И все повторяется вновь…
Ничего не забыли и ничему не научились...
Вообще-то, эти слова первоначально относились к французским Бурбонам. Эта глупая династия, вышвырнутая Французской революцией и осевшая в Англии, России и прочему зарубежью, после поражения Наполеона Бонапарта вернулась в Версальский дворец и повела себя так, как будто за минувшие двадцать лет ничего не произошло. Вот тогда-то циничный и умный Талейран и сказал: “Эти люди ничего не забыли и ничему не научились”.
Сегодня эти слова вполне применимы к российским писателям, дружно набросившимся на своего более талантливого, чем они, коллегу Михаила Шишкина. Он, как известно, отказался участвовать в Нью-йоркской книжной ярмарке, представляя Россию. Причину своего отказа он объяснил ясно, четко и недвусмысленно. Идиотские средневековые законы, принятые недавно Государственной Думой по запрещению усыновления американцами погибающих от нужды и ненужности российских сирот и детей-инвалидов, а также о запрещении гомосексуальной пропаганды (!?) среди детей и подростков (забыли стариков, женщин и домашних животных, которые тоже могут не устоять против такой пропаганды - тем самым дав Думе новое поле для законотворчества), готовящаяся акция против богохульства, в которой Дума выступает как бы от имени самого Создателя и так далее, вплоть до раннего средневековья по размаху интеллекта - были одной из причин, приведенных Михаилом Шишкиным в мотивировке своего отказа представлять Россию.
В своей недавней статье (“До свидания, наш ласковый Миша”) я дал оценку усилиям литературного чиновника Григорьева, который объяснил позицию Шишкина тем, что он слишком долго жил заграницей. Тем самым Григорьев, как я отметил в своей статье, дал одновременно хорошую взбучку Гоголю, Тургеневу, Герцену, Набокову, Довлатову, Аксенову и Бродскому.
Ну да Бог с ним, с Григорьевым, работа у него такая... Я насчет тех писателей, которые дружно рявкнули свое глубокое осуждение поступком Шишкина, подчеркнули свое возмущение за попрание коллегой патриотических основ, а также, как полагалось раньше и становится необходимым сегодня, подчеркнули свою готовность и впредь быть верными солдатами нынешних властей.
Так что возвращаемся, братцы, на круги своя... Все, как когда-то... Однажды в 1959 году толпа писателей собралась в просторном зале, чтобы осудить поступок Бориса Пастернака, осмелившегося напечатать свой роман “Доктор Живаго” в какой-то там Италии. Доводы, что в Москве роман печатать отказались, на писательскую чернь не подействовали. Самые смелые сходили в поликлинику и получили справку о плохом состоянии здоровья, в связи с чем и не пришли на заседание. Остальные выступали со словами осуждения поэта, которым еще недавно они так восхищались и стихи которого читали в трезвом и пьяном виде - для души. В день исключения поэта из Союза Писателей душу они с собой в зал не взяли. И поэтому с трибуны они категорически осуждали, решительно выражали, дружно обещали и впредь... Один из них - очень хороший поэт и хороший человек Борис Слуцкий никогда больше не простил себе этого своего выступления. Осознав случившееся, он сказал жене: “Таня, после того, что я сказал с трибуны, никогда больше не называй меня поэтом.”
А потом так же дружно исключали Аксенова, клеймили Бродского и отлучали Галича. Того самого Александра Галича, который сказал о них, клеймителях и осуждантах: “Мы будем помнить этот зал \ И эту скуку \ Мы поименно вспомним тех \ Кто поднял руку!”
Но нет, эти ребята ничего не забыли и ничему не научились.
Илья Герол
Международный обозреватель
Монреаль, Канада