Шёл от метро, думал
Устал. Бегу, как Белый кролик. Жизнь -- как будто против времени, выгребаю против течения. Время -- то, что надо усмирять, то, что не поддаётся контролю, его всегда мало. Ненавижу это безнадёжное состояние: "уже опоздал". Мои рабочие планы зависят не от меня -- я исполнитель, я выполняю задания заказчика. Я обязан укладываться в планы и пожелания других. Иногда приходится составлять планы и самому для себя -- потому что лучшее оружие против чужих планов -- это свой собственный план. Но я ненавижу планы. И мне так странны люди, которые сами, добровольно планируют свою жизнь... А когда рабочий день заканчивается, я иногда просто сижу -- слушаю музыку, читаю что-то в интернете -- не тороплюсь домой. Дома, в конце концов, тоже будут какие-то планы. Я буду дома не через час, а немного позже, вот и всё. А вчера дома отложил занятия и до ночи сидел слушал музыку... Это время -- моё.
Среди мэтров фантастики нет больших противоположностей, чем Клиффорд Саймак и Рэй Бредбери. Саймак всю жизнь возвращался к одной проблеме: к вопросу идентичности -- будь то человеческий труд или деньги, ничто не должно и не может быть подделано. В нескольких рассказах возникает "денежное дерево", в точности воспроизводящее обычные деньги. Ещё где-то возникают поддельные люди ("Почти как люди")... Саймак исследовал глобальные проблемы и институциональные основы общества. А у Бредбери герой пишет романы Чарльза Диккенса, да ещё и называет себя этим именем ( да) -- и Бредбери нет дела до того, как устроено общество. Его внимание обращено к человеку. Мне кажется, это очень важный для меня вопрос. И хотя одно другое дополняет, я всё же ближе к Бредбери. Что-то важное есть в том, что сначала и во-первых человеку надо иметь возможность быть собой -- таким, каким ему самому хочется.
Я читаю книжку брата Мадонны, Кристофера Чикконе. Он жил, скрывая от родных своего бойфренда, и очень трогательно описывает, как однажды к нему на день рождения, который они отмечали вдвоём, пришли Мадонна и Шон Пенн и провели с ними весь вечер, тем самым включив его и его бойфренда в свою семью. Это было для него очень важно, он очень переживал свою оторванность от семьи и необходимость жить отдельно, и всегда отвечал на вызовы Мадонны, когда ей что-то было надо -- она была для него возможностью быть если не как все ("обычным парнем"), то хотя бы со всеми. Пресловутая социализация. В наше время всё проще, чем 20 лет назад, но риск всё равно есть. Перед каждым неосторожным словом подумай: готов ли ты рисковать хоть той чуточкой тепла, которая есть у тебя в отношениях с людьми -- пока они ещё не знают?
On "having fun and being gay": мы ведь не воспринимаемся никем как враги (ну разве что очень редко). Мы вызываем не ненависть, а неприязнь. Как у Жванецкого про тараканов: что, таракан кого-то укусил? -- Нет, он просто противный. ("Пра-а-а-ативный...") Но при этом если враг -- это тот, с кем можно вступать в переговоры, заключать пакты и даже подписывать мир, то в нашем случае говорить не с кем. И это обрекает на постоянное ощущение риска одиночества. Наверное, из-за этого и общеизвестная неразборчивость в знакомствах -- пусть будет кто угодно, лишь бы не отворачивался. Это не то, что бывает с обычными людьми, когда они едут в другой город и попадают в чужую среду. Обычные люди везде найдут своих. Но не мы.
Среди мэтров фантастики нет больших противоположностей, чем Клиффорд Саймак и Рэй Бредбери. Саймак всю жизнь возвращался к одной проблеме: к вопросу идентичности -- будь то человеческий труд или деньги, ничто не должно и не может быть подделано. В нескольких рассказах возникает "денежное дерево", в точности воспроизводящее обычные деньги. Ещё где-то возникают поддельные люди ("Почти как люди")... Саймак исследовал глобальные проблемы и институциональные основы общества. А у Бредбери герой пишет романы Чарльза Диккенса, да ещё и называет себя этим именем ( да) -- и Бредбери нет дела до того, как устроено общество. Его внимание обращено к человеку. Мне кажется, это очень важный для меня вопрос. И хотя одно другое дополняет, я всё же ближе к Бредбери. Что-то важное есть в том, что сначала и во-первых человеку надо иметь возможность быть собой -- таким, каким ему самому хочется.
Я читаю книжку брата Мадонны, Кристофера Чикконе. Он жил, скрывая от родных своего бойфренда, и очень трогательно описывает, как однажды к нему на день рождения, который они отмечали вдвоём, пришли Мадонна и Шон Пенн и провели с ними весь вечер, тем самым включив его и его бойфренда в свою семью. Это было для него очень важно, он очень переживал свою оторванность от семьи и необходимость жить отдельно, и всегда отвечал на вызовы Мадонны, когда ей что-то было надо -- она была для него возможностью быть если не как все ("обычным парнем"), то хотя бы со всеми. Пресловутая социализация. В наше время всё проще, чем 20 лет назад, но риск всё равно есть. Перед каждым неосторожным словом подумай: готов ли ты рисковать хоть той чуточкой тепла, которая есть у тебя в отношениях с людьми -- пока они ещё не знают?
On "having fun and being gay": мы ведь не воспринимаемся никем как враги (ну разве что очень редко). Мы вызываем не ненависть, а неприязнь. Как у Жванецкого про тараканов: что, таракан кого-то укусил? -- Нет, он просто противный. ("Пра-а-а-ативный...") Но при этом если враг -- это тот, с кем можно вступать в переговоры, заключать пакты и даже подписывать мир, то в нашем случае говорить не с кем. И это обрекает на постоянное ощущение риска одиночества. Наверное, из-за этого и общеизвестная неразборчивость в знакомствах -- пусть будет кто угодно, лишь бы не отворачивался. Это не то, что бывает с обычными людьми, когда они едут в другой город и попадают в чужую среду. Обычные люди везде найдут своих. Но не мы.