Where I Belong
Я давно говорила о том, что каждый город ассоциирую с человеком, я вижу его лицо, характер, иногда одежду или слышу голос.
Если родной мой Петербург всегда был для меня избалованным капризным мальчиком лет двадцати на вид, с тонкими пальцами и почти женоподобными чертами лица, с длинной чёрной чёлкой, в модной одежде классического или даже викторианского стиля, этакий франт с вечным выражением скучающего сплина на лице; он всегда казался мне похожим на меня, только куда более властным и капризным; он неумолимо притягивает к себе тех, кто ему по душе, но так же безжалостно отталкивает тех, кого не желает здесь видеть. Если он хоть и город-мужчина, но всё же молодой и амбициозный, то Берлин - определённо тоже мужчина, но состоявшийся.
Берлин спокойный, строгий, очень сдержанный. Это взрослый мужчина, к которому так просто не подберёшься. Он красив той неброской красотой классического немца, но если приглядеться, в строгости черт лица и линий рук (да, у него определённо должны быть красивые руки) кроется та идеальная мужская красота, которую я бы хотела видеть в человеке. И, быть может, у него холодный, отталкивающий неподготовленного человека взгляд, но очень тёплое сердце и, как следствие, руки. Он такой уютный... родной. Его хочется обнять и найти успокоение в этих руках.
А если бы Москва со всей её кривизной и ухабистостью вдруг стала Петербургом с его классической архитектурой, это была бы Вена. Она по-женски совершенно нелогична и даже местами безвкусна в нагромождении кича, но при этом невозможно отрицать её яркость, броскость, красоту, опять же женскую. Честно говоря, я бы сказала, что это пустой город. У него нет своей души, своего лица. Здесь повсеместно царит и властвует дух императрицы Элизабет, которой уже давным-давно нет на этом свете, но при этом она живее всех живых, и Вена - это она и есть, ибо нет другого облика у этого города, его полностью подавил и выпил образ женщины, ставшей не просто символом города, но и самим его духом, ничего особенного для этого не предприняв. Это поразительная форма бессмертия, самая истинная, самая нерушимая. Я до сих пор не могу осмыслить то, как это работает. И хотя мне глубоко симпатична Элизабет и как женщина, и как удивительной силы дух, отношения с этим городом у меня не сложились, он остался для меня чужим. Буквально с первых минут я ощущала, что словно бы кто-то не желает моего присутствия здесь. Мне там совершенно не отдыхалось, он здорово меня выпил, и, в отличие от Берлина, из которого я уезжала со слезами на глазах, я была неимоверно рада вернуться домой. Сейчас я наконец спокойна, хотя ещё весной бежала отсюда за успокоением.
И мне даже немного боязно оттого, что было бы со мной в Будапеште, потому что пока что он ассоциируется у меня с совершенно определённым образом...
Если родной мой Петербург всегда был для меня избалованным капризным мальчиком лет двадцати на вид, с тонкими пальцами и почти женоподобными чертами лица, с длинной чёрной чёлкой, в модной одежде классического или даже викторианского стиля, этакий франт с вечным выражением скучающего сплина на лице; он всегда казался мне похожим на меня, только куда более властным и капризным; он неумолимо притягивает к себе тех, кто ему по душе, но так же безжалостно отталкивает тех, кого не желает здесь видеть. Если он хоть и город-мужчина, но всё же молодой и амбициозный, то Берлин - определённо тоже мужчина, но состоявшийся.
Берлин спокойный, строгий, очень сдержанный. Это взрослый мужчина, к которому так просто не подберёшься. Он красив той неброской красотой классического немца, но если приглядеться, в строгости черт лица и линий рук (да, у него определённо должны быть красивые руки) кроется та идеальная мужская красота, которую я бы хотела видеть в человеке. И, быть может, у него холодный, отталкивающий неподготовленного человека взгляд, но очень тёплое сердце и, как следствие, руки. Он такой уютный... родной. Его хочется обнять и найти успокоение в этих руках.
А если бы Москва со всей её кривизной и ухабистостью вдруг стала Петербургом с его классической архитектурой, это была бы Вена. Она по-женски совершенно нелогична и даже местами безвкусна в нагромождении кича, но при этом невозможно отрицать её яркость, броскость, красоту, опять же женскую. Честно говоря, я бы сказала, что это пустой город. У него нет своей души, своего лица. Здесь повсеместно царит и властвует дух императрицы Элизабет, которой уже давным-давно нет на этом свете, но при этом она живее всех живых, и Вена - это она и есть, ибо нет другого облика у этого города, его полностью подавил и выпил образ женщины, ставшей не просто символом города, но и самим его духом, ничего особенного для этого не предприняв. Это поразительная форма бессмертия, самая истинная, самая нерушимая. Я до сих пор не могу осмыслить то, как это работает. И хотя мне глубоко симпатична Элизабет и как женщина, и как удивительной силы дух, отношения с этим городом у меня не сложились, он остался для меня чужим. Буквально с первых минут я ощущала, что словно бы кто-то не желает моего присутствия здесь. Мне там совершенно не отдыхалось, он здорово меня выпил, и, в отличие от Берлина, из которого я уезжала со слезами на глазах, я была неимоверно рада вернуться домой. Сейчас я наконец спокойна, хотя ещё весной бежала отсюда за успокоением.
И мне даже немного боязно оттого, что было бы со мной в Будапеште, потому что пока что он ассоциируется у меня с совершенно определённым образом...