(Ч239) Человек, признавший свои долги, избегает тотальной дисфории
К вопросу о том, зачем нужно жить.
Присущий многим нашим современникам комфортоцентризм приводит к тому, что любая информация, которая имеет неодобрительные коннотации в адрес мамкиных конфеток - тут же объявляется травмирующей и побыстрее выводится из зоны внимания. Чтобы не припекало.
За примерами далеко ходить не надо: после опубликования предыдущего анонса поста на тему человекостроения, от меня отфрендилась одна давняя сожыжыстка, принявшая, судя по всему, написанное в посте на свой счёт.
И так же поступило сразу несколько подписчиц проекта на Sponsr, выразивших путём отписки своё несогласие с утверждением, что каждый человек обязан качественно отыграть все социальные роли, положенные ему базовой программой становления и развития личности.
Что же, в ответ на это сегодня будет новая порция травмирующей информации.
В марте, накануне Международного женского дня, коллега Мараховский напомнил, откуда вообще нарисовался дискурс, из которого впоследствии проклюнулась вся попсовая "мудрость" подвида "женщина должна быть счастливой, а больше она никому ничего не должна" (равно как и аналогичная хрень, адресованная лицам мужского пола):
(Прошлое столетие - ) это был тот самый век, когда общепринятый способ избавления от вины - через религиозное покаяние - был отнят у человека вместе с религиозной верой.
Тут следует сделать маленькое отступление, чтобы подёргать за пышные усы главного пророка XX столетия.
И нет, это не Зигмунд Фрейд. Автор этих взволнованных строк не откроет Америку, заявив, что Фрейд (и вообще вся «школа сомнений и срыва покровов с истинной природы человека») стали наследниками другого мыслителя - Фридриха Ницше.
Данный мыслитель в своей работе «К генеалогии морали» 1887 года первым (насколько можно судить) сформулировал тезис о том, что эта ваша так называемая совесть, терзающая и преследующая грешника - никакой не глас Божий.
Скорее наоборот: Бог есть порождение совести. Которая, в свою очередь, является вынужденно выработанным в обществе-живущем-по-правилам адаптивным механизмом.
Суть: когда-то давно человек был невинен и не знал никакой морали, а потому не терзался совестью и не знал сожалений. Он получал то, что мог урвать у жизни, и был горд и счастлив этим. Он нагибал жизнь во всех видах и позах - и ему не приходило на ум, что в его стремлении к насилию есть что-то дурное.
Но всё изменилось, когда вольные бродяги-охотники осели и свалялись в первые стационарные общества, и занялись торговлей, и начали давать друг другу обещания и взимать долги. Естественное человеческое стремление всех ограбить, трахнуть и победить оказалось сковано по рукам и ногам законами «морального долга», и великолепная агрессивность человека, не находя выхода вовне, обратилась внутрь него самого и стала совестью. И чем больше давление социальной иерархии с её долгами на человека - тем сильней в нём совесть. Поэтому нечего удивляться, что все крупные империи приводили к той или иной форме монотеизма - ибо огромному грузу вины/задолженности нужен всё более огромный бог-кредитор, способный вину простить и искупить.
Я, возможно, ошибаюсь - но, кажется, перед нами первая популярная психоаналитическая концепция, описывающая угрызения как невроз (Ницше употребил эпитет «болезнь»).
Ницше, между прочим, высказал смелую надежду, воспринятую вскоре наступившим XX веком как величайшее откровение. Стоит процитировать:
«Восхождение христианского Бога, как максимального Бога, достигшего пика градации, повлекло за собою и максимум чувства вины на земле. Допустив, что мы наконец вступили в обратное движение, позволительно было бы с немалой степенью вероятности заключить из неудержимого упадка веры в христианского Бога, что уже и теперь в человеке налицо значительный спад сознания вины; в любом случае не следует исключать шанса, что полная и совершенная победа атеизма смогла бы освободить человечество от всего этого чувства задолженности своему началу. Атеизм и нечто вроде второй невинности связаны друг с другом».
Наступившая затем история прошлого и нынешнего столетий показала, что смелый усач в своих надеждах, пожалуй, ошибся.
Упадок веры в христианского Бога в цивилизованном мире несомненен. По обе стороны Гибралтара и по обе стороны гибридного фронта Бог редуцирован или вовсе отменён. В лучшем случае он сохраняется как невидимый лайфкоуч, подбадривающий современника и разрешающий ему любить себя таким какой он есть - или как неопределённая и обезличенная мана, вселенская энергия, привилегированный доступ к которой даётся через правильные магические действия (поэтому многие верующие занимаются сравнением качеств освящённой воды, полагая, что вода, освящённая в крутом монастыре на великий праздник, для здоровья полезней, чем освящённая рутинно в церковном дворе в железном баке. Не надо искать здесь отличий от заряжания воды перед телевизионным Чумаком в конце 1980-х, их нет).
Но исцеления от «агрессии, направленной внутрь себя», не произошло.
Будь жив Ницше - он, возможно, сказал бы, что удивляться нечему: общество отменило Бога, но только для того, чтобы провозгласить богом себя. Насилие социума над человеком и его естественной агрессивностью не только не исчезло, но и усилилось. Соответственно запертая в человеке воля к нагибанию всего лишь принялась изменять формы, но не направленность.
Грубо говоря:
- до XX века человек терзал себя за то, что он грешник.
- в XX веке человек терзал себя за то, что он лузер (см. Воннегута и его повторяемую мысль о том, что «американцы ненавидят себя за свою бедность»).
- в XXI веке человек терзает себя за то, что он несчастлив.
Этот последний феномен - особенно актуален.
На днях мне попалась занятная публикация об исследовании на модную (слава Богу, не у нас) тему трансгендерной терапии/хирургии для подростков.
Краткое содержание: т.н. перемена пола в юном возрасте - в течение многих лет рекламируется как средство от суицидов и психического неблагополучия граждан с «гендерной дисфорией». В соответствующих клиниках родителям принято задавать вопрос «вам кто нужен - мёртвый сын или живая дочь?», что подразумевает транспереход в качестве исцеления.
Но вдумчивое курение статистики показывает, что накачивание детишек гормонами, а затем их кастрация и косметическое уподобление противоположному полу - не оказывает сколько-нибудь заметного влияния ни на уровень самоубийств, ни на интенсивность посещения психотерапевтов.
Иными словами - это не «гендерная дисфория» порождает душевный раздрай и нежелание жить, а наоборот: раздрай и самотерзания принимают модные формы, в том числе и «гендерной дисфории».
Ницше вольно было обвинять религию в том, что она порождает болезнь совести - на том основании, что «люди с больной совестью религиозны». С тем же успехом, можем мы констатировать сегодня, можно обвинять анальгетики в простудах: все простуженные пьют парацетамол или ибупрофен, связь очевидна.
Мы же можем предположить, что «агрессия, направленная на себя» - вообще не болезнь. Или, во всяком случае, не большая болезнь, чем половое влечение или голод.
Заниматься сексом естественно, а также приятно и полезно. Другое дело, что им не стоит заниматься противоестественно. Использовать свой и чужие организмы не по назначению - слишком смелый ход, чтобы не возникали разные непредвиденные последствия.
Есть - естественно, приятно и полезно. Но если начать питаться противоестественно - то может случиться и случается всякое.
И что если испытывать к себе «агрессию» - это точно такое же естественное и необходимое человеческое дело, как голод и сексуальное напряжение?
У слова «агрессия» плохая репутация: мы представляем себе бандита с кирпичом, пьяного дебила в транспорте и вообще кого-нибудь нападающего.
У слова «самоагрессия» репутация не лучше: мы представляем себе нервную девицу, режущую себя бритвой, или одинокого дяденьку из Экзюпери, «пьющего, чтобы забыть, что ему совестно пить».
Но разве самопринуждение к чему-нибудь безусловно полезному не содержит в себе самоагрессии? Разве конструктивное желание бросить бухать и встать на лыжи не начинается с самоосуждения? Разве человек, с гордостью глядящий на свой плоский в квадратиках живот и поигрывающий у зеркала бицепсом, не обязан этим приятным глазу отражением некогда сказанному зеркалу же «Ну блин, ты и хряк/дохляк, так жить нельзя»? Разве некто самостоятельный и ресурсный (и помогающий ближним, между прочим) не обязан своими возможностями пережитому много лет назад чувству отвращения к своей подчинённости и бессилию?
Из этого мы можем заключить, что чувство вины/задолженности, ославленное горе-освободителями человечества, в действительности естественно и полезно. А платить долги - так же приятно, как заниматься сексом и есть стейк).
Невротично ли чувство долга? Да, конечно. Как будто это что-то плохое.
Иметь хорошие, качественные пунктики - это несомненный конструктив и благо. Испытывать к себе агрессию по причине своей лени или неумеренности - прекрасное лекарство от лени и неумеренности, если принимать его через правильную сторону организма, а не противоестественным образом.
В этом смысле лозунг «полюби себя таким, какой ты есть» представляется куда худшим принуждением, чем любая самоненависть. Ибо он невообразимо унижает человеческий дух, веля ему любить нечто неприятное и уродливое.
Мы, пожалуй, сочтём преступлением попытку женить юношу на неопрятном стокилограммовом дирижабле или выдать девушку за непризнанного алкогения.
Отчего мы тогда не считаем преступлением попытку заставить человека жить с отвратительным собой?
Просто отдавать долги нужно, и желательно по назначению. И нечего переживать, что мы всегда должны. Когда современные умники осуждают религиозное чувство первородного греха за то, что человек, видите ли, не окончательно свободен от него, покуда жив - они поступают так же умно, как если бы осуждали чувство голода и любовного томления за то, что невозможно наесться и насовокупляться раз и навсегда.
А свежий пост на тему практического человекостроения посвящён тому, как избежать охватившей наших современников тотальной дисфории через признание своих долгов.