Запись молчаливая
Мой витеватый утренний маршрут пролегает мимо рыбацких домиков, красивой гусеницей, расположившихся вдоль линии берега. В прошлом году, как память о тех, кто ушёл навсегда, но все ещё стоит невидимыми ангелами за спинами живых, на фасаде этой гусеницы повесили огромные картины из фотографий 30-50-70 летней давности.
На тех фотографиях ещё молодые улыбки, задор, блеск глаз и кудри тех, кого уже давно нет на этой земле. На тех фотографиях запечатлены обычные, повседневные моменты той жизни, когда ныне живущие были ещё детьми, когда мир казался им огромным, возможности бесконечными, а каждые моменты- вечностью.
Для нас, случайных прохожих, это были просто красивые черно-белые кадры, рассказывающие историю полюбившейся деревушки и ее жителей. А для кого-то в тех фотографиях была вся жизнь. Кто-то смотрел на эти фотографии, гладил портреты дрожащей морщинистой рукой и вспоминал детство.
Как герой толстовского рассказа, умирая мучительной смертью от рака, в поисках опоры в настоящем, за которую можно было бы ухватиться, искал эти опоры и не находил их в своей безрадостной, пусто прожитой жизни. И, перебирая по крупицам, все моменты своей долгой истории, он спустился по лестнице воспоминаний в прошлое. И именно там нашёл усладу, нашёл покой, нашёл счастье.
Как хочется, чтобы такие важные, такие святые для нас воспоминания, были незыблемы. Чтобы они удерживали нас от проступков, чтобы вся любовь бабушек- дедушек, теть, дядь, случайных и неслучайных в нашей жизни людей, их мудрость, их забота, их участие- стали для нас той подпиткой, что будет давать силы двигаться вперёд и не сбиваться с намеченной цели, не сходить с тропинки света.
Сейчас шла мимо берега, где старые рыбацкие дома. Когда-то давно, лет 60 назад, их строили там рыбаки, на казалось бы, ничьей земле. А сейчас выяснилось, что земля очень даже чья, а дома нужно сносить.
И вот стоят эти рыбацкие хижины, плотно прижавшись друг к другу плечом, как люди, которые делают стену из рук, продевая их, как гирлянду, кольцом руку в руку. Стоят, чтобы вместе защищаться пока будут силы.
Один дом начали сегодня сносить. Я стала невольным свидетелем того, как дедушка прислонился стеной к соседнему, пока стоящему дому, слёзы градом, по-детски вжался в стену, кулаком себе давит в лицо, как будто хочет кулаком то ли слёзы и внутренний крик спрятать, то ли себя внутрь затолкать, чтобы не видеть того, во что превращаются его воспоминания. Это, как дед Амаяк с его садами памяти. Боль.
Детская поза у старика ранила в самое сердце. Сердце отозвалось плачем. И, кажется, вместе со мной, тихонько заплакали соседние дома, ещё плотнее и решительнее сжавшие руки.
Стойте, милые. Стойте, не разжимая рук.
На тех фотографиях ещё молодые улыбки, задор, блеск глаз и кудри тех, кого уже давно нет на этой земле. На тех фотографиях запечатлены обычные, повседневные моменты той жизни, когда ныне живущие были ещё детьми, когда мир казался им огромным, возможности бесконечными, а каждые моменты- вечностью.
Для нас, случайных прохожих, это были просто красивые черно-белые кадры, рассказывающие историю полюбившейся деревушки и ее жителей. А для кого-то в тех фотографиях была вся жизнь. Кто-то смотрел на эти фотографии, гладил портреты дрожащей морщинистой рукой и вспоминал детство.
Как герой толстовского рассказа, умирая мучительной смертью от рака, в поисках опоры в настоящем, за которую можно было бы ухватиться, искал эти опоры и не находил их в своей безрадостной, пусто прожитой жизни. И, перебирая по крупицам, все моменты своей долгой истории, он спустился по лестнице воспоминаний в прошлое. И именно там нашёл усладу, нашёл покой, нашёл счастье.
Как хочется, чтобы такие важные, такие святые для нас воспоминания, были незыблемы. Чтобы они удерживали нас от проступков, чтобы вся любовь бабушек- дедушек, теть, дядь, случайных и неслучайных в нашей жизни людей, их мудрость, их забота, их участие- стали для нас той подпиткой, что будет давать силы двигаться вперёд и не сбиваться с намеченной цели, не сходить с тропинки света.
Сейчас шла мимо берега, где старые рыбацкие дома. Когда-то давно, лет 60 назад, их строили там рыбаки, на казалось бы, ничьей земле. А сейчас выяснилось, что земля очень даже чья, а дома нужно сносить.
И вот стоят эти рыбацкие хижины, плотно прижавшись друг к другу плечом, как люди, которые делают стену из рук, продевая их, как гирлянду, кольцом руку в руку. Стоят, чтобы вместе защищаться пока будут силы.
Один дом начали сегодня сносить. Я стала невольным свидетелем того, как дедушка прислонился стеной к соседнему, пока стоящему дому, слёзы градом, по-детски вжался в стену, кулаком себе давит в лицо, как будто хочет кулаком то ли слёзы и внутренний крик спрятать, то ли себя внутрь затолкать, чтобы не видеть того, во что превращаются его воспоминания. Это, как дед Амаяк с его садами памяти. Боль.
Детская поза у старика ранила в самое сердце. Сердце отозвалось плачем. И, кажется, вместе со мной, тихонько заплакали соседние дома, ещё плотнее и решительнее сжавшие руки.
Стойте, милые. Стойте, не разжимая рук.