уста, а при каких обстоятельствах говорилось и кому - поди там вспомни. В таких случаях местами в евангелиях присутствую своего рода свалки всего подряд. Видимо евангелист ставил перед собой задачу в первую очередь сохранить хронологию, то есть поместить информацию в наиболее вероятный период истории даже в ущерб стройности повествования. Здесь тот самый яркий случай. И «закон до Иоанна», и о разводе, и эта вот притча без всякого вступления. Вероятно евангелист посчитал, что эти изречения относятся к одному времени, и, скорее всего, к одним и тем же прениям с фарисеями. Но «прения с фарисеями» являются особенно сильной стороной евангелиста Иоанна, он при них всех присутствовал, и помнил слова не только Христа, но и Его оппонентов. В опросах же свидетелей происшествия уточнить что там говорили оппоненты очень сложно. Помнят что Иисус сказал то и это, а что Его противники выкрикивали, уже и позабылось совсем.
Притча довольно сложная, имеет поверхностный смысл и глубинный. Поверхностный можно назвать, понятным народу. Все жадины-богачи заслуживают наказаний после смерти, за свое жестокосердие. В этом поверхностном смысле еще и пытаются усматривать устройство ада и рая, но он оттого и поверхностный, чтобы поверхностно и понимать все. Глубинный же смысл, в свою очередь состоит не из одного яруса, там содержится указание на причины, и причину причин того, почему богатый стал таким жадным и бесчеловечным. Он, может быть, и не дошел бы до такого состояния, кабы не существовало устойчивого убеждения, что богатство это награда за праведность, а бедность, болезни, несчастья посылаются за грехи. Богач, которого занесло в нижние этажи, не совсем бессовестный, он беспокоится о своей родне, и просит Авраама предупредить братьев, что все не так, как они думают. Авраам настаивает что у братьев есть «Моисей и пророки», и того достаточно, чтобы изменить свою участь. Но богач-то имел возможность в жизни ознакомиться и с Моисеем, и с пророками, да и ознакомился явно, считая, что богат по заслугам, а Лазарь был беден тоже по заслугам, поэтому полагает, что их недостаточно, нужен свидетель с того света. И вот здесь всплывает самый глубинный смысл повествования: «если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят».
Итак, Лука не ошибся, рассказ был явно предназначен фарисеям. Но нынешние толкуют обычно все так, что вон закон есть, в законе все сказано, значит закона не слушаются злонамеренно люди, оттого и гибнут. Но как же свидетель с того света, и вообще «воскресший из мертвых»? Как его можно не послушать? Вот так сказать: «да не верим мы тебе, иди откуда пришел, нам Моисей вон не указ, тут еще ты лезешь из своего рая, вали отсюда». Конечно имеется в виду не это. Что Моисей, что пророки, что «воскресший из мертвых» - все это подвергается интерпретации. И интерпретатором с официальной стороны выступают законоучители, а с неофициальной - человеческая совесть. Законоучителями тогда были фарисеи, сейчас другие учители, и от их интерпретации зависело и зависит правильное возбуждение в человеке совести. Или усыпление ее до бесчувствия. Появление с того света «воскресшего из мертвых» не разбудит совесть у тех, у кого она дремлет, может лишь испугать «адом», и по новой же начать интерпретировать «воскресение из мертвых» в сторону опять усыпления совести.
Все равно кого «слушать» - «воскресшего из мертвых» или «Моисея с пророками» - без разницы; если человек сам усыпляет свою совесть, надстраивая над нею законы и правила, то не услышан будет никто. Жестокосердие все равно найдет себе лазейку. Притча о богаче и Лазаре предназначена фарисеям, и говорит она им о том, что закона и пророков они на самом деле и не слушают, хоть и думают о себе как об исполнителях. И «воскресшего из мертвых» слушать очень скоро не станут, если возведут в закон все, что от него услышат. Здесь и прямой намек на то, что и фарисеи ответственны за усыпления в людях совести. В притче содержится в том числе и сильный пророческий мотив, ибо история новой церкви подтверждает ее исконную правоту.
Сегодняшнее воскресное евангельское чтение - притча о богаче и Лазаре, которая встречается в единственном из четырех евангелий, от Луки: «Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь - злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16: 19-31).
В этой притче многое странно. Во первых она достаточно яркая, заметная, и по этой причине удивляет отсутствие ее в других синоптических евангелиях. Во вторых она начинается как кажется ни с того ни с сего, и не имеет никакой очевидной связи с предыдущим, ибо перед этим тоже довольно сумбурно изложены некоторые, тоже не особо связанные изречения Христа: «Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него. Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадет. Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует», - и вот после всего этого сразу начинается притча. И, в связи с этим, в третьих, не сообщается как обычно, что «Иисус сказал притчу», или даже просто: «сказал», как в самом начале шестнадцатой главы, начинающейся с притчи о неверном управителе, то есть о маммоне неправедной. И, наконец, в четвертых, она вообще не очень похожа на все прочии притчи Христа.
Разберем по порядку. Евангелиста Луку довольно заметно отличает от Марка и Матфея то, что у него много, больше чем у прочих, «эксклюзивных», неповторимых рассказов о жизни Христа. Он был, видимо, по настоящему ревностным собирателем сведений о Христе, и находил свидетелей в тех уголках, куда не каждый доберется. С другой стороны, высказывания редкие историку не очень просто привязать к конкретному событию. Насобирали вы воспоминаний, каких-то изречений, уточнили их высокую достоверность, но историческая привязка висит в воздухе, время уже какое-то прошло, слова запомнились на слух, передались из уст в уста, а при каких обстоятельствах говорилось и кому - поди там вспомни. В таких случаях местами в евангелиях присутствую своего рода свалки всего подряд. Видимо евангелист ставил перед собой задачу в первую очередь сохранить хронологию, то есть поместить информацию в наиболее вероятный период истории даже в ущерб стройности повествования. Здесь тот самый яркий случай. И «закон до Иоанна», и о разводе, и эта вот притча без всякого вступления. Вероятно евангелист посчитал, что эти изречения относятся к одному времени, и, скорее всего, к одним и тем же прениям с фарисеями. Но «прения с фарисеями» являются особенно сильной стороной евангелиста Иоанна, он при них всех присутствовал, и помнил слова не только Христа, но и Его оппонентов. В опросах же свидетелей происшествия уточнить что там говорили оппоненты очень сложно. Помнят что Иисус сказал то и это, а что Его противники выкрикивали, уже и позабылось совсем.
Притча довольно сложная, имеет поверхностный смысл и глубинный. Поверхностный можно назвать, понятным народу. Все жадины-богачи заслуживают наказаний после смерти, за свое жестокосердие. В этом поверхностном смысле еще и пытаются усматривать устройство ада и рая, но он оттого и поверхностный, чтобы поверхностно и понимать все. Глубинный же смысл, в свою очередь состоит не из одного яруса, там содержится указание на причины, и причину причин того, почему богатый стал таким жадным и бесчеловечным. Он, может быть, и не дошел бы до такого состояния, кабы не существовало устойчивого убеждения, что богатство это награда за праведность, а бедность, болезни, несчастья посылаются за грехи. Богач, которого занесло в нижние этажи, не совсем бессовестный, он беспокоится о своей родне, и просит Авраама предупредить братьев, что все не так, как они думают. Авраам настаивает что у братьев есть «Моисей и пророки», и того достаточно, чтобы изменить свою участь. Но богач-то имел возможность в жизни ознакомиться и с Моисеем, и с пророками, да и ознакомился явно, считая, что богат по заслугам, а Лазарь был беден тоже по заслугам, поэтому полагает, что их недостаточно, нужен свидетель с того света. И вот здесь всплывает самый глубинный смысл повествования: «если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят».
Итак, Лука не ошибся, рассказ был явно предназначен фарисеям. Но нынешние толкуют обычно все так, что вон закон есть, в законе все сказано, значит закона не слушаются злонамеренно люди, оттого и гибнут. Но как же свидетель с того света, и вообще «воскресший из мертвых»? Как его можно не послушать? Вот так сказать: «да не верим мы тебе, иди откуда пришел, нам Моисей вон не указ, тут еще ты лезешь из своего рая, вали отсюда». Конечно имеется в виду не это. Что Моисей, что пророки, что «воскресший из мертвых» - все это подвергается интерпретации. И интерпретатором с официальной стороны выступают законоучители, а с неофициальной - человеческая совесть. Законоучителями тогда были фарисеи, сейчас другие учители, и от их интерпретации зависело и зависит правильное возбуждение в человеке совести. Или усыпление ее до бесчувствия. Появление с того света «воскресшего из мертвых» не разбудит совесть у тех, у кого она дремлет, может лишь испугать «адом», и по новой же начать интерпретировать «воскресение из мертвых» в сторону опять усыпления совести.
Все равно кого «слушать» - «воскресшего из мертвых» или «Моисея с пророками» - без разницы; если человек сам усыпляет свою совесть, надстраивая над нею законы и правила, то не услышан будет никто. Жестокосердие все равно найдет себе лазейку. Притча о богаче и Лазаре предназначена фарисеям, и говорит она им о том, что закона и пророков они на самом деле и не слушают, хоть и думают о себе как об исполнителях. И «воскресшего из мертвых» слушать очень скоро не станут, если возведут в закон все, что от него услышат. Здесь и прямой намек на то, что и фарисеи ответственны за усыпления в людях совести. В притче содержится в том числе и сильный пророческий мотив, ибо история новой церкви подтверждает ее исконную правоту.