Чтение на выходные: Денис Драгунский, "Отнимать и подглядывать"
ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ
С ДЕНИСКОЙ НА ШЕЕ
2011 год для меня некоторым образом юбилейный. Пятьдесят лет назад, в 1961 году, вышла первая книга моего отца, писателя Виктора Драгунского, под названием «Он живой и светится». Первая в цикле «Денискиных рассказов». С тех пор я живу вместе с литературным персонажем. Если коротко - пятьдесят лет с Дениской на шее.
ГЕРОЙ ИЛИ ПЕРСОНАЖ?
Один английский профессор русской литературы - дело было в конце восьмидесятых - предложил мне такой, что ли, проект. Сделать так, чтобы встретились три героя-персонажа детских книг: престарелый Кристофер Робин (он тогда еще был жив), пожилой, но еще крепкий адмирал Тимур Гайдар и я, то есть Денис Драгунский, также известный как Дениска Кораблев. Я сказал: «Да ну, ничего интересного. Подумаешь, герои книг!» Но профессор меня поправил: «Не герои книг, а литературные персонажи!» То есть не реальные люди, описанные в книге о реальных людях, а именно что персонажи. Но - персонажи, у которых есть реальные прототипы. Которых, к несчастью, зовут теми же именами.
Потому что реальных героев книг - туча.
Императоры и бизнесмены, спортсмены и артисты, полицейские и воры. А вот таких персонажей с прототипами-тезками - раз-два-три и обчелся. Но я отказался встречаться с Кристофером Робином (правда, позже я узнал, что Кристофер Робин вряд ли бы согласился), не захотел позвонить Тимуру Гайдару. И вообще, вся эта затея мне показалась нелепой. Теперь-то, конечно, жалею. А отказался я потому, что мне в те годы был очень неприятен всякий намек на мое «прототипство». Тогда у меня как раз был долгий период застоя и неудач. Преподавание бросил, науку забыл, а литературные (точнее, драматургические) опыты ничего не приносили. Только деньги, и то не очень много. Но ни успеха, ни внутренней радости. В эти годы я просто слышать не мог про «Денискины рассказы». Иногда мне казалось, что это и есть моя судьба - быть героем папиной книжки и более никем. Отдельные злые граждане, которые чувствовали эти мои переживания и хотели меня уязвить побольнее, говорили мне: «Ну а кто ты такой, если честно? Дениска из рассказов!» Мне было обидно.
Потом моя жизнь переменилась к лучшему, и теперь я с удовольствием рассказываю об этой книге.
ИМЯ
Когда я родился, имя Денис было чрезвычайно редким. Причем на протяжении полутораста лет. Драматург Денис Фонвизин («умри, Денис, лучше не напишешь!»). Поэт и герой войны 1812 года Денис Давыдов. В каком-то стихотворении юного Пушкина упоминался казак по имени Денис. Ну и еще был Денис Григорьев из рассказа Чехова «Злоумышленник»: мужичок, который никак не мог понять, что отвинчивать от рельсов гайки нехорошо. Следователь ему говорит, что рельсы могут оторваться от шпал, и может случиться крушение. А Денис Григорьев отвечает, что без грузила рыбу ловить никак нельзя. Вот как он выглядит: «Маленький, чрезвычайно тощий мужичонка в пестрядинной рубахе и латаных портах. Обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо. На голове целая шапка давно уже не чесанных, путаных волос. Он бос». Имя Денис усиливает дремучесть образа.
Вот, собственно, и все известные на тот момент Денисы.
Знакомые говорили: «Как странно Драгунский назвал своего сына - то ли Денис, то ли Герасим» (наверное, имелся в виду Герасим из «Муму»). Один наш дачный сосед, повстречав меня маленького на аллейке, сказал мне: «Здравствуй... э-э-э-э... Кузьма!» В школе учителя звали меня то Максимом, то Трофимом.
Но после выхода «Денискиных рассказов» все переменилось. Денисов стало полным полно.
Не знаю, что чувствует Саша или Юра, когда слышит свое имя, громко произнесенное на улице или в многолюдном сборище. Всякий ли раз он оборачивается на зов? Или реагирует только на знакомый голос? Или на имя-фамилию? Но я с детства знал, что Денис - это я и более никто. Поэтому со мной в юности часто бывало такое - молодая красивая женщина радостно зовет: «Денис! Денис! Ну иди же сюда!» - и манит рукой. Я улыбаюсь и ускоряю шаг. Но, оказывается, она не меня зовет, а пятилетнего клопа, который тут где-то рядом копошится.
Почему меня назвали Денисом, я не знаю.
Так и не спросил у папы.
ПАПА
О его жизни можно написать длинный роман с лихим сюжетом. Внук социал-демократа (по матери) и торговца (по отцу). Родился в Нью-Йорке, жил в Гомеле. В раннем детстве пережил расстрел отца и убийство отчима. Необходимое уточнение: отца его, моего родного дедушку (скорее всего, бандита), расстрелял красный комбриг, революционный комиссар Гомеля, и женился на его матери, то есть на моей бабушке; потом этого комбрига убили (скорее всего, бандиты - друзья отца). С матерью он переехал в Москву, был рабочим, в безработицу был лодочником-перевозчиком на Москве-реке, учился в студии Алексея Дикого, стал актером; имея белый билет, пошел в ополчение; потом выступал во фронтовых бригадах, снимался в кино, был клоуном в цирке, «рыжим». Дома сохранились его парики. Сочинял тексты песен, эстрадные репризы, фельетоны. На рубеже сороковых - пятидесятых создал маленький эстрадный театрик «Синяя птичка». В 1960 году начал писать рассказы для детей. Ему тогда было сорок семь лет. В пятьдесят шесть он тяжело заболел, перестал работать, а в пятьдесят восемь лет умер. Всего он написал шестьдесят «Денискиных рассказов», из которых самыми популярными стало примерно сорок - их и переиздают в разных комбинациях. Еще написал две коротких повести (о московском ополчении и о цирке) и несколько «взрослых рассказов». Его полное собрание сочинений составляет один не слишком толстый том.
ПЕРВАЯ КНИГА
Книга «Он живой и светится» вышла в 1961 году в издательстве «Детский мир» (потом оно стало называться «Малыш»). Сначала ее не хотели печатать. Наверное, потому что непонятно было - смешные эти рассказы или грустные.
Однако нашелся редактор, Юрий Павлович Тимофеев, который эту книгу, как тогда говорилось, пробил. Тимофеев был человек легендарный: говорили, что именно он описан в стихотворении Пастернака «Вакханалия» в образе крупнейшего московского донжуана: «Но для первой же юбки он порвет повода, и какие поступки совершит он тогда!»
Книга «Он живой и светится» была очень красивая как произведение книжного искусства (слов «графический дизайн» тогда не было). Ее делал прекрасный художник Виталий Горяев. Большого формата черно-синяя книга, на обложке - окно, на подоконнике сидит мальчик со спичечным коробком, в котором живет светлячок.
Мальчик был похож на меня. Вот как это получилось. У мамы была подруга детства - фотограф.
Однажды она сделала много снимков - я с мамой, я один, я с книжкой. Я там был в штанах с помочами. Эта мамина подруга склеила снимки в такую длинную гармошку. И папа дал эту гармошку Виталию Горяеву. В результате мальчик Дениска на иллюстрациях к первой книге был почти в точности я в шестилетнем возрасте. С кудрявой головой и в штанах с помочами.
Книга вышла, и сразу был большой успех: рецензии, встречи с читателями, чтение рассказов по радио - папа сам их очень хорошо читал, ведь он был профессиональным актером.
Печатать новые рассказы стало уже легко, если не считать обыкновенных советских затруднений: была какая-то норма на писателя в год. Не то что теперь, когда «Денискины рассказы» переиздают все время.
Изданий сейчас гораздо больше, а вот тиражи были значительно больше в советское время. Около 10 миллионов, кажется. Переводы на разные языки - от украинского до японского. Несколько лет назад какой-то неизвестный подвижник перевел «Дениску» на матерный; висит где-то в интернете.
Я давно хотел написать комментарии к «Денискиным рассказам». Про тогдашнюю жизнь.
Про парты с дырками для чернильниц, про школьную форму с латунными пуговицами, про газировку с сиропом, пирожок с повидлом и велосипед с мотором. К столетию отца я это сделал?
КАША
Самое главное: «Денискины рассказы» - это, конечно же, не про меня. Ну, не совсем не про меня, а не совсем про меня. Хотя, конечно, у меня была куча всяких приключений. Но довольно смешно, когда спрашивают: «А всё это на самом деле было?» Ведь если бы всё это «на самом деле было», тогда любой грамотный и прилежный отец мог бы стать детским писателем. Потому что у каждого мальчика или девочки младшего школьного возраста каждый день происходят разные веселые события, и грустные тоже: бери авторучку и записывай под диктовку собственного ребенка.
Конечно, всё не так. Эти рассказы сочинены писателем Виктором Драгунским. Там всё выдумано. Ну, не всё, конечно. Вся атмосфера конца пятидесятых - начала шестидесятых передана удивительно точно. Двор, школа, коммунальная квартира, дача - это наш двор, наша школа, наша квартира. Больше того: Мишка и Алёнка и мелькнувшие Костик, Андрюшка и Лёвка, и пионервожатая Люся, и тетя Роза, и управдом Алексей Акимыч, и, конечно же, учительница Раиса Ивановна, ну и я, разумеется, - всё это совершенно реальные люди, вот с этими именами. Есть точные прототипы других пер-
сонажей. А вот все сюжеты - вымышленные.
Кроме рассказа «Третье место в стиле баттерфляй». Вот тут - всё правда.
Ну и еще рассказы «Что я люблю» и «...и что не люблю» - по-настоящему про меня. Но это - всё. Я не доставал шляпу гроссмейстера из пруда, не влюблялся в девочку на шаре, не ездил на велосипеде с мотором и, уж конечно, не выливал манную кашу из окна.
Про кашу - это главный вопрос, который мне задавали годами. Даже, бывало, на научных конференциях. В прениях по моим докладам: «Д.В., позвольте вопрос не совсем по теме. Вы правда манную кашу из окна выливали?» Нет, неправда. Я не мог этого сделать чисто технически. Мы жили в подвале. В окне, если встать на стул, был виден засиженный голубями асфальт и иногда чьи-то ноги - окно смотрело во двор. Так что, если бы мне и пришло в голову такое, я бы сам обляпался с головы до ног. А то, что в рассказе говорится о новой квартире, - это, конечно, папина мечта о хорошем жилье. Кстати! В разных рассказах Дениска живет в разных квартирах. Иногда в отдельной, чаще - в коммунальной. И ничего.
ЦИРК
Вообще же история с кашей - это типичный цирковой трюк. Дениска выбрасывает кашу в окно, и тут же в дверь входит дяденька, весь в каше. Бывает, что клоун кидает помидор в зал - и тут же с галерки раздается вопль. Прожектор высвечивает гражданина, который счищает со своей лысины помидорные ошметки.
В «Денискиных рассказах» очень много цирка. Не только описаний цирка, как в рассказах «Девочка на шаре» и «Не хуже вас, цирковых», а вот именно таких трюков, гэгов, фокусов - как в рассказе про кашу.
Кстати, Дениска не сразу выкидывает кашу в окно. Он пытается ее съесть. Ему невкусно. Тогда он разбавляет кашу водой. Потом сыплет сахар. Потом солит. И наконец, выливает туда банку хрена, пробует - и вот тут-то у него искры из глаз сыплются и он выплескивает этот кошмар за окно... Это - тоже цирк. Помню номер, который делал французский клоун Ашилл Заватта.
Подвыпивший официант подавал спагетти. Солил, перчил, ронял на пол, подбирал, поливал соусом, снова ронял, наступал туфлей, опять подбирал, посыпал сыром, а перед тем как галантно подать заказ клиенту, счищал со своей подметки прилипшие макаронины прямо в тарелку. Скоблил о край тарелки подметку своей громадной клоунской туфли. Зал уже не смеялся и даже не стонал. Зал тихо икал. Мы тогда были в цирке вместе с папой. Мне было уже лет четырнадцать, и рассказ про манную кашу был написан задолго до этого. Но цирк - штука вечная.
Цирковой (ну, или эстрадный) момент есть в рассказах «Мотогонки по отвесной стене», «Сверху вниз, наискосок», «Чики-брык», «Я больше не буду сатириком» и даже в рассказе «Пожар во флигеле, или Подвиг во льдах» он тоже есть - в виде клоунского диалога Мишки и Дениски.
А «Главные реки Америки», где Дениска делает вид, что не понимает вопросов учительницы? Нарочно отвечает невпопад, и все хохочут. Похоже на разговор клоуна со шпрехшталмейстером.
Но при этом такую вроде бы самоигрально-смешную книгу не удалось толком экранизировать. Было много кино- и телеверсий, но все они какие-то неадекватные. Возможно, из-за того, что сценаристы и режиссеры слишком бережно относились к первоисточнику. Такой вот парадокс.
МУЧЕНИЯ
В школьные годы Дениска не приносил мне никаких особых забот. Все мои одноклассники знали про «Денискины рассказы». Многие их читали. Друзьям я дарил эти книжки с папиным автографом. Более того: мой папа два или три раза приходил в мою школу и читал рассказы в актовом зале. Но никто из ребят не говорил: «Это про тебя? А это правда было?»
Мучения начались потом. Когда мне стало лет тридцать и когда «Денискины рассказы»
стали любимой книжкой тех, кто младше меня лет на двадцать и более.
Вот их мамы-папы-бабушки начали меня доставать.
Стандартная сцена: мама шепчет ребенку на ухо, пальцем показывая на меня. Ребенок кричит: «Ой, правда?» И подбегает ко мне: «Ой, а вы правда Денис?..» - «Правда, правда». - «Ой, значит, эти рассказы про вас?» Не станешь же объяснять ребенку разницу между персонажем и прототипом. «Про меня, мой хороший, про меня!» - «Ой, а расскажите, как вы с Мишкой кашу варили». - «Я, деточка, кашу не варил. Это в рассказе Носова “ Мишкина каша”, вот там кашу варили». - «Ой, как же так... Ой! Вспомнил! Вы не варили, вы ее выливали в окно! Да? Нет, скажите, да?» Да, мой милый юный друг, да! «Знай мою добрость!» - как говорил Денискин друг Мишка Слонов. Не стану же я разочаровывать тебя рассказом про высокий подоконник в темноватой подвальной комнате... Да! Выливал! И дяденьку облил сверху донизу! Во как! Но потом меня поставили в угол и не взяли на прогулку!
Так что ты смотри, кашу не выливай!
И вот так - примерно полтораста раз в году. Или даже чаще.
В советское время «Денискины рассказы» были дефицитом. Особенно в хорошем издании, в глянцевом переплете, с цветными картинками. Такая вот маленькая невинная взятка. Или скромная благодарность. И, разумеется, приятный подарок. О, сколько врачей, учителей, работников ЖЭКа, инженеров телефонного узла, гаишников, завмагов, секретарей начальников и самих начальников... не сосчитать, не перечислить! И почти каждый говорил: «Надпишите, пожалуйста, Дашеньке (или Пашеньке)! Мы выросли на ваших рассказах. То есть про вас. Напишите - от того самого Дениски, а?»
Или просто подходили с книжкой и с теми же самыми словами.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Как мальчика зовут? Ага, сейчас. Дайте авторучку.
«Дорогому Сашеньке от Дениски». Число и подпись. Спасибо, спасибо, спасибо. Не за что, не за что, не за что. И все вопросы, расспросы, интересы - про Дениску. Даже если человек брал у меня комментарий как у аналитика, он обязательно спрашивал про манную кашу. Off the record, так сказать. Были годы, когда мне казалось, что кудрявый мальчик в коротких штанах с помочами (который был как бы срисован с моих детских фотографий - то есть как бы «маленький я») совсем заслонил, растворил меня теперешнего. Отца семейства, профессионала, филолога, журналиста, да просто взрослого человека!
ПРИМИРЕНИЕ
Одна девушка совершенно серьезно сказала мне:
- А я не люблю «Денискины рассказы».
Я был слегка шокирован. Одно дело - наши внутренние с Дениской дела, а тут вдруг третье лицо вмешивается. Тем более что я привык слышать по Денискиному поводу сплошные восторги.
- А почему? - спросил я.
- Потому что в этих рассказах ты какой-то смешной, - сказала она.
Я не знал, как мне поступить в ответ. Влюбиться в нее? Или обидеться за Дениску?
Я не сделал ни того ни другого. Зато я понял, что эту необыкновенную ношу, это милое, на шее забавное и неудобное ярмо - его надо нести по возможности достойно. Глупо и пошло считать себя персонажем детской книжки, пусть даже очень хорошей, популярной, любимой. Но еще глупее и пошлее отказываться от этого странного подарка.
Все-таки полвека он со мной. Не шутка.
Я к нему уже привык.