К семиотике уличных беспорядков //Михаил Лотман
К семиотике уличных беспорядков
03.05.2007 00:01
Михаил Лотман, член Рийгикогу, Союз Отечества и Res Publica
http://rus.postimees.ee/030507/glavnaja/mnenie/15719.php
Сакральный смысл памятника Неизвестному солдату или почему лица погромщиков были просветленными. Михаил Лотман анализирует сакральные мотивы, скрывающиеся за действиями «Ночного дозора» и мародеров.
Михаил Лотман
В прошлую пятницу после бессонной ночи я решил посвятить докторский семинар анализу событий в Таллинне. Думаю, что итоги коллективного обсуждения могут представлять интерес и для более широкой публики. Отмечу только, что в предлагаемом тексте, во-первых, опущена семиотическая специфика, а во-вторых, в нем отсутствуют всякие обвинения и морализаторство, нет здесь и каких-либо рекомендаций властям.
Слов осуждения с обеих сторон и так уже прозвучало достаточно. Настало время перевести дух и попытаться понять, что же в действительности произошло.
Имена
Наименование является первичным семиотическим (семиотика - наука о знаковых системах - Ред.) понятием. Если в логике имя является нейтральным обозначением, то с точки зрения семиотики культуры название никогда не является абсолютно нейтральным: имя проистекает не из существа вещи, а наоборот, оно в значительной мере задает интерпретацию объекта. Сага о монументе на Тынисмяги дает в этом смысле немало поучительного материала. В самом деле, что за сооружение это было и каково его правильное название?
В эстонских СМИ чаще всего используется название «Бронзовый солдат», однако встречаются и другие: «Алеша», «истукан» и «сооружение, расположенное в Таллинне по адресу Каарли пст. 13». Примечательно, что они тщательно избегают официального названия, данного в свое время этому памятнику. Сам способ наименования призван вызвать отчуждение (по Брехту): это не наша вещь. При этом все эти названия имеют достаточно сильную эмоциональную окраску. Если «истукан» несет очевидный негативный оттенок, то «Алеша» используется в целях выражения эмпатии или же, напротив, в ироническом смысле.
Обозначения, аналогичные «Бронзовому солдату» использовал Пушкин (Медный всадник, Каменный гость). Явный намек на пушкинскую драму содержало и направленное «Ночным дозором» письмо членам Рийгикогу, в котором были слова: «Каждого депутата-недоумка посетит Бронзовый гость».
Что касается «Алеши», то, согласно советской легенде, такое название носила скульптура, установленная в Берлине в Трептов-парке. Местные русские прежде не называли этим именем памятник на Тынисмяги, «Алеша» стал нововведением последних месяцев, причем название заимствовано у эстонских СМИ.
«Ночной дозор» и другие защитники монумента используют понятие «Памятник воинам-освободителям». Такое название также обладает сильными эмоциональными коннотациями, однако и оно не является исконным.
Неугасимая слава
В советское время в Таллинне, как и во всех крупных советских городах, был свой памятник Неизвестному солдату. Правда, на памятнике были начертаны имена воинов, и в эпоху Карла Вайно неподалеку от троллейбусной остановки были установлены дополнительные мемориальные доски с именами.
Вспоминается еврейский анекдот: «Здесь покоится неизвестный солдат Мойша Рабинович. - Почему же он неизвестный, если известно его имя? - Имя его, конечно, известно, но неизвестно был ли он солдатом».
Непременным атрибутом памятника Неизвестному солдату были т.н. вечный огонь и надпись «Вечная слава героям». Несмотря на то, что советская власть настойчиво демонстрировала свой атеизм, вся эта символика является глубоко религиозной, однако речь идет не о христианской, а о языческой символике. «Неугасимая слава» (гр. kleos aftiton) является одной из древнейших индоевропейских мифологических формул, связанных с погибшими на войне. Огонь служил не просто реализацией метафоры, он был элементом языческого ритуала.
Таким образом, речь идет о скрытом сакральном сооружении, а происходящие вокруг него церемонии несут ореол мистерии. Будь то, например, почетный караул комсомольцев, обычай новобрачных посещать памятник в день бракосочетания, приносить к нему цветы и фотографироваться «на память» или шествия по случаю Дня Победы.
Эти действия связаны с магическими ритуалами, одним из отражений которых является поминальный обряд. В восточно-славянском язычестве этот ритуал носит название «деды» (один из призывов «Ночного дозора» звучал как «защита могил наших дедов»).
Целью подобных ритуалов является поддержание связей между миром живых и мертвых, когда жизнь, смерть, трапеза, страх и радость оказываются неразрывно взаимосвязаны.
Нет ничего удивительного в том, что и эстонская сторона прибегает к сакральной терминологии. Когда бывший министр обороны заявляет: «До тех пор, пока истукан стоит и демонстрирует нам самое отвратительное русское обличье», может сложиться впечатление, что он, как истинный православный, борется с русскими язычниками, нарушившими первую заповедь.
Название «Ночной дозор» заимствовано из одноименного романа Сергея Лукьяненко, на страницах которого силы Света и Тьмы сходятся в бескомпромиссной схватке. О популярности книги свидетельствует уже то обстоятельство, что помимо экранизации по ее мотивом создано несколько ролевых и компьютерных игр. Поначалу деятельность молодежи действительно напоминала ролевую игру. Они - служители Света, ночами выходящие на борьбу с силами Тьмы. Вся атрибутика (свечи, цветы, ленты, сам Дозор) указывает на определенный ритуал.
Сам ритуал еще только начал формироваться, однако ориентация его участников на ритуальность своего поведения вполне сознательна. Хочу обратить внимание лишь на одну деталь: срезанные цветы не клали к подножью памятника, а втыкали в землю или в снег, что, во-первых, должно было означать, что цветы эти не умерли, они как будто выходят из земли, а во-вторых, показывало связь мертвых с живыми.
Все действия «Ночного дозора» указывали на то, что речь идет о священном месте, каналом связи, соединяющим подземный мир с миром людей. В этом заключается одна из причин, по которой памятник нельзя было перенести и не осуществить перезахоронение: в других местах эта связь не действовала.
Молодые ребята из Дозора не просто играли в то, что они защитники Света, они действительно хотели быть хорошими. Считается, что проблемы русских обусловлены плохим знанием истории: мол, достаточно просто спокойно объяснить, как все обстояло на самом деле. Однако это не действует - для того, чтобы сообщение дошло до адресата, его надо не просто отправить, у отправителя и адресата должна быть хотя бы частично совпадающая система опыта.
Для создания этой системы необходима взаимная эмпатия. Без нее обращение воспринимается как агрессия (сравните реакцию эстонцев на разговоры об освобождении, даже если они ведутся спокойно). Участвовавшая в беспорядках молодежь хорошо знала то, что они называют «лааровской историей», однако это знание отнюдь не сдержало их, а, наоборот, послужило одним из поводов для недовольства.
Когда человек постоянно слышит, насколько плох его народ, сколько зла он совершил в истории, особенно в Эстонии, нет ничего удивительного в том, что это сказывается на его самооценке. Человек с низкой самооценкой социально опасен, поскольку посредством компенсационных механизмов у него возникает потребность в том, чтобы совершить нечто неслыханное (синдром Герострата - вы еще обо мне услышите!). Особенно опасно, когда в одном месте собирается множество людей, страдающих от общего комплекса.
Потребность быть хорошими создала «Ночной дозор». Молодежь нуждалась в неком знаке идентичности, который, с одной стороны, отличал бы их от коренного населения, а с другой стороны, был бы несомненно положительным. К несчастью для них, в этой роли оказался памятник на Тынисмяги.
Священное насилие
Многие свидетели были особенно потрясены счастливыми лицами участников вандализма. Особенно абсурдным казалось сочетание этого счастья не только с награбленным добром, но и с драной одеждой и кровью на руках.
Насилие было совершенно спонтанным и иррациональным. Думаю, что многие ночные налетчики за несколько часов до погромов были бы глубоко оскорблены, если бы кто-нибудь заявил, что они собираются грабить магазины. Погромы почти всегда сочетаются с ощущением праздника. Рене Жирар в своей книге «Священное насилие» утверждает, что насилие составляет сердцевину священного, священное реализует себя в жертвоприношении. В этом смысле самое чистое и самое святое насилие осуществляют самоубийцы-террористы: они герои, жертвы и святые одновременно.
Другие авторы (например Валтер Беньямин) связывает освобождающее насилие с творческим актом. Это радостный акт ломки границ, в первую очередь собственных барьеров и запретов. Иллюзия вседозволенности создает еще более опасную иллюзию - святости, иногда даже богоподобия. Это поистине пьянящее чувство, напоминающее по своим симптомам творческое вдохновение. Однако оно проявилось не в созидании, а в разрушении.
Похмелье приходит потом.
03.05.2007 00:01
Михаил Лотман, член Рийгикогу, Союз Отечества и Res Publica
http://rus.postimees.ee/030507/glavnaja/mnenie/15719.php
Сакральный смысл памятника Неизвестному солдату или почему лица погромщиков были просветленными. Михаил Лотман анализирует сакральные мотивы, скрывающиеся за действиями «Ночного дозора» и мародеров.
Михаил Лотман
В прошлую пятницу после бессонной ночи я решил посвятить докторский семинар анализу событий в Таллинне. Думаю, что итоги коллективного обсуждения могут представлять интерес и для более широкой публики. Отмечу только, что в предлагаемом тексте, во-первых, опущена семиотическая специфика, а во-вторых, в нем отсутствуют всякие обвинения и морализаторство, нет здесь и каких-либо рекомендаций властям.
Слов осуждения с обеих сторон и так уже прозвучало достаточно. Настало время перевести дух и попытаться понять, что же в действительности произошло.
Имена
Наименование является первичным семиотическим (семиотика - наука о знаковых системах - Ред.) понятием. Если в логике имя является нейтральным обозначением, то с точки зрения семиотики культуры название никогда не является абсолютно нейтральным: имя проистекает не из существа вещи, а наоборот, оно в значительной мере задает интерпретацию объекта. Сага о монументе на Тынисмяги дает в этом смысле немало поучительного материала. В самом деле, что за сооружение это было и каково его правильное название?
В эстонских СМИ чаще всего используется название «Бронзовый солдат», однако встречаются и другие: «Алеша», «истукан» и «сооружение, расположенное в Таллинне по адресу Каарли пст. 13». Примечательно, что они тщательно избегают официального названия, данного в свое время этому памятнику. Сам способ наименования призван вызвать отчуждение (по Брехту): это не наша вещь. При этом все эти названия имеют достаточно сильную эмоциональную окраску. Если «истукан» несет очевидный негативный оттенок, то «Алеша» используется в целях выражения эмпатии или же, напротив, в ироническом смысле.
Обозначения, аналогичные «Бронзовому солдату» использовал Пушкин (Медный всадник, Каменный гость). Явный намек на пушкинскую драму содержало и направленное «Ночным дозором» письмо членам Рийгикогу, в котором были слова: «Каждого депутата-недоумка посетит Бронзовый гость».
Что касается «Алеши», то, согласно советской легенде, такое название носила скульптура, установленная в Берлине в Трептов-парке. Местные русские прежде не называли этим именем памятник на Тынисмяги, «Алеша» стал нововведением последних месяцев, причем название заимствовано у эстонских СМИ.
«Ночной дозор» и другие защитники монумента используют понятие «Памятник воинам-освободителям». Такое название также обладает сильными эмоциональными коннотациями, однако и оно не является исконным.
Неугасимая слава
В советское время в Таллинне, как и во всех крупных советских городах, был свой памятник Неизвестному солдату. Правда, на памятнике были начертаны имена воинов, и в эпоху Карла Вайно неподалеку от троллейбусной остановки были установлены дополнительные мемориальные доски с именами.
Вспоминается еврейский анекдот: «Здесь покоится неизвестный солдат Мойша Рабинович. - Почему же он неизвестный, если известно его имя? - Имя его, конечно, известно, но неизвестно был ли он солдатом».
Непременным атрибутом памятника Неизвестному солдату были т.н. вечный огонь и надпись «Вечная слава героям». Несмотря на то, что советская власть настойчиво демонстрировала свой атеизм, вся эта символика является глубоко религиозной, однако речь идет не о христианской, а о языческой символике. «Неугасимая слава» (гр. kleos aftiton) является одной из древнейших индоевропейских мифологических формул, связанных с погибшими на войне. Огонь служил не просто реализацией метафоры, он был элементом языческого ритуала.
Таким образом, речь идет о скрытом сакральном сооружении, а происходящие вокруг него церемонии несут ореол мистерии. Будь то, например, почетный караул комсомольцев, обычай новобрачных посещать памятник в день бракосочетания, приносить к нему цветы и фотографироваться «на память» или шествия по случаю Дня Победы.
Эти действия связаны с магическими ритуалами, одним из отражений которых является поминальный обряд. В восточно-славянском язычестве этот ритуал носит название «деды» (один из призывов «Ночного дозора» звучал как «защита могил наших дедов»).
Целью подобных ритуалов является поддержание связей между миром живых и мертвых, когда жизнь, смерть, трапеза, страх и радость оказываются неразрывно взаимосвязаны.
Нет ничего удивительного в том, что и эстонская сторона прибегает к сакральной терминологии. Когда бывший министр обороны заявляет: «До тех пор, пока истукан стоит и демонстрирует нам самое отвратительное русское обличье», может сложиться впечатление, что он, как истинный православный, борется с русскими язычниками, нарушившими первую заповедь.
Название «Ночной дозор» заимствовано из одноименного романа Сергея Лукьяненко, на страницах которого силы Света и Тьмы сходятся в бескомпромиссной схватке. О популярности книги свидетельствует уже то обстоятельство, что помимо экранизации по ее мотивом создано несколько ролевых и компьютерных игр. Поначалу деятельность молодежи действительно напоминала ролевую игру. Они - служители Света, ночами выходящие на борьбу с силами Тьмы. Вся атрибутика (свечи, цветы, ленты, сам Дозор) указывает на определенный ритуал.
Сам ритуал еще только начал формироваться, однако ориентация его участников на ритуальность своего поведения вполне сознательна. Хочу обратить внимание лишь на одну деталь: срезанные цветы не клали к подножью памятника, а втыкали в землю или в снег, что, во-первых, должно было означать, что цветы эти не умерли, они как будто выходят из земли, а во-вторых, показывало связь мертвых с живыми.
Все действия «Ночного дозора» указывали на то, что речь идет о священном месте, каналом связи, соединяющим подземный мир с миром людей. В этом заключается одна из причин, по которой памятник нельзя было перенести и не осуществить перезахоронение: в других местах эта связь не действовала.
Молодые ребята из Дозора не просто играли в то, что они защитники Света, они действительно хотели быть хорошими. Считается, что проблемы русских обусловлены плохим знанием истории: мол, достаточно просто спокойно объяснить, как все обстояло на самом деле. Однако это не действует - для того, чтобы сообщение дошло до адресата, его надо не просто отправить, у отправителя и адресата должна быть хотя бы частично совпадающая система опыта.
Для создания этой системы необходима взаимная эмпатия. Без нее обращение воспринимается как агрессия (сравните реакцию эстонцев на разговоры об освобождении, даже если они ведутся спокойно). Участвовавшая в беспорядках молодежь хорошо знала то, что они называют «лааровской историей», однако это знание отнюдь не сдержало их, а, наоборот, послужило одним из поводов для недовольства.
Когда человек постоянно слышит, насколько плох его народ, сколько зла он совершил в истории, особенно в Эстонии, нет ничего удивительного в том, что это сказывается на его самооценке. Человек с низкой самооценкой социально опасен, поскольку посредством компенсационных механизмов у него возникает потребность в том, чтобы совершить нечто неслыханное (синдром Герострата - вы еще обо мне услышите!). Особенно опасно, когда в одном месте собирается множество людей, страдающих от общего комплекса.
Потребность быть хорошими создала «Ночной дозор». Молодежь нуждалась в неком знаке идентичности, который, с одной стороны, отличал бы их от коренного населения, а с другой стороны, был бы несомненно положительным. К несчастью для них, в этой роли оказался памятник на Тынисмяги.
Священное насилие
Многие свидетели были особенно потрясены счастливыми лицами участников вандализма. Особенно абсурдным казалось сочетание этого счастья не только с награбленным добром, но и с драной одеждой и кровью на руках.
Насилие было совершенно спонтанным и иррациональным. Думаю, что многие ночные налетчики за несколько часов до погромов были бы глубоко оскорблены, если бы кто-нибудь заявил, что они собираются грабить магазины. Погромы почти всегда сочетаются с ощущением праздника. Рене Жирар в своей книге «Священное насилие» утверждает, что насилие составляет сердцевину священного, священное реализует себя в жертвоприношении. В этом смысле самое чистое и самое святое насилие осуществляют самоубийцы-террористы: они герои, жертвы и святые одновременно.
Другие авторы (например Валтер Беньямин) связывает освобождающее насилие с творческим актом. Это радостный акт ломки границ, в первую очередь собственных барьеров и запретов. Иллюзия вседозволенности создает еще более опасную иллюзию - святости, иногда даже богоподобия. Это поистине пьянящее чувство, напоминающее по своим симптомам творческое вдохновение. Однако оно проявилось не в созидании, а в разрушении.
Похмелье приходит потом.