Без головы
Пальцы пахли ванилью и имбирем. Пахли манником, вынутым из печи. Отрезанный от него ломоть полыхал жаром. Отламывая куски, я отправляла их в рот и запивала ледяным молоком. Ломоть исчезал, будто таял, и одуряющее пах. Нежный, как плоть, он был замешен на оливковом масле.
Сегодня я опять занималась вещами, которыми обычно пренебрегала.
Я никогда не презирала вещей, которыми занималась во сне. Во сне все становилось само собой разумеющимся. Я отправлялась туда, как в место, где было легко и свободно. Я запиралась во сне, как в комнате, в которой отдавалась запретам, отвергая любые условности, давление и страх. Любая комната во сне мне нравилась больше той, в которой я жила наяву. Как комнаты из моих странствий, которые я любила, каждую как несбыточный сон.
По утрам мне хотелось обвить, оплести голову руками, спрятаться в них, закрыться наглухо, и ничего не видеть, не слышать, и ни о чем больше не знать. Но начинался день, и я понимала, что это не сон и из него нелепо желать проснуться.
В этой комнате, в которой я живу наяву и не хочу оставаться, я проспала бы до конца жизни.
Я закрываю глаза и думаю, как было бы хорошо проснуться во сне и вовсе без головы. Можно ли быть красивой без головы?
Я распахиваю глаза, спешу в темноте к зеркалу и вижу, как следом за мной в сон пробирается мой манекен в темно-шоколадном костюме, который жмется обычно между зеркалом и пианино. Размахивая шелковыми рукавами, он начинает ими вертеть, будто крыльями мельница. Поднимается ветер, он раскачивает стены, и они падают под его напором. Ветер подхватывает меня и уносит вверх. Вместе со мной в небо поднимаются тысячи птиц, они мечутся сломя голову, громко кричат и так ловко снуют вокруг, словно рыбки плещутся в океане, а я лечу прямо и непреклонно вверх, как брошенный мяч. Внизу светятся города и деревни, и земля похожа на усыпанную камнями витрину, где они сияют и блещут. А наверху во мраке появляются звезды. Восходит луна. Я вижу, как моя безголовая тень показалась в долине под синей горой, у темно-синего моря, как она медленно тает, превращаясь в горошину, а потом беспощадно растет. А я все лечу, как мяч, и вижу, как падаю в темную воду, как поднимаются сосны и как вмиг исчезают. Удар. С ужасающим шумом вода срывается с места, и рыбы из моря выплескиваются в воздух, где их разбирают птицы, которые совсем потеряли голову при виде летящих в лунном сиянии рыб. Они расхватывают добычу, и я слышу их крики. Но рыбы такие тяжелые, что птицы с рыбами в клювах падают в воду и тонут, и все мы идем ко дну, и там попадаем в сети. По телу елозят водоросли, взъерошенные перья и скользкая чешуя. Когда нас вылавливают и кидают на берег, я взмахиваю руками, чтобы стряхнуть с себя всю эту чешую, и вижу краешком глаза, что руки мои сделались плавниками. Они вращаются, как шелковые рукава, и едва касаются тела, которое без труда проскальзывает в чью-то глотку, как мяч. Стенки огромного брюха дрожат. Я рыба, которую съела птица, которую съела рыба, которую ест другая птица. И вот я пробираюсь по темной утробе, наталкиваясь на рыбу и взъерошенных птиц, которые, от меня отпрянув в испуге, ищут свободы и света.
Я слышу, как кто-то отнимает у птицы рыбу, отрезает ей голову и поднимает за хвост. Из брюха высыпаются пленники, и он в темноте ищет меня на ощупь. Конечно же, я без головы, как мой манекен в шоколадном костюме. Он обшаривает тельца, но неистовые, так недавно плененные твари так и норовят впиться ему в палец, а я понимаю, что мне нечем его укусить. Я вижу, как рядом что-то светится белым. Я думаю, это мой кот явился на запах рыбы. Я пробираюсь к коту, чтобы за ухватиться за брюшко и, наконец, спастись. Но это кроссовки, надетые на ноги! Я пытаюсь бежать, но он хватает меня, спутывает мне ноги и кидает на блюдо.
Он ставит блюдо перед собой, отламывает кусок за куском, будто пишет слово за словом. Слова складываются одно с другим, как во сне, и я понимаю вдруг ясно, что слова складываются не в голове, и сама я - не птица, не рыба, не мяч. Я не тело, а лишь вереница слов, окруженных шоколадным костюмом, и живу я в утробе. Неужели даже во сне я остаюсь в утробе, опутанная водорослями и сетями? Как же мне хочется вырваться из этого дома!