(no subject)
За последнее время я перечитал два любимейших произведения Станислава Лема, впервые за много лет, и смог по-новому их оценить. Лем прекрасен и гениален. И если "Отчет на месте" - прекрасное, гениальное произведение - для моего уровня познаний слишком круто замешан на философии, то "Мир Земле" я перечитывал с нарастающем ощущением узнавания. В конце концов, в последний раз я читал эти произведения в детском или подростковом возрасте, в большой книжке с жутковатым оформлением твердой обложки. Когда ты ребенок, ты воспринимаешь элементы научно-фантастического произведения "как есть", не находя им параллелей в реальной жизни и не понимая сложных, развернутых метафор.
Например, хотя это, возможно, и спорный момент, я по-новому понял противостояние между государствами в "Осмотре на месте". Курляндский пасторальный политоход - это, понятное дело, карикатура на столь нелюбимый Лемом коммунистический строй. А вот люзанская этикосфера мне предствляется гениальным гротеском западного правового общества, анализом аспектов тотального урегулирования во имя доброты и толерантности человеческих взаимоотношений; возможно, я ошибаюсь, но США, кажется, тут впереди планеты всей. Добрососедство, добропорядочность, толерантность, уважение к ближнему, законопослушность, изначально естественным образом являющиеся добро-вольной добро-детелью, в условиях торжества закона становятся обязанностью, отклонение от которой чревато очень серьезными проблемами для вполне нормальных людей
Ну, чтоб далеко не ходить, набивший оскомину пример: в обществе добровольно-порядочном знакомство с девушкой, начинающееся со шлепка по заднице и непристойного комментария характеризует носителя таких манер как самоуверенного мудака (ну или может он пьяный вдрызг); мудак получит ладошкой по морде и лишится шанса на знакомство, на этом конфликт разрешится; в обществе победившего закона, заменяющего естественную мораль, определяющую хороших и плохих, женщины добились законодательного права контратаковать (мало того, за удар по морде уже закон может ополчиться на женщину) - поэтому по поводу шлепка она вызывает полицию, собирает свидетелей, полиция собирает показания и дело (я, естественно, слабо ориентируюсь в системе правосудия США; полагаю, речь идет о harrassment, уголовном преступлении) переходит в суд. Так хам трамвайный обществом клеймится как преступник; преступнику суд присуждает наказание, которым часто может быть крупный штраф, который ударит не только по самому преступнику, но и по его семье и даже по его деловым партнерам. В чем они виноваты? А ни в чем. Их муж/отец/партнер - хамло трамвайное, вот и всё. Несколько несправедливо, не правда ли?
Разумеется, закон торжествует из самых лучших соображений; разумеется, женщины должны быть защищены от непристойного поведения, скажем, шефа и должны иметь возможность наказать (или хотя бы пригрозить) трамвайному жопохвату. Однако человек, я думаю, вполне естественным образом устроен так, что очень сложно такой комплекс понятий, как "хорошее социальное поведение" рассматривать одновременно как добровольнопорядочность и как обязанность, несоблюдение которой карается. Хорошее воспитание и уважение к девушкам, какой бы аппетитный зад у них ни был, как "вещь-в-себе" становится ненужным в условиях когда отступление от такого поведения карается. То есть вместо сложного пути воспитания достойных индивидов, ведущих себя прилично, общество выбирает легкий путь - постоянно наказывать тех, кто не соблюдает писаного свод правил поведения. Это общий случай, относящийся далеко не только к harrassment'у; то же самое относится к воровству как к вопросу правил поведения относительно чужой собственности, bullying как вопросу правил поведения относительно чужой личности и становится вдесятеро более актуально, если касается более сложных материй, таких как ответственность за чужие денежные активы, коррупция государственных служащих. Это разница между "ли" 禮 и "фа" 法.
Лем развивает эту схему до логического максимума, вводя "этикосферу", область мира в которой несоблюдение закона в отношении чужой личности становится физически невозможным и этичность становится не понятием разумного существа, а свойством материи как таковой. В результате того, что этика становится свойством мира, этичного поведения человека не существует и не может существовать (особенно учитывая, что инопланетные птицы напрочь асексуальны, а кроме этического контроля шустросфера выполняет абсолютно любые материальные заказы). Но люди по-прежнему пытаются, делают что могут - поэты-угробисты, которых никто не читает. Лем, как мне кажется, столкнувшись со столь сложной темой, просто не пытался отрефлексировать все проблемы, которые призывает к жизни этикосфера, ограничившись лишь историей о том, что первым глобальным деянием этического мира был геноцид. Sapienti, собственно, sat. Там ещё всё это полито густой подливой из философии, но моих знаний в этой области недостаточно.
Второе же произведение я в детстве воспринимал как обычную захватывающую научную фантастику. Теперь же, познакомившись с примерами другой литературы (Жирным Лошадником и Старым Быком, в частности) я совсем иначе воспринял поток галлюцинаций Ийона Тихого. Половину повести главный герой пытается найти ответ на вопрос кто он такой, при этом вокруг него один за другим падают и поднимаются искусственные декорации фальшивой реальности, подсунутой ему Контролем. Вопросы Контроля также поднимаются в самой решительной форме: чтобы сохранить абсолютную секретность чего-то, надо засекретить это и от самого себя.
А вся кульминация повести по своей сути является катабасисом :), во время которого герой десантируется в Лунное Царство Военной Смерти (поделенное, по Лему, между государствами; ну, логично что японцу нельзя в русский ад, а русскому в американский). Тут все аналогии вполне очевидны - Луна - "солнце мертвых" - как владения мертвых (в данном случае машин), а поскольку машины военные - это вполне себе ад, этакий Гадес в небе, куда заперли смерть, чтобы её не было на Земле (где тем временем процветает загнивающее потреблядство, привычное, как дыхание). Отделив Смерть от Жизни, заперли её на два замка, каждый из которых стережет другой, и попытались забыть; но вместо того стали бояться, как бы Смерть не взломала замки, не покинула самовольно свою клетку.
Чем дальше читал, тем ясней становились мне черты сказки, которая лежит за оболочкой научной фантастики - которая сама тоже намеренно разбалансирована - сначала Тихого посылают на Луну с большими сложностями и сбоями, словно дело происходит в эпоху пилотируемой космонавтики 60х; но потом он десантируется в виде пылевого ЛЭМа, его похищает медсестра из жидкого металла и так далее. Такой прием для выведения истории за пределы четких временных рамок.
Ну и - чем дальше в лес, тем толще партизаны - путешествие в царство смерти (сопровождаемое образами падших роботических душ, погрязших во лжи и предательстве ("Братец родимый!") пытаясь имитировать взаимоотношения военных на Земле, видит образы антиэволюции, в которой победители уничтожают друг-друга, встречает сакраментальное "оставь надежду" выраженное в виде современных запрещающих знаков, зеркальные фата-морганы и обнаженную соблазнительницу. И дальше происходит нечто, чего герой не помнит, потому что потерял сам себя, разинтегрировался.
Можно сказать и так: смерть, оставшись наедине с собой, заболела, зачахла. Рыцарь, прискакавший к Лунному Замку узнать её зловещие тайны, обнаружил только старые ловушки и кривые зеркала, за которыми прячутся высохшие скелеты. Блуждая по замку, рыцарь забыл самого себя и правая рука его не знала, что делает левая. Потому, вернувшись, не смог рассказать, что смерти больше нет.
To be updated.
Например, хотя это, возможно, и спорный момент, я по-новому понял противостояние между государствами в "Осмотре на месте". Курляндский пасторальный политоход - это, понятное дело, карикатура на столь нелюбимый Лемом коммунистический строй. А вот люзанская этикосфера мне предствляется гениальным гротеском западного правового общества, анализом аспектов тотального урегулирования во имя доброты и толерантности человеческих взаимоотношений; возможно, я ошибаюсь, но США, кажется, тут впереди планеты всей. Добрососедство, добропорядочность, толерантность, уважение к ближнему, законопослушность, изначально естественным образом являющиеся добро-вольной добро-детелью, в условиях торжества закона становятся обязанностью, отклонение от которой чревато очень серьезными проблемами для вполне нормальных людей
Ну, чтоб далеко не ходить, набивший оскомину пример: в обществе добровольно-порядочном знакомство с девушкой, начинающееся со шлепка по заднице и непристойного комментария характеризует носителя таких манер как самоуверенного мудака (ну или может он пьяный вдрызг); мудак получит ладошкой по морде и лишится шанса на знакомство, на этом конфликт разрешится; в обществе победившего закона, заменяющего естественную мораль, определяющую хороших и плохих, женщины добились законодательного права контратаковать (мало того, за удар по морде уже закон может ополчиться на женщину) - поэтому по поводу шлепка она вызывает полицию, собирает свидетелей, полиция собирает показания и дело (я, естественно, слабо ориентируюсь в системе правосудия США; полагаю, речь идет о harrassment, уголовном преступлении) переходит в суд. Так хам трамвайный обществом клеймится как преступник; преступнику суд присуждает наказание, которым часто может быть крупный штраф, который ударит не только по самому преступнику, но и по его семье и даже по его деловым партнерам. В чем они виноваты? А ни в чем. Их муж/отец/партнер - хамло трамвайное, вот и всё. Несколько несправедливо, не правда ли?
Разумеется, закон торжествует из самых лучших соображений; разумеется, женщины должны быть защищены от непристойного поведения, скажем, шефа и должны иметь возможность наказать (или хотя бы пригрозить) трамвайному жопохвату. Однако человек, я думаю, вполне естественным образом устроен так, что очень сложно такой комплекс понятий, как "хорошее социальное поведение" рассматривать одновременно как добровольнопорядочность и как обязанность, несоблюдение которой карается. Хорошее воспитание и уважение к девушкам, какой бы аппетитный зад у них ни был, как "вещь-в-себе" становится ненужным в условиях когда отступление от такого поведения карается. То есть вместо сложного пути воспитания достойных индивидов, ведущих себя прилично, общество выбирает легкий путь - постоянно наказывать тех, кто не соблюдает писаного свод правил поведения. Это общий случай, относящийся далеко не только к harrassment'у; то же самое относится к воровству как к вопросу правил поведения относительно чужой собственности, bullying как вопросу правил поведения относительно чужой личности и становится вдесятеро более актуально, если касается более сложных материй, таких как ответственность за чужие денежные активы, коррупция государственных служащих. Это разница между "ли" 禮 и "фа" 法.
Лем развивает эту схему до логического максимума, вводя "этикосферу", область мира в которой несоблюдение закона в отношении чужой личности становится физически невозможным и этичность становится не понятием разумного существа, а свойством материи как таковой. В результате того, что этика становится свойством мира, этичного поведения человека не существует и не может существовать (особенно учитывая, что инопланетные птицы напрочь асексуальны, а кроме этического контроля шустросфера выполняет абсолютно любые материальные заказы). Но люди по-прежнему пытаются, делают что могут - поэты-угробисты, которых никто не читает. Лем, как мне кажется, столкнувшись со столь сложной темой, просто не пытался отрефлексировать все проблемы, которые призывает к жизни этикосфера, ограничившись лишь историей о том, что первым глобальным деянием этического мира был геноцид. Sapienti, собственно, sat. Там ещё всё это полито густой подливой из философии, но моих знаний в этой области недостаточно.
Второе же произведение я в детстве воспринимал как обычную захватывающую научную фантастику. Теперь же, познакомившись с примерами другой литературы (Жирным Лошадником и Старым Быком, в частности) я совсем иначе воспринял поток галлюцинаций Ийона Тихого. Половину повести главный герой пытается найти ответ на вопрос кто он такой, при этом вокруг него один за другим падают и поднимаются искусственные декорации фальшивой реальности, подсунутой ему Контролем. Вопросы Контроля также поднимаются в самой решительной форме: чтобы сохранить абсолютную секретность чего-то, надо засекретить это и от самого себя.
А вся кульминация повести по своей сути является катабасисом :), во время которого герой десантируется в Лунное Царство Военной Смерти (поделенное, по Лему, между государствами; ну, логично что японцу нельзя в русский ад, а русскому в американский). Тут все аналогии вполне очевидны - Луна - "солнце мертвых" - как владения мертвых (в данном случае машин), а поскольку машины военные - это вполне себе ад, этакий Гадес в небе, куда заперли смерть, чтобы её не было на Земле (где тем временем процветает загнивающее потреблядство, привычное, как дыхание). Отделив Смерть от Жизни, заперли её на два замка, каждый из которых стережет другой, и попытались забыть; но вместо того стали бояться, как бы Смерть не взломала замки, не покинула самовольно свою клетку.
Чем дальше читал, тем ясней становились мне черты сказки, которая лежит за оболочкой научной фантастики - которая сама тоже намеренно разбалансирована - сначала Тихого посылают на Луну с большими сложностями и сбоями, словно дело происходит в эпоху пилотируемой космонавтики 60х; но потом он десантируется в виде пылевого ЛЭМа, его похищает медсестра из жидкого металла и так далее. Такой прием для выведения истории за пределы четких временных рамок.
Ну и - чем дальше в лес, тем толще партизаны - путешествие в царство смерти (сопровождаемое образами падших роботических душ, погрязших во лжи и предательстве ("Братец родимый!") пытаясь имитировать взаимоотношения военных на Земле, видит образы антиэволюции, в которой победители уничтожают друг-друга, встречает сакраментальное "оставь надежду" выраженное в виде современных запрещающих знаков, зеркальные фата-морганы и обнаженную соблазнительницу. И дальше происходит нечто, чего герой не помнит, потому что потерял сам себя, разинтегрировался.
Можно сказать и так: смерть, оставшись наедине с собой, заболела, зачахла. Рыцарь, прискакавший к Лунному Замку узнать её зловещие тайны, обнаружил только старые ловушки и кривые зеркала, за которыми прячутся высохшие скелеты. Блуждая по замку, рыцарь забыл самого себя и правая рука его не знала, что делает левая. Потому, вернувшись, не смог рассказать, что смерти больше нет.
To be updated.