(no subject)
Христианство "хард". Практика.
В церкви не принято критически относиться к своим теоретикам и разбирать их ошибки. Ошибок нет, не было, и быть не могло. Теоретики творили в синергии со святым Духом, и предполагать, что в их теориях имеются логические противоречия - кощунственно. И тем более их находить. Кощунственно даже пытаться указывать на такие противоречия, это действие явно «от лукавого». А принято сочинять тропари, кондаки, акафисты, писать иконки, прославлять мощи, то есть всячески почитать и поклоняться. Пой тропарь, там все сказано. Сказано что победил нечестивого: Ария - Варлаама - Нестория (подставить нужное), значит так и есть, победа состоялась, и все они горят в аду. Кто со святыми в свое время связался и проиграл, тому там и место. Если где-то что-то не сходится - надо молиться, чтобы Бог просветил, и все встало на свои места. Да и вообще логика это человеческая падшая вещь, в раю логика не нужна.
Итак, цель христианской жизни - обожение, а максимальная форма обожения в этой жизни - видение Света.
Сам по себе термин "обожение" означает пропитку человека божественными энергиями. В строгой, "фундаментальной" теории, полноценно это с людьми должно произойти по окончании всего вот этого. Но человек может уже в этой жизни, и даже должен, начать процесс приобщения к обожению, реально испытать его на себе. Таинства совершают эту пропитку человека несвойственными, но очень для него полезными и необходимыми для его спасения энергиями. И это тоже относится к фундаментальным теориям.
Необходимость увидеть еще и Свет для полного и окончательного обожения, несколько бесцеремонно вклинивается в эту теорию. Таинства уже назначены вершиной всего, внешне исполняют роль контейнера, который доставляет человеку божественные энергии: "Таинства - это тварные средства, передающие нетварную божественную благодать".
Но в таинствах человек Бога не видит, и не может с Ним общаться «лицом к лицу». Желательность узреть Свет для утверждения себя в спасении - довольно интересный поворот богословской мысли, если не вспять, то сильно в сторону. Хотя понимание Литургии («общего дела») и съезжало с каждым столетием в персонализм, и от «общего» в ней осталось, в итоге лишь время и место сбора, но все же какую-то память о том, что Христос изображается в людях, стоящих рядом, в каждом страждущем и угнетенном, еще долгое время сохранялась.
Простое незамысловатое христианство, хранящее действенную мысль, что мы содействуем Богу в доброделании, в расширении сферы влияния добра в мире до его окончательной победы, сменилось вальяжной аристократической версией, о том, что содействие, синергия, заключается в подготовке себя для получения энергии.
Мало кто понимает, а кто понимает, старается молчать, чтобы не ломать ближним головы, но вот эта самая «энергия», являемая в Свете, является серьезной богословской проблемой, даже целым пучком проблем, разрешить которые вообще вряд ли когда удастся. Паламизм оттого и не развит, и застыл в риторике, что его практика (а практика всегда стремится к упрощению всей сложности "теории", отбрасывая нюансы, которые делали теорию более-менее складной) выглядит каким-то параллельным христианством, в котором даже фундаментальные определения христианства перестают иметь значение. Во-первых Бог перестает быть «сущностью простой», потому что вдруг у него обнаруживается как-то слишком много энергий. Для обоснования необходимости получения именно необходимой «световой» энергии, требовалось создать, придумать градацию, и действия Божии разделились на «творческую», «жизненную» и «обоживающую». До Паламы богословы как-то особо об этом не задумывались, все божественные знаки обозначались одним словом: «благодать», и «лествица» отношений тварного мира к Богу, скорее относилась к свойствам дискретных «приемников», но не «передатчика», а даже если намеки подобные делались, то прямо и в обход привычной риторики сразу к «теоретическому» изложению вопрос не поднимался. Тут же Бог сразу стал излучать в широком спектре. Во-вторых сильно изменился и понизился статус Таинств. «Благодать» в них содержащуюся, особенно евхаристические «сущность Тела» и «сущность Крови», а в других версиях просто «Божественную сущность» (учитывая «нераздельно и неразлучно»), надо было как-то связать теперь с «энергиями». До этого было нелегко, а стало совсем уж «таинственно». Сколько в Таинствах настоящей, нужной, вот этой самой чистой энергии, и почему ее не хватает для обожения? Конгруэнтна ли она энергии, что явлена в Свете? Из этого вытекающее: в третьих, означает создание специальных, очень специфических условий, очевидно невозможных для всех, что намекает на то, что обожение обожению не ровня. В четвертых почти сразу было заявлено, и постоянно подтверждалось, что кто Света не видел, тому и не спастись. Не впрямую, но вся логика рассуждений прямо сводилась к этому. Одним словом, такая падшая штука как логика, подсказывала, что тут имеет место запараллеленное христианство, для которого даже таинства не вершина, а какая-то вводная часть.
И, наконец, самое интересное, что касается практики. Следует напомнить, что теория опиралась на фаворский свет. Именно с ним впрямую были связаны видения аскетов, и ему была назначена та самая обоживающая энергия. Еще Палама объявил, что подлинное боговедение и, следовательно, подлинное богословие возможно только в присутствии этого Света, все прочее лишь приближение. Но во время фаворского преображения Христа апостолы сперва начали говорить всякие религиозные глупости, а потом и вовсе испугались. Единственно что они отметили, что им "хорошо".
Вопрос, в конце концов со всем этим "хардом", как мы понимаем, не в том, какова природа Света, не в том, видят ли его взаправду, а в его чуть ли не решающем значении для христианского спасения, и в том, какие последствия он вызывает. В Евангелии последствий никаких кроме как "нам хорошо". Но то Евангелие, а его же еще растолковать надо. А кто толковать будет, как не обоженные.
Вопрос лишь в интерпретации. Свет интерпетировался как самый сильный способ получения энергий, подразумевающий еще и "личную встречу", после которой становится "все ясно".
Тут требуется некоторая прямая аналогия. Если мама погладила перед сном ребенка по голове (совершилось действие, "энергия"), стало ли оттого ребенку "все ясно" с мамой? В персональном отношении, пожалуй, да. От матери ему передается среди прочего невербальный сигнал, что надо быть добрым и ласковым по отношению к другим, для начала к близким. Чтобы всем было хорошо. Природная доброта не требует слов для утверждения, а действий. "Энергий". Это правда.
Но если сынок будет бегать по улице, и учить, что кого мама перед сном не гладит по головке, тот плохой, и рассказывать как ему хорошо бывает, когда его гладят, то это будет таким ранним проявлением самовлюбленности и эгоизма. А еще более странным будет, если он станет сообщать всем, что глажение по головке заслуженно заработал примерным поведением или даже "вымолил", и учить всех подлизываться к матери. И состряпает в итоге из всего этого «учение».
Интересно, почему Палама не заметил главной логической нестыковки того с чего он начал, с тем, чем он закончил этот спор. Он начал с очистки "приемника", а закончил выборочной, лучевой работой "передатчика". Ведь еще Макарий Великий учил, что "тьму и свет", живущие в человеке "должно принимать в различных отношениях, а не односторонним образом", и что возрастание благодати связывается с уменьшением порока, что душа человека лишь "прияв собственное свое естество, ясными очами и невозбранно взирает на славу истинного света".
Просто во времена Макария "истинному свету" еще не было присвоено звание "обоживающих божественных энергий", и не надо было отстаивать это звание как вероучительное.
При здравом рассуждении становится как-то видно, что сотериология Паламы является явно избыточной в целом для теории, и тем более практики спасения Церкви. В приобщении к Таинствам имеется хоть какой понятный дискурс: крестимся, каемся, причащаемся, очищаемся. И все с крепкой верой, что оно невидимо работает. А тут словно возникает еще одно таинство, теория которого покоится на той старинной мысли, что: 1) человеку предстоит обожение, 2) у Бога есть какие-то особые энергии, близкие к сущности, и Церковь во всем этом в совокупности перестает участвовать совсем. Спасение уходит в келью, и перестает быть «общим делом» даже номинально. Религия становится совсем уж персоналистической. Обожение становится делом не церковным, а келейным, и практика «настоящего» обожения становится келейной. Таинства становятся вводной процедурой и маркером принадлежности к Церкви, которая хранит такое правильное учение про Трансцендентного Бога и его видимые некоторыми лицами энергии. Почему Самого Трансцендента видеть «нельзя», а его «естественные» энергии «можно», так и осталось из теории непонятно. Объяснения, впрочем, были, например вот такие: «Не от сущности ведь Сущий, а от Сущего сущность, ибо Сам Сущий объял в Себе все бытие». И дело тут в том, что "сущность", как повелось считать с древности вот этими всеми философами, которые перековались в богословов, даже муравья познать нельзя, об этом говорил еще Василий Великий. И "познание" муравья того же происходит через его "энергии". Вот он ползет, вот он схватил ветку и поволок. А Бога «можно видеть», в не каких-то там «тварных» энергиях, потому что некоторые вон видят. Видят же, потому что «можно», и нужен какой-то знак, что искомое обожение происходит. Учение в «базовых» теориях сперва назначило Бога недосягаемым Транстендентом, а потом стало выдумывать, как преодолеть противоречия этому, возникающие из прочих не менее базовых теорий. Доказательство происходит путем постоянного переворачивая исходных тезисов, и в рамках этой вычурной «логики», которая, как подчеркивается, не логика, а "соответствие преданию", вывод о том, что кто света не видел, тот и не спасен, становится «логичным». Навскидку получается что никакого доказательства и нет. Что раньше "философски" Бог познавался через энергии (действия), которые каждый может видеть, что сейчас стал познаваться через тоже энергии, но специальные, которым была назначена роль "спасательных", и которые видит далеко не каждый. "Неправославно", выходит, мост от видимого к невидимому перекидывался верой, а "православно" он стал перекидываться техникой непрестанной молитвы. Но веру мы со стороны проверить можем, используя что определения апостола Иакова, что апостола Павла, разница между которыми лишь в расстановке приоритетов. А кто там что видит - никому не ведомо. Светильник под колбой, используя евангельский образ. Пустоцвет по сути. Сижу в интимной обстановке, Свет гляжу, доставляю радость себе и Свету.
Как все избыточное, внутренне противоречивое, весь этот «хард» - создает ненужное усложнение и оттого напряжение тем, кто решил начать "подвизаться", то есть вляпался в книгу какого-нибудь старца Софрония, где уныло в очередной, стотысячный раз пересказываются всякие догматические банальности, пересыпанные не менее унылыми охами и вздохами про Свет.
В наше же время это стало просто поводом болтать о высоком. О том что третьи лица «могут видеть», и на эту тему вспоминается старая комедия «Грузия-фильм», в которой рассказывается, как жители деревни приехали в город на свадьбу родственника, но в городе выяснилось, что адреса никто не знает. Догадались дать в деревню телеграмму земляку, с вопросом, знает ли он где проживает их родственник. Ждали долго. К ночи пришел ответ: «На ваш вопрос, знаю ли я, где проживает Мино Гордезиани, отвечаю: да, знаю». Так и пошли, успокоенные тем, что: «Джемаль знает, в деревне».
Так и у нас. «Можно видеть». А кто-нибудь видел? Да кто-нибудь непременно. Инок Пахом. Седьмая келья, на втором ярусе, третья койка слева. Спрашивайте, он все знает. Снискал подлинное боговедение. Пахом расскажет про три ипостаси в одной усии и про две усии в одной ипостаси так, что все будет понятно как ясным днем. А вообще достаточно его потрогать, потому что он пропитан энергиями, и от него может перепасть.
предыдущ:
1 http://regnum.ru/news/society/1933221.html
2 http://regnum.ru/news/polit/1935915.html
В церкви не принято критически относиться к своим теоретикам и разбирать их ошибки. Ошибок нет, не было, и быть не могло. Теоретики творили в синергии со святым Духом, и предполагать, что в их теориях имеются логические противоречия - кощунственно. И тем более их находить. Кощунственно даже пытаться указывать на такие противоречия, это действие явно «от лукавого». А принято сочинять тропари, кондаки, акафисты, писать иконки, прославлять мощи, то есть всячески почитать и поклоняться. Пой тропарь, там все сказано. Сказано что победил нечестивого: Ария - Варлаама - Нестория (подставить нужное), значит так и есть, победа состоялась, и все они горят в аду. Кто со святыми в свое время связался и проиграл, тому там и место. Если где-то что-то не сходится - надо молиться, чтобы Бог просветил, и все встало на свои места. Да и вообще логика это человеческая падшая вещь, в раю логика не нужна.
Итак, цель христианской жизни - обожение, а максимальная форма обожения в этой жизни - видение Света.
Сам по себе термин "обожение" означает пропитку человека божественными энергиями. В строгой, "фундаментальной" теории, полноценно это с людьми должно произойти по окончании всего вот этого. Но человек может уже в этой жизни, и даже должен, начать процесс приобщения к обожению, реально испытать его на себе. Таинства совершают эту пропитку человека несвойственными, но очень для него полезными и необходимыми для его спасения энергиями. И это тоже относится к фундаментальным теориям.
Необходимость увидеть еще и Свет для полного и окончательного обожения, несколько бесцеремонно вклинивается в эту теорию. Таинства уже назначены вершиной всего, внешне исполняют роль контейнера, который доставляет человеку божественные энергии: "Таинства - это тварные средства, передающие нетварную божественную благодать".
Но в таинствах человек Бога не видит, и не может с Ним общаться «лицом к лицу». Желательность узреть Свет для утверждения себя в спасении - довольно интересный поворот богословской мысли, если не вспять, то сильно в сторону. Хотя понимание Литургии («общего дела») и съезжало с каждым столетием в персонализм, и от «общего» в ней осталось, в итоге лишь время и место сбора, но все же какую-то память о том, что Христос изображается в людях, стоящих рядом, в каждом страждущем и угнетенном, еще долгое время сохранялась.
Простое незамысловатое христианство, хранящее действенную мысль, что мы содействуем Богу в доброделании, в расширении сферы влияния добра в мире до его окончательной победы, сменилось вальяжной аристократической версией, о том, что содействие, синергия, заключается в подготовке себя для получения энергии.
Мало кто понимает, а кто понимает, старается молчать, чтобы не ломать ближним головы, но вот эта самая «энергия», являемая в Свете, является серьезной богословской проблемой, даже целым пучком проблем, разрешить которые вообще вряд ли когда удастся. Паламизм оттого и не развит, и застыл в риторике, что его практика (а практика всегда стремится к упрощению всей сложности "теории", отбрасывая нюансы, которые делали теорию более-менее складной) выглядит каким-то параллельным христианством, в котором даже фундаментальные определения христианства перестают иметь значение. Во-первых Бог перестает быть «сущностью простой», потому что вдруг у него обнаруживается как-то слишком много энергий. Для обоснования необходимости получения именно необходимой «световой» энергии, требовалось создать, придумать градацию, и действия Божии разделились на «творческую», «жизненную» и «обоживающую». До Паламы богословы как-то особо об этом не задумывались, все божественные знаки обозначались одним словом: «благодать», и «лествица» отношений тварного мира к Богу, скорее относилась к свойствам дискретных «приемников», но не «передатчика», а даже если намеки подобные делались, то прямо и в обход привычной риторики сразу к «теоретическому» изложению вопрос не поднимался. Тут же Бог сразу стал излучать в широком спектре. Во-вторых сильно изменился и понизился статус Таинств. «Благодать» в них содержащуюся, особенно евхаристические «сущность Тела» и «сущность Крови», а в других версиях просто «Божественную сущность» (учитывая «нераздельно и неразлучно»), надо было как-то связать теперь с «энергиями». До этого было нелегко, а стало совсем уж «таинственно». Сколько в Таинствах настоящей, нужной, вот этой самой чистой энергии, и почему ее не хватает для обожения? Конгруэнтна ли она энергии, что явлена в Свете? Из этого вытекающее: в третьих, означает создание специальных, очень специфических условий, очевидно невозможных для всех, что намекает на то, что обожение обожению не ровня. В четвертых почти сразу было заявлено, и постоянно подтверждалось, что кто Света не видел, тому и не спастись. Не впрямую, но вся логика рассуждений прямо сводилась к этому. Одним словом, такая падшая штука как логика, подсказывала, что тут имеет место запараллеленное христианство, для которого даже таинства не вершина, а какая-то вводная часть.
И, наконец, самое интересное, что касается практики. Следует напомнить, что теория опиралась на фаворский свет. Именно с ним впрямую были связаны видения аскетов, и ему была назначена та самая обоживающая энергия. Еще Палама объявил, что подлинное боговедение и, следовательно, подлинное богословие возможно только в присутствии этого Света, все прочее лишь приближение. Но во время фаворского преображения Христа апостолы сперва начали говорить всякие религиозные глупости, а потом и вовсе испугались. Единственно что они отметили, что им "хорошо".
Вопрос, в конце концов со всем этим "хардом", как мы понимаем, не в том, какова природа Света, не в том, видят ли его взаправду, а в его чуть ли не решающем значении для христианского спасения, и в том, какие последствия он вызывает. В Евангелии последствий никаких кроме как "нам хорошо". Но то Евангелие, а его же еще растолковать надо. А кто толковать будет, как не обоженные.
Вопрос лишь в интерпретации. Свет интерпетировался как самый сильный способ получения энергий, подразумевающий еще и "личную встречу", после которой становится "все ясно".
Тут требуется некоторая прямая аналогия. Если мама погладила перед сном ребенка по голове (совершилось действие, "энергия"), стало ли оттого ребенку "все ясно" с мамой? В персональном отношении, пожалуй, да. От матери ему передается среди прочего невербальный сигнал, что надо быть добрым и ласковым по отношению к другим, для начала к близким. Чтобы всем было хорошо. Природная доброта не требует слов для утверждения, а действий. "Энергий". Это правда.
Но если сынок будет бегать по улице, и учить, что кого мама перед сном не гладит по головке, тот плохой, и рассказывать как ему хорошо бывает, когда его гладят, то это будет таким ранним проявлением самовлюбленности и эгоизма. А еще более странным будет, если он станет сообщать всем, что глажение по головке заслуженно заработал примерным поведением или даже "вымолил", и учить всех подлизываться к матери. И состряпает в итоге из всего этого «учение».
Интересно, почему Палама не заметил главной логической нестыковки того с чего он начал, с тем, чем он закончил этот спор. Он начал с очистки "приемника", а закончил выборочной, лучевой работой "передатчика". Ведь еще Макарий Великий учил, что "тьму и свет", живущие в человеке "должно принимать в различных отношениях, а не односторонним образом", и что возрастание благодати связывается с уменьшением порока, что душа человека лишь "прияв собственное свое естество, ясными очами и невозбранно взирает на славу истинного света".
Просто во времена Макария "истинному свету" еще не было присвоено звание "обоживающих божественных энергий", и не надо было отстаивать это звание как вероучительное.
При здравом рассуждении становится как-то видно, что сотериология Паламы является явно избыточной в целом для теории, и тем более практики спасения Церкви. В приобщении к Таинствам имеется хоть какой понятный дискурс: крестимся, каемся, причащаемся, очищаемся. И все с крепкой верой, что оно невидимо работает. А тут словно возникает еще одно таинство, теория которого покоится на той старинной мысли, что: 1) человеку предстоит обожение, 2) у Бога есть какие-то особые энергии, близкие к сущности, и Церковь во всем этом в совокупности перестает участвовать совсем. Спасение уходит в келью, и перестает быть «общим делом» даже номинально. Религия становится совсем уж персоналистической. Обожение становится делом не церковным, а келейным, и практика «настоящего» обожения становится келейной. Таинства становятся вводной процедурой и маркером принадлежности к Церкви, которая хранит такое правильное учение про Трансцендентного Бога и его видимые некоторыми лицами энергии. Почему Самого Трансцендента видеть «нельзя», а его «естественные» энергии «можно», так и осталось из теории непонятно. Объяснения, впрочем, были, например вот такие: «Не от сущности ведь Сущий, а от Сущего сущность, ибо Сам Сущий объял в Себе все бытие». И дело тут в том, что "сущность", как повелось считать с древности вот этими всеми философами, которые перековались в богословов, даже муравья познать нельзя, об этом говорил еще Василий Великий. И "познание" муравья того же происходит через его "энергии". Вот он ползет, вот он схватил ветку и поволок. А Бога «можно видеть», в не каких-то там «тварных» энергиях, потому что некоторые вон видят. Видят же, потому что «можно», и нужен какой-то знак, что искомое обожение происходит. Учение в «базовых» теориях сперва назначило Бога недосягаемым Транстендентом, а потом стало выдумывать, как преодолеть противоречия этому, возникающие из прочих не менее базовых теорий. Доказательство происходит путем постоянного переворачивая исходных тезисов, и в рамках этой вычурной «логики», которая, как подчеркивается, не логика, а "соответствие преданию", вывод о том, что кто света не видел, тот и не спасен, становится «логичным». Навскидку получается что никакого доказательства и нет. Что раньше "философски" Бог познавался через энергии (действия), которые каждый может видеть, что сейчас стал познаваться через тоже энергии, но специальные, которым была назначена роль "спасательных", и которые видит далеко не каждый. "Неправославно", выходит, мост от видимого к невидимому перекидывался верой, а "православно" он стал перекидываться техникой непрестанной молитвы. Но веру мы со стороны проверить можем, используя что определения апостола Иакова, что апостола Павла, разница между которыми лишь в расстановке приоритетов. А кто там что видит - никому не ведомо. Светильник под колбой, используя евангельский образ. Пустоцвет по сути. Сижу в интимной обстановке, Свет гляжу, доставляю радость себе и Свету.
Как все избыточное, внутренне противоречивое, весь этот «хард» - создает ненужное усложнение и оттого напряжение тем, кто решил начать "подвизаться", то есть вляпался в книгу какого-нибудь старца Софрония, где уныло в очередной, стотысячный раз пересказываются всякие догматические банальности, пересыпанные не менее унылыми охами и вздохами про Свет.
В наше же время это стало просто поводом болтать о высоком. О том что третьи лица «могут видеть», и на эту тему вспоминается старая комедия «Грузия-фильм», в которой рассказывается, как жители деревни приехали в город на свадьбу родственника, но в городе выяснилось, что адреса никто не знает. Догадались дать в деревню телеграмму земляку, с вопросом, знает ли он где проживает их родственник. Ждали долго. К ночи пришел ответ: «На ваш вопрос, знаю ли я, где проживает Мино Гордезиани, отвечаю: да, знаю». Так и пошли, успокоенные тем, что: «Джемаль знает, в деревне».
Так и у нас. «Можно видеть». А кто-нибудь видел? Да кто-нибудь непременно. Инок Пахом. Седьмая келья, на втором ярусе, третья койка слева. Спрашивайте, он все знает. Снискал подлинное боговедение. Пахом расскажет про три ипостаси в одной усии и про две усии в одной ипостаси так, что все будет понятно как ясным днем. А вообще достаточно его потрогать, потому что он пропитан энергиями, и от него может перепасть.
предыдущ:
1 http://regnum.ru/news/society/1933221.html
2 http://regnum.ru/news/polit/1935915.html