(no subject)
istolkovanie
Итак, наступил вечер, и Христос понял, что надо уходить, пока вокруг Него стационар не образовали. Надо было уходить огородами, и Учитель велел ученикам готовить на ночь лодку к отплытию.
В общем-то совершенно цельный рассказ, если бы не Мф VIII 19-22. Мы поставим вопрос так: как там оказался этот текст, ни имеющий к повествованию никакого отношения? Этот текст почти полностью совпадает с Лк IX 57-62, только немного короче.
У Луки этот фрагмент чуть более к месту. Он находится тотчас перед избранием семидесяти (начало X главы). Но и у Луки он кажется лишним, потому что связь дальнейшая не читается. Написанное по смыслу относится к теме набора учеников, о чем мы неоднократно уже говорили. Христос явно отговаривает людей от следования за Ним в качестве учеников, или ставит им такие условия, чтобы они сами отказались (пример с богатым юношей). Ну вообще такая «дзэновская» практика отговаривания она повсеместная, ни один серьезный подвижник чадами не обзаводился, это только светлые батюшки всех уговаривают делать то, не знаю что по послушанию.
Давно, с позопрошлого еще века, принялись считать текст первых трех евангелий составленным из лоскутов, из «логий», плюс отрывочных воспоминаний о Христе. Вывод из этого делался такой, что никаких марков - матвеев не было, а был коллективный труд, помеченный именами тех или иных апостолов.
Я не берусь опровергать этот вывод, лишь выскажусь, что оснований он не имеет никаких перед классической версией «единоличного авторства» всякого евангелия. И вот почему.
Да, и вправду, есть рассказ, и есть вставки - логии, которые заметно выделяются на фоне ровного повествования. Какие-то наиболее яркие слова Христа вошли в поговорки, и стали устной традицией, возможно вошли в тексты литургий, и их надо было тоже записать. Где, и при каких обстоятельствах были произнесены те или иные слова было не совсем ясно, или даже совсем не ясно, и поставим себя на место евангелиста, который хочет составить цельную историю, и не лишить ее любимых всеми поговорок. Перед ним сложная задача. Он должен найти кого-то из апостолов и хорошенько его расспросить, но у ближайших апостолов память тоже не железная, да и не все апостолы еще живы, так что приходится импровизировать. Не все детали хорошо помнятся. Но с другой стороны перед евангелистом не стоит задача налепить отсебячины, то есть специально организовать переходы. Для того, чтобы рассказ вышел ровным это было бы правильно, но это может привести к тому, что всеми любимые и повторяемые логии будут слишком конкретно привязаны к тому или иному событию. Чрезмерная конкретность может понизить их универсальность. Как бы утратится их пословичность и поговорочность. И описатель отставляет за ними вот такую пословичность. Они вплетены в повествование, но они не живут за счет него и, одновременно, ему не мешают, оставаясь в своей универсальности, само-бытности, над-событийности.
Думается, это более объясняет лоскутный характер повествования, нежели версия о множестве авторов.