(no subject)
(продолж. от)
Итак, апостолы мифы искореняли, боролись с мифотворчеством, чего нельзя сказать о последующем победном шествии христианства, которое мифы испекало как пирожки. Собственно, если бы они не играли такой роли в развитии вероучения - Бог бы с ними. Пусть Георгий тыкает в змея, а "Троица блаженствует в неприступном Свете". Если бы все это было вынесено в периферию, и занимало место вечерних рассказов перед сном, то могло и стать неплохим способом приучения малышей к христианскому образу мыслей.
Техникой хранения метафизической постоянной считается предание, традиция. По крайней мере, этим словом зовется то, что должно составлять суть учения, саму его природу, и, соответственно, приложение воли. Вот, к примеру, шапка или ботинки. К природе человека эти предметы отношения не имеют. Суть человека не составляют. В определенных климатических условиях они создают удобства, в других условиях - наоборот. Но как бы удобно не было человеку в ботинках, это все равно периферия. Вещь изнашиваемая, сменяемая.
К слову сказать, миф это тоже предание. Способ хранения и передачи человеческих абстрактных представлений о мироустройстве, традиционных заблуждений. Но в исключительно интеллектуальном, «теоретическом» выражении. В христианстве Христа и апостолов истина исполнялась, творилась, свидетельствовалась, «теория» с «практикой» были неразрывны и составляли одно целое, потому и заблуждению не было места куда приткнуться, и откуда выползти. Такое деятельное исполнение истины соприкасает человека с истиной «во все дни до скончания века» (Мтф. 28:20). Оно, по сути, и является традицией. Преданием.
«Держите предания, которым вы научены», написал однажды апостол (2Фес 2: 15), и это, конечно, не предписание «как правильно брать благословение у батюшки», или сколько раз обходить с кадилом вокруг аналоя. По поводу такого предания высказался Христос: «вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное». Никакие человеческие установки не являются преданием, следовательно, предание, заваленное подобным мусором, с требованием его «держаться» - не хранит метафизическую постоянную, заповедь Божию, которая в разных формах выражения всегда об одном: быть добрым, утверждать добро, приумножать добро. Если заповедь Божия завалена сверху грудой заповедей «человеческих», надуманных, то бессмысленно указывать на то, что добро у нас, дескать, ТОЖЕ есть. - Нету. В Христовом понимании - как рабочего инструмента - его нету, а то, что оно есть в виде «данного таланта» (Мтф. 25:18), это не заслуга, это есть у любой кошки или козы по факту рождения и существования, вперемешку со всеми прочими козьими или кошачьими повадками. И организация для хранения своих повадок, где довеском припрятан данный при рождении талант, просто не нужна, в ее существовании и функционировании нет смысла. Богу точно не нужна охранная фирма, которая хранит свое барахлишко за Его счет. Поэтому и признаков свидетельства никаких нет. И свидетели себя не обнаруживают.
Таким образом, предание это деятельное исполнение заповеди. Не периферии, которая наросла от лени, а заповеди. Исполняется ли заповедь унылым нытьем, что все равно мир накроется медным тазом, и надо быть к этому всегда готовым, для демонстрации же готовности посещать культовые места и молиться, чтобы в час пик «нас помиловали»? Ожидание медного таза и помилования, и там, в резервации ожидания помилования, где все до мелочей делается исключительно правильно, обретается, как считается, самое нужное, без чего не спастись - любовь. Так учит предание. Такое вот предание.
С любовью интересная штука вышла. В историческом христианстве это, пожалуй, самое переназначенное слово, по уровню извращения смысла наравне с переназначенным словом «Бог». У Христа и апостолов любовь это способ и средство исполнения истины. В «традиционных» же (да и нетрадиционных, и вообще всех, которых по щелям можно нарыть, но в «традиционных» - особенно, и чем «традиционнее», тем особеннее), церквах, это - цель. Ее надо обрести. Настоящую.
Логика тут, собственно, следующая. Вот эта вот заповедь, про возлюбить Бога и ближнего, зачем она вообще? Сколько перед ней добротного, отборного православия ни поставлено, а она, зараза, настырно лезет прямо в лоб. Вот что особенно возмутительно - даже самым ленивым тупицей и законником, который без заповеди чихнуть не может, заповедь рано или поздно прочтется и поймется как главная, основная. Так и лезет на первое место. Чтобы так сильно не сверкала придуман гениальнейший трюк. Фарисеи грызут пейсы в сторонке от зависти. Трюк заключается в следующем: заповедь возлюбить Бога и ближнего - невыполнима. Человек не обладает Настоящей любовью, поэтому по-Настоящему и заповедь выполнить не в состоянии, уж очень-очень грешный. И при слове «любовь» сразу лезут «блудные помыслы», да и так весь день лезут без всяких слов, так что «ближний», которого надо возлюбить, становится просто опасен. А если приглядеться, то реально очень даже - вдвойне - опасен, потому еще что тоже, и даже в первую очередь, со своей стороны имеет цель соблазнить, «возлюбить» кого-нибудь нехристианской любовью, а вовсе ни в чем другом и не нуждается. Ближний в помыслах хочет затащить благочестивого христианина на сеновал, да и сам благочестивый христианин в помыслах хочет того же. Больше никакой нужды ни у кого нет. Помыслы витают, правят грешным человеком, не дают ничего делать. И как в таких тяжелых, почти военных условиях можно кого-то «возлюбить»? - Никак. Но надо молиться, усердно молиться, чтобы Бог отогнал «блудные помыслы», и дал ощутить Настоящую любовь.
Вот в таком виде предание или традиция существует в православной церкви. Все лучшие человеческие позывы для «бога» все равно грязь или в лучшем случае - пустое место. Настоящая любовь это нечто невиданное, неслыханное, не испытываемое грешным человеком. И она является целью. И если она является не средством исполнения заповеди, а целью, то идти к этой цели, исполняя заповедь не получится. Сама заповедь: «возлюби ближнего» выглядит издевкой. Нечем любить. Инструмент исполнения заповеди не освоен.
Вокруг «блудных помыслов» все православие в основном и вертится. И еще для разнообразия на «гордыне». Как правило, она у всех самовыявлением опознана как «чудовищная». Если сам еще не прочухал, то духовник непременно укажет на всю чудовищность этой штуки. Вот если гордыню, помыслы и прочие менее значимые желания загасить, «победить», «приложив к этому старание», то, однажды, согласно теории, по курсу, в виде «дара» за усердие, неожиданно может всплыть она самая - Настоящая Любовь.
http://regnum.ru/news/society/2006310.html
Итак, апостолы мифы искореняли, боролись с мифотворчеством, чего нельзя сказать о последующем победном шествии христианства, которое мифы испекало как пирожки. Собственно, если бы они не играли такой роли в развитии вероучения - Бог бы с ними. Пусть Георгий тыкает в змея, а "Троица блаженствует в неприступном Свете". Если бы все это было вынесено в периферию, и занимало место вечерних рассказов перед сном, то могло и стать неплохим способом приучения малышей к христианскому образу мыслей.
Техникой хранения метафизической постоянной считается предание, традиция. По крайней мере, этим словом зовется то, что должно составлять суть учения, саму его природу, и, соответственно, приложение воли. Вот, к примеру, шапка или ботинки. К природе человека эти предметы отношения не имеют. Суть человека не составляют. В определенных климатических условиях они создают удобства, в других условиях - наоборот. Но как бы удобно не было человеку в ботинках, это все равно периферия. Вещь изнашиваемая, сменяемая.
К слову сказать, миф это тоже предание. Способ хранения и передачи человеческих абстрактных представлений о мироустройстве, традиционных заблуждений. Но в исключительно интеллектуальном, «теоретическом» выражении. В христианстве Христа и апостолов истина исполнялась, творилась, свидетельствовалась, «теория» с «практикой» были неразрывны и составляли одно целое, потому и заблуждению не было места куда приткнуться, и откуда выползти. Такое деятельное исполнение истины соприкасает человека с истиной «во все дни до скончания века» (Мтф. 28:20). Оно, по сути, и является традицией. Преданием.
«Держите предания, которым вы научены», написал однажды апостол (2Фес 2: 15), и это, конечно, не предписание «как правильно брать благословение у батюшки», или сколько раз обходить с кадилом вокруг аналоя. По поводу такого предания высказался Христос: «вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное». Никакие человеческие установки не являются преданием, следовательно, предание, заваленное подобным мусором, с требованием его «держаться» - не хранит метафизическую постоянную, заповедь Божию, которая в разных формах выражения всегда об одном: быть добрым, утверждать добро, приумножать добро. Если заповедь Божия завалена сверху грудой заповедей «человеческих», надуманных, то бессмысленно указывать на то, что добро у нас, дескать, ТОЖЕ есть. - Нету. В Христовом понимании - как рабочего инструмента - его нету, а то, что оно есть в виде «данного таланта» (Мтф. 25:18), это не заслуга, это есть у любой кошки или козы по факту рождения и существования, вперемешку со всеми прочими козьими или кошачьими повадками. И организация для хранения своих повадок, где довеском припрятан данный при рождении талант, просто не нужна, в ее существовании и функционировании нет смысла. Богу точно не нужна охранная фирма, которая хранит свое барахлишко за Его счет. Поэтому и признаков свидетельства никаких нет. И свидетели себя не обнаруживают.
Таким образом, предание это деятельное исполнение заповеди. Не периферии, которая наросла от лени, а заповеди. Исполняется ли заповедь унылым нытьем, что все равно мир накроется медным тазом, и надо быть к этому всегда готовым, для демонстрации же готовности посещать культовые места и молиться, чтобы в час пик «нас помиловали»? Ожидание медного таза и помилования, и там, в резервации ожидания помилования, где все до мелочей делается исключительно правильно, обретается, как считается, самое нужное, без чего не спастись - любовь. Так учит предание. Такое вот предание.
С любовью интересная штука вышла. В историческом христианстве это, пожалуй, самое переназначенное слово, по уровню извращения смысла наравне с переназначенным словом «Бог». У Христа и апостолов любовь это способ и средство исполнения истины. В «традиционных» же (да и нетрадиционных, и вообще всех, которых по щелям можно нарыть, но в «традиционных» - особенно, и чем «традиционнее», тем особеннее), церквах, это - цель. Ее надо обрести. Настоящую.
Логика тут, собственно, следующая. Вот эта вот заповедь, про возлюбить Бога и ближнего, зачем она вообще? Сколько перед ней добротного, отборного православия ни поставлено, а она, зараза, настырно лезет прямо в лоб. Вот что особенно возмутительно - даже самым ленивым тупицей и законником, который без заповеди чихнуть не может, заповедь рано или поздно прочтется и поймется как главная, основная. Так и лезет на первое место. Чтобы так сильно не сверкала придуман гениальнейший трюк. Фарисеи грызут пейсы в сторонке от зависти. Трюк заключается в следующем: заповедь возлюбить Бога и ближнего - невыполнима. Человек не обладает Настоящей любовью, поэтому по-Настоящему и заповедь выполнить не в состоянии, уж очень-очень грешный. И при слове «любовь» сразу лезут «блудные помыслы», да и так весь день лезут без всяких слов, так что «ближний», которого надо возлюбить, становится просто опасен. А если приглядеться, то реально очень даже - вдвойне - опасен, потому еще что тоже, и даже в первую очередь, со своей стороны имеет цель соблазнить, «возлюбить» кого-нибудь нехристианской любовью, а вовсе ни в чем другом и не нуждается. Ближний в помыслах хочет затащить благочестивого христианина на сеновал, да и сам благочестивый христианин в помыслах хочет того же. Больше никакой нужды ни у кого нет. Помыслы витают, правят грешным человеком, не дают ничего делать. И как в таких тяжелых, почти военных условиях можно кого-то «возлюбить»? - Никак. Но надо молиться, усердно молиться, чтобы Бог отогнал «блудные помыслы», и дал ощутить Настоящую любовь.
Вот в таком виде предание или традиция существует в православной церкви. Все лучшие человеческие позывы для «бога» все равно грязь или в лучшем случае - пустое место. Настоящая любовь это нечто невиданное, неслыханное, не испытываемое грешным человеком. И она является целью. И если она является не средством исполнения заповеди, а целью, то идти к этой цели, исполняя заповедь не получится. Сама заповедь: «возлюби ближнего» выглядит издевкой. Нечем любить. Инструмент исполнения заповеди не освоен.
Вокруг «блудных помыслов» все православие в основном и вертится. И еще для разнообразия на «гордыне». Как правило, она у всех самовыявлением опознана как «чудовищная». Если сам еще не прочухал, то духовник непременно укажет на всю чудовищность этой штуки. Вот если гордыню, помыслы и прочие менее значимые желания загасить, «победить», «приложив к этому старание», то, однажды, согласно теории, по курсу, в виде «дара» за усердие, неожиданно может всплыть она самая - Настоящая Любовь.
http://regnum.ru/news/society/2006310.html