451° по Фаренгейту
Плохая привычка - описывать впечатления задним числом, особенно, если после этого были уже другие книги, но я попробую.
До этого Брэдбери читала лишь в школе, мне тогда очень понравились его произведения, но и я была менее претенциозна, что ли. Сейчас с первых же страниц романа меня обдало явным привкусом зарубежного, американского слога. Книга, конечно, в переводе, но впечатление было очень ярким, особенно после отечественной фантастики, читаемой мною в последнее время. К этому надо было привыкнуть, что я и делала первые страниц сорок, а потом пошло нормально, с немалым интересом.
Однако мне не хватало градуса «антиутопичности», не хватало накала угнетаемости. Возможно, потому, что описываемые в книге события буквально полностью воплотились в реальность в наши дни. Разве что, книги не сжигают, за них не подвергают репрессиям, но сейчас есть другие, более действенные пути к уничтожению Литературы. Телевизорные стены - что иное, как не современные огромные плазменные панели? «Ракушки» в ушах - это ли не айподы и прочие плееры? Поток рекламы в метро настолько насыщен и громок, что потом не можешь отделаться от повторяющихся в памяти слоганов. Люди живут друг с другом, но целыми днями погружены в поток информации, льющийся через радио или телевидение (в наше время ещё добавился съедающий мозг интернет), не слушают и не слышат друг друга, глотают снотворное и антидепрессанты, не чувствуя дозы, а в один прекрасный момент просто не просыпаются. Это ли не реальность?
Впрочем, как мне показалось, значение книг в романе всё же несколько преувеличено. Это, конечно, искусство, заставляющее работать мозг, но оно не так опасно, и не такая уж это панацея. Просто в том мире было как у нас, но почти:
Не знаю. У нас есть всё, чтобы быть счастливыми, но мы несчастны. Чего-то нет. Я искал повсюду. Единственное, о чём я знаю, что раньше оно было, а сейчас его нет, - это книги, которые я сам сжигал вот уже десять или двенадцать лет.
И ещё несколько запомнившихся цитат. Без комментариев.
Видите ли, они говорят, что я необщительна. Будто бы я плохо схожусь с людьми. Странно. Потому что на самом деле я очень общительна. Все зависит от того, что понимать под общением. По-моему, общаться с людьми - значит болтать вот как мы с вами.- Она подбросила на ладони несколько каштанов, которые нашла под деревом в саду.- Или разговаривать о том, как удивительно устроен мир. Я люблю бывать с людьми. Но собрать всех в кучу и не давать никому слова сказать - какое же это общение? Урок по телевизору, урок баскетбола, бейсбола или бега, потом урок истории - что-то переписываем, или урок рисования - что-то перерисовываем, потом опять спорт. Знаете, мы в школе никогда не задаем вопросов. По крайней мере большинство. Сидим и молчим, а нас бомбардируют ответами - трах, трах, трах,- а потом еще сидим часа четыре и смотрим учебный фильм. Где же тут общение?
Сотня воронок, и в них по желобам льют воду только для того, чтобы она вылилась с другого конца. Да еще уверяют, будто это вино. К концу дня мы так устаем, что только и можем либо завалиться спать, либо пойти в парк развлечений - задевать гуляющих или бить стекла в специальном павильоне для битья стекол, или большим стальным мячом сшибать автомашины в тире для крушений. Или сесть в автомобиль и мчаться по улицам - есть, знаете, такая игра: кто ближе всех проскочит мимо фонарного столба или мимо другой машины. Да, они, должно быть, правы, я, наверно, такая и есть, как они говорят. У меня нет друзей. И это будто бы доказывает, что я ненормальная. Но все мои сверстники либо кричат и прыгают как сумасшедшие, либо колотят друг друга. Вы заметили, как теперь люди беспощадны друг к другу?
Если драма бессодержательна, фильм пустой, а комедия бездарна, дайте мне дозу возбуждающего - ударьте мне по нервам оглушительной музыкой! А мне будет казаться, что я реагирую на пьесу, тогда как это всего-навсего механическая реакция на звуковолны. Но мне-то все равно. Я люблю, чтобы меня тряхнуло как следует.
Когда я был еще мальчиком, умер мой дед, он был скульптором. Он был очень добрый человек, очень любил людей, это он помог очистить наш город от трущоб. Нам, детям, он мастерил игрушки, за свою жизнь, он, наверно, создал миллион разных вещей. Руки его всегда были чем-то заняты. И вот когда он умер, я вдруг понял, что плачу не о нем, а о тех вещах, которые он делал. Я плакал потому, что знал: ничего этого больше не будет, дедушка уже не сможет вырезать фигурки из дерева, разводить с нами голубей на заднем дворе, играть на скрипке или рассказывать нам смешные истории - никто не умел так их рассказывать, как он. Он был частью нас самих, и когда он умер, все это ушло из нашей жизни: не осталось никого, кто мог бы делать это так, как делал он.