Министерство любви и погромы
Как известно, опубликование манифеста 17 октября 1905 г вызвало неслыханную волну погромов. Погромы бывали и раньше - в 1881 г., и, после долгого перерыва, начиная с Кишиневского погрома 1903 г., но это все невозможно сравнить с тем, что происходило в конце октября 1905 г.
Еврейская энциклопедия пишет, что в период с 18 по 29 октября было 690 погромов, из них 666 - в городах и местечках в черте оседлости, а 24 - в больших городах за пределами черты: Рязани, Калуге, Воронеже, Костроме - где евреев почти не было. Общее количество жертв - 810 убитых, 1770 раненых, немного для такого количества погромов.
В Сибири и на Дальнем Востоке погромы были позже: телеграф бастовал, и волнения начинались только с приездом почты из Петербурга.
В основном все погромы происходили по одному сценарию, как описывает С. Ольденбург:
…во всей провинции манифест произвел огромное впечатление. Вдали от столицы революционеры приняли его за полную капитуляцию власти, тогда как в широкой массе преобладало ощущение: слава Богу, теперь конец забастовкам и смуте - «Царь дал свободу», более нечего требовать. Эту свободу понимали по-разному, представляли себе весьма туманно; но народные толпы, вышедшие на улицу с царскими портретами и национальными флагами, праздновали издание манифеста, а не протестовали против него.
Появление на улицах толп, резко отличавшихся друг от друга по настроению, - тех, кто праздновал царскую милость, и тех, кто торжествовал победу над царской властью, - было главной причиной той бурной вспышки гражданской войны, которую затем называли «волной погромов», «выступлением черной сотни» и т. д. В Западном и Юго-Западном крае, где наиболее видную роль в революционном движении играли евреи, вспышка народного гнева обратилась против них; но и там, где евреев почти совсем не было, развертывалась та же картина.
Одно из самых кровопролитных столкновений было в Томске. Там, как и во всех сибирских городах, был очень большой процент евреев (5-6%), но гораздо больше революционно настроенных студентов. Все произошло точно по описанному сценарию: столкновение двух манифестаций, одной под трехцветными, другой - под красными флагами, выстрелы из революционной толпы (говорят - гимназисты), массовая драка... Революционная толпа забаррикадировалась в здании городского театра и в управлении железной дороги, их подожгли... Похоже, правда? Заодно по всему городу громили еврейские лавки, избивали евреев и студентов, иногда убивали.
Томский погром 1905 г.
Видимо, в начале 1906 г. к Витте, бывшему тогда председателем Совета министров, пришел А.А. Лопухин, бывший директор Департамента полиции. Витте пишет в воспоминаниях:
А.А. Лопухин
Он явился ко мне и передал, что ему достоверно известно, что при департаменте полиции имеется особый отдел, который фабрикует всякие провокаторские прокламации, особливо же погромного содержания, направленные против евреев, что этим отделом заведует ротмистр Комиссаров, и что прокламации эти массами посылаются в провинцию, еще на днях тюк послан в Курск, другой в Вильну, а самый большой в Москву, что этот отдел был организован еще при Трепове и находился в ведении Рачковского и что Рачковский и до сего времени имеет к нему отношение. Зная крайне враждебное отношение Лопухина к Трепову и Рачковскому и вообще не доверяя по вышеизвестной причине Лопухину, я ему сказал, чтобы он мне представил доказательство тому, что он говорит.
Через несколько дней я вторично принял Лопухина, который мне принес образцы отпечатанных прокламаций уже разосланных, а равно и приготовленных для рассылки. Затем он меня предупредил, что если я не устрою так, чтобы накрыть работу сказанного отдела Комиссарова совершенно для всех неожиданно, то конечно, все от меня будет скрыто, Я ко всем этим указаниям отнесся совершенно равнодушно. На другой же день неожиданно позвал в свой кабинет одного из находившихся в канцелярии чиновников и сказал ему, чтобы он поехал сию минуту в моем экипаже в департамент полиции и чтобы он узнал, там ли находится ротмистр Комиссаров, если же его там нет, то чтобы он поехал к нему на квартиру и сейчас же в моем экипаже привез Комиссарова ко мне. Если он не будет в форме, то пусть едет в том костюме, в котором он его застанет.
Через пол часа сказанный чиновник мне доложил, что он привез ротмистра Комиссарова.
Я его видел в первый раз. Он был одет в рабочий штатский костюм. Я его усадил и прямо начал разговор о том, как идет то весьма важное дело, которое ему поручено, которым я очень интересуюсь, и передал ему такие детали, что он сразу немного растерялся.
Я ему сказал, что посвящен во все -- тогда он начал мне докладывать различные подробности. По его словам прокламации действительно рассылались, но он указывал цифры меньшие нежели те, которые мне передавал Лопухин; печатанье происходит на станках, которые были забраны при арестах некоторых революционных типографий, и эта секретная прокламационная типография помещается в подвальных комнатах департамента.
На мой вопрос, кто же это организовал и кто этим руководил -- он меня начал уверять, что это он делал по собственной будто бы инициативе, без ведома начальства, из убеждения полезности этой меры, и что начальство его прежде и теперь об этом ничего не знает. Что новое начальство не знает, это совершенно возможно, так как новый директор департамента полиции Вуич был только что назначен из прокуроров Петербургской судебной палаты. После такого признания я сказал ротмистру Комиссарову следующее:
"Дайте мне слово, что вы немедленно, возвратившись, уничтожите весь запас прокламаций, что немедленно уничтожите или забросите в Фонтанку ваши типографские станки, и что более никогда такими вещами заниматься не будете, так как я считаю подобные действия и приемы совершенно недопустимыми, все это вы должны сделать до завтрашнего утра, так как завтра я буду объясняться по этому предмету и, если окажется, что вы не исполните то, что я вам говорю, я буду вынужден поступить с вами по закону".
<..>
На другой день я заехал к министру внутренних дел Дурново и из разговора с ним убедился, что вся работа отдела Комиссарова была для него нова, что он во всяком случае не интересовался этим делом, но вернее, совсем о нем не знал. Дурново, видимо, был озадачен, назначил следствие.
<..>
При первом докладе я дело рассказал Его Величеству, Государь молчал и, по-видимому, все то, что я Ему докладывал Ему уже было известно.
Таким образом, Витте узнал, что департамент полиции имеет отношение к погромной агитации, что об этом известно царю. Он распорядился прекратить, но был категорически против того, чтобы предать эти сведения гласности, впоследствии осуждал за это Лопухина и Урусова.
М.С.Комиссаров (1930)
Комиссаров - не просто ротмистр. После февральской революции его - тогда уже генерал-майора - допрашивали в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства:
Председатель. - Какую должность вы занимали в департаменте полиции?
Комиссаров. - Относительно департамента, может быть, Комиссия меня выслушает без посторонних.
Председатель. - Это все служащие Комиссии, обязанные торжественным обещанием, которое равносильно присяге, держать все в тайне. Позвольте мне сначала проследить вашу внешнюю карьеру, а потом вы расскажите по существу.
Комиссаров. - В течение двух лет я специально имел наблюдение за иностранными посольствами, послами и военными агентами. Я подробно доложу, в чем дело.
<..>
Комиссаров. - В 1904 году, когда директором департамента был Лопухин, у нас началась война с Японией. До того времени у нас совершенно не было никакого наблюдения ни за посольствами, ни за военными агентами. Тогда меня вызвали и предложили устроить бюро на манер французского Sûreté générale. И вот это дело постепенно развивалось. Кроме того, шел политический контроль за державами. Это имело колоссальное значение во время Портсмутского договора. Мы знали все американские условия раньше, чем американский посол в Петрограде; мною были раздобыты шифры: американский, китайский, бельгийский, персидский - всего 12 шифров. Все иностранные сношения контролировались. Я жил в то время - эти два года - нелегально, потому что малейший промах, малейшая неудача могли бы вызвать колоссальный скандал в Европе и все послы уехали бы из Петрограда. Вот, собственно, в чем моя работа заключалась. В конце концов, в 1906 году, кто-то, видимо, нас продал, потому что английский посол, тогда был, кажется, Бенкендорф, - получил запрос о том, что в Петрограде работает бюро, которое контролирует и хозяйничает во всех посольствах. Между прочим, называли и мою фамилию. В силу этого бюро было раскассировано.
Таким образом, одного из самых законспирированных шпионов с ведома царя направляют на новое конспиративное сзадание - погромную агитацию. Когда это было? Сам Комиссаров сообщает комиссии, что в 1906 г., т.е. после волны погромов, но его слова не надо принимать всерьез: он признается только в том, что известно и без него. Лопухин говорит Витте, что отдел создан еще при Трепове, то есть до 26 октября 1905 г.
Убедившись, что Витте не предал сведения гласности, Лопухин передал их своему шурину кн. Урусову - к этому моменту депутату Думы от к.д. Тот сделал официальный запрос, который обсуждался на заседании 8 июня 1906 г.
Урусов на заседании говорит:
Действия этой организации и работа Комиссарова были обставлены столь таинственно, и вообще все действия их были столь конспиративны, что, конечно, не только в министерстве, но и в департаменте полиции почти никто не знал о существовании этой типографии, организованной именно теми, кто должен находить подпольные типографии, и, во всяком случае, если кто-нибудь и знал, то знали только те, кому это ведать надлежало. Но этой таинственностью не изменялся успех дела, что доказываюсь тем, что, когда лицо, открывшее эту типографию < =Лопухин>, обратилось с вопросом к Комиссарову об успехе дела, он ответил: "Погром устроить можно какой угодно; хотите на 10 человек, а хотите и на 10 тысяч". Это фраза историческая.
Столыпин - министр внутренних дел - отрицает все, кроме одной прокламации, да и той не про погром, и утверждает, что это личная инициатива Комиссарова:
…департамент полиции обвиняется в оборудовании преступной типографии и в распространении воззваний агитационного характера, затем, в участии жандармского ротмистра Будаговского в распространении преступных воззваний и прокламаций того же характера, затем, в бездеятельности властей департамента, не принявшего мер пресечения против преступных деяний. При производстве по этому делу тщательного расследования оказалось следующее: в средине декабря 1905 года жандармский офицер Комиссаров напечатал на отобранной при обыске бостонке воззвание к солдатам с описанием известного избиения в городе Туккуме полуэскадрона драгун, с призывом свято исполнять свой долг при столкновении с мятежниками.
Поверить этому невозможно, принимая во внимание осведомленность царя. Следует также принять во внимание, что упомянутый Лопухиным главный куратор Комиссарова - Рачковский - через несколько лет курировал сочинение "Протоколов Сионских Мудрецов", провокации с гораздо более далекими последствиями.
Как все знают, Лопухин через несколько лет сообщил Бурцеву об Азефе. А судьба Комиссарова интересна. Временное Правительство его арестовало. В тюрьме он познакомился с большевиками, арестованными после июльского восстания. После переворота он был выпущен, и еще долго делал разнообразные темные дела, видимо, по заданию большевиков. По словам Википедии, "скончался в Чикаго 20 октября 1933 года, попав под трамвай".
Споры о роли правительства в погромах не прекращаются по сей день. Для левых и большевиков это было самоочевидно, правые столь же горячо это отрицали.
Еврейская энциклопедия пишет, что в период с 18 по 29 октября было 690 погромов, из них 666 - в городах и местечках в черте оседлости, а 24 - в больших городах за пределами черты: Рязани, Калуге, Воронеже, Костроме - где евреев почти не было. Общее количество жертв - 810 убитых, 1770 раненых, немного для такого количества погромов.
В Сибири и на Дальнем Востоке погромы были позже: телеграф бастовал, и волнения начинались только с приездом почты из Петербурга.
В основном все погромы происходили по одному сценарию, как описывает С. Ольденбург:
…во всей провинции манифест произвел огромное впечатление. Вдали от столицы революционеры приняли его за полную капитуляцию власти, тогда как в широкой массе преобладало ощущение: слава Богу, теперь конец забастовкам и смуте - «Царь дал свободу», более нечего требовать. Эту свободу понимали по-разному, представляли себе весьма туманно; но народные толпы, вышедшие на улицу с царскими портретами и национальными флагами, праздновали издание манифеста, а не протестовали против него.
Появление на улицах толп, резко отличавшихся друг от друга по настроению, - тех, кто праздновал царскую милость, и тех, кто торжествовал победу над царской властью, - было главной причиной той бурной вспышки гражданской войны, которую затем называли «волной погромов», «выступлением черной сотни» и т. д. В Западном и Юго-Западном крае, где наиболее видную роль в революционном движении играли евреи, вспышка народного гнева обратилась против них; но и там, где евреев почти совсем не было, развертывалась та же картина.
Одно из самых кровопролитных столкновений было в Томске. Там, как и во всех сибирских городах, был очень большой процент евреев (5-6%), но гораздо больше революционно настроенных студентов. Все произошло точно по описанному сценарию: столкновение двух манифестаций, одной под трехцветными, другой - под красными флагами, выстрелы из революционной толпы (говорят - гимназисты), массовая драка... Революционная толпа забаррикадировалась в здании городского театра и в управлении железной дороги, их подожгли... Похоже, правда? Заодно по всему городу громили еврейские лавки, избивали евреев и студентов, иногда убивали.
Томский погром 1905 г.
Видимо, в начале 1906 г. к Витте, бывшему тогда председателем Совета министров, пришел А.А. Лопухин, бывший директор Департамента полиции. Витте пишет в воспоминаниях:
А.А. Лопухин
Он явился ко мне и передал, что ему достоверно известно, что при департаменте полиции имеется особый отдел, который фабрикует всякие провокаторские прокламации, особливо же погромного содержания, направленные против евреев, что этим отделом заведует ротмистр Комиссаров, и что прокламации эти массами посылаются в провинцию, еще на днях тюк послан в Курск, другой в Вильну, а самый большой в Москву, что этот отдел был организован еще при Трепове и находился в ведении Рачковского и что Рачковский и до сего времени имеет к нему отношение. Зная крайне враждебное отношение Лопухина к Трепову и Рачковскому и вообще не доверяя по вышеизвестной причине Лопухину, я ему сказал, чтобы он мне представил доказательство тому, что он говорит.
Через несколько дней я вторично принял Лопухина, который мне принес образцы отпечатанных прокламаций уже разосланных, а равно и приготовленных для рассылки. Затем он меня предупредил, что если я не устрою так, чтобы накрыть работу сказанного отдела Комиссарова совершенно для всех неожиданно, то конечно, все от меня будет скрыто, Я ко всем этим указаниям отнесся совершенно равнодушно. На другой же день неожиданно позвал в свой кабинет одного из находившихся в канцелярии чиновников и сказал ему, чтобы он поехал сию минуту в моем экипаже в департамент полиции и чтобы он узнал, там ли находится ротмистр Комиссаров, если же его там нет, то чтобы он поехал к нему на квартиру и сейчас же в моем экипаже привез Комиссарова ко мне. Если он не будет в форме, то пусть едет в том костюме, в котором он его застанет.
Через пол часа сказанный чиновник мне доложил, что он привез ротмистра Комиссарова.
Я его видел в первый раз. Он был одет в рабочий штатский костюм. Я его усадил и прямо начал разговор о том, как идет то весьма важное дело, которое ему поручено, которым я очень интересуюсь, и передал ему такие детали, что он сразу немного растерялся.
Я ему сказал, что посвящен во все -- тогда он начал мне докладывать различные подробности. По его словам прокламации действительно рассылались, но он указывал цифры меньшие нежели те, которые мне передавал Лопухин; печатанье происходит на станках, которые были забраны при арестах некоторых революционных типографий, и эта секретная прокламационная типография помещается в подвальных комнатах департамента.
На мой вопрос, кто же это организовал и кто этим руководил -- он меня начал уверять, что это он делал по собственной будто бы инициативе, без ведома начальства, из убеждения полезности этой меры, и что начальство его прежде и теперь об этом ничего не знает. Что новое начальство не знает, это совершенно возможно, так как новый директор департамента полиции Вуич был только что назначен из прокуроров Петербургской судебной палаты. После такого признания я сказал ротмистру Комиссарову следующее:
"Дайте мне слово, что вы немедленно, возвратившись, уничтожите весь запас прокламаций, что немедленно уничтожите или забросите в Фонтанку ваши типографские станки, и что более никогда такими вещами заниматься не будете, так как я считаю подобные действия и приемы совершенно недопустимыми, все это вы должны сделать до завтрашнего утра, так как завтра я буду объясняться по этому предмету и, если окажется, что вы не исполните то, что я вам говорю, я буду вынужден поступить с вами по закону".
<..>
На другой день я заехал к министру внутренних дел Дурново и из разговора с ним убедился, что вся работа отдела Комиссарова была для него нова, что он во всяком случае не интересовался этим делом, но вернее, совсем о нем не знал. Дурново, видимо, был озадачен, назначил следствие.
<..>
При первом докладе я дело рассказал Его Величеству, Государь молчал и, по-видимому, все то, что я Ему докладывал Ему уже было известно.
Таким образом, Витте узнал, что департамент полиции имеет отношение к погромной агитации, что об этом известно царю. Он распорядился прекратить, но был категорически против того, чтобы предать эти сведения гласности, впоследствии осуждал за это Лопухина и Урусова.
М.С.Комиссаров (1930)
Комиссаров - не просто ротмистр. После февральской революции его - тогда уже генерал-майора - допрашивали в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства:
Председатель. - Какую должность вы занимали в департаменте полиции?
Комиссаров. - Относительно департамента, может быть, Комиссия меня выслушает без посторонних.
Председатель. - Это все служащие Комиссии, обязанные торжественным обещанием, которое равносильно присяге, держать все в тайне. Позвольте мне сначала проследить вашу внешнюю карьеру, а потом вы расскажите по существу.
Комиссаров. - В течение двух лет я специально имел наблюдение за иностранными посольствами, послами и военными агентами. Я подробно доложу, в чем дело.
<..>
Комиссаров. - В 1904 году, когда директором департамента был Лопухин, у нас началась война с Японией. До того времени у нас совершенно не было никакого наблюдения ни за посольствами, ни за военными агентами. Тогда меня вызвали и предложили устроить бюро на манер французского Sûreté générale. И вот это дело постепенно развивалось. Кроме того, шел политический контроль за державами. Это имело колоссальное значение во время Портсмутского договора. Мы знали все американские условия раньше, чем американский посол в Петрограде; мною были раздобыты шифры: американский, китайский, бельгийский, персидский - всего 12 шифров. Все иностранные сношения контролировались. Я жил в то время - эти два года - нелегально, потому что малейший промах, малейшая неудача могли бы вызвать колоссальный скандал в Европе и все послы уехали бы из Петрограда. Вот, собственно, в чем моя работа заключалась. В конце концов, в 1906 году, кто-то, видимо, нас продал, потому что английский посол, тогда был, кажется, Бенкендорф, - получил запрос о том, что в Петрограде работает бюро, которое контролирует и хозяйничает во всех посольствах. Между прочим, называли и мою фамилию. В силу этого бюро было раскассировано.
Таким образом, одного из самых законспирированных шпионов с ведома царя направляют на новое конспиративное сзадание - погромную агитацию. Когда это было? Сам Комиссаров сообщает комиссии, что в 1906 г., т.е. после волны погромов, но его слова не надо принимать всерьез: он признается только в том, что известно и без него. Лопухин говорит Витте, что отдел создан еще при Трепове, то есть до 26 октября 1905 г.
Убедившись, что Витте не предал сведения гласности, Лопухин передал их своему шурину кн. Урусову - к этому моменту депутату Думы от к.д. Тот сделал официальный запрос, который обсуждался на заседании 8 июня 1906 г.
Урусов на заседании говорит:
Действия этой организации и работа Комиссарова были обставлены столь таинственно, и вообще все действия их были столь конспиративны, что, конечно, не только в министерстве, но и в департаменте полиции почти никто не знал о существовании этой типографии, организованной именно теми, кто должен находить подпольные типографии, и, во всяком случае, если кто-нибудь и знал, то знали только те, кому это ведать надлежало. Но этой таинственностью не изменялся успех дела, что доказываюсь тем, что, когда лицо, открывшее эту типографию < =Лопухин>, обратилось с вопросом к Комиссарову об успехе дела, он ответил: "Погром устроить можно какой угодно; хотите на 10 человек, а хотите и на 10 тысяч". Это фраза историческая.
Столыпин - министр внутренних дел - отрицает все, кроме одной прокламации, да и той не про погром, и утверждает, что это личная инициатива Комиссарова:
…департамент полиции обвиняется в оборудовании преступной типографии и в распространении воззваний агитационного характера, затем, в участии жандармского ротмистра Будаговского в распространении преступных воззваний и прокламаций того же характера, затем, в бездеятельности властей департамента, не принявшего мер пресечения против преступных деяний. При производстве по этому делу тщательного расследования оказалось следующее: в средине декабря 1905 года жандармский офицер Комиссаров напечатал на отобранной при обыске бостонке воззвание к солдатам с описанием известного избиения в городе Туккуме полуэскадрона драгун, с призывом свято исполнять свой долг при столкновении с мятежниками.
Поверить этому невозможно, принимая во внимание осведомленность царя. Следует также принять во внимание, что упомянутый Лопухиным главный куратор Комиссарова - Рачковский - через несколько лет курировал сочинение "Протоколов Сионских Мудрецов", провокации с гораздо более далекими последствиями.
Как все знают, Лопухин через несколько лет сообщил Бурцеву об Азефе. А судьба Комиссарова интересна. Временное Правительство его арестовало. В тюрьме он познакомился с большевиками, арестованными после июльского восстания. После переворота он был выпущен, и еще долго делал разнообразные темные дела, видимо, по заданию большевиков. По словам Википедии, "скончался в Чикаго 20 октября 1933 года, попав под трамвай".
Споры о роли правительства в погромах не прекращаются по сей день. Для левых и большевиков это было самоочевидно, правые столь же горячо это отрицали.