Вопросы и ответы - 17
Ты меня как-то спрашивал про мое имя. Николь - это все бабушкины фантазии, ее парижская жизнь, муж был французом. Мама не возражала, хотя Парижа почти не помнит. А твое имя? Твоей маме, конечно, была близка Цветаева, раз она тебя в детстве называла Муром (это при имени Георгий). Мне иногда даже кажется, что вы с ним похожи...
А что ты знаешь про своих предков, откуда они? У тебя великолепный немецкий, не говоря уже о французском и английском. Но ты мне почти ничего не рассказывал о бабушках - дедушках. Знаю только, что эмигранты, но где, когда?
Вот что - давай потихоньку составлять наше генеалогическое древо. Хотелось бы также проследить судьбу Нелли и Алекса - остались ли у них дети, куда их разбросала судьба. Я до сих пор не могу отойти от их переписки. Знаю только, что у Нелли был пятилетний сын. Ты обещал кое-что разузнать у своих французских коллег. Но это - потом, когда закончишь книгу. Не отрывайся пока ни на что, ладно?
Всегда твоя Николь (так и быть, подпишусь полным именем). А ты не хочешь, чтобы я взяла твою фамилию? Хотя это уже из области фантазии:))
Странно, у моей бабушки муж тоже был французом. В любом случае, мне уже звонил Виктор Делонэ, уточнял девичью фамилию моей бабушки, хотя я просил его навести справки о Нелли и Алексе:)
Милый мой! Сегодня напишу немного - мама расхворалась. Съездила к ней в перерыве, привезла продукты, и, хоть время поджимало, начали разбирать семейные архивы. Скажу одно - все связано с Веной, Прагой и Парижем. Попробую разговорить папу - он почему-то категорически не хочет вспоминать прошлое, словно там заложены какие-то мины, которые могут взорвать нашу жизнь. Знаю одно - у него многое связано с ГУЛАГОМ, там сгинули его родные - дворянское происхождение. Он был совсем ребенком, попал в детдом, как сын врага народа. Попробую показать ему те немногие фотографии, которые чудом сохранились. А ты, если будет минутка, поспрашивай кое-что у своих коллег - заодно и про Нелли тоже. Меня словно завораживает ее судьба. А о чем рассказывала твоя мама?
Ну вот, день прошел. Завтра репетиция, маму надо навестить в перерыве, снова репетиция...Мне иногда кажется, что мы с тобой и не увидимся никогда. Вся надежда на тот самый вымечтанный свободный день, который ты мне обещал. Боже мой, как же я по тебе скучаю! Как мысленно обнимаю тебя! Всего - всего:))
ЕА
Мама (Елизавета Робертовна) ничего не помнит, её во время войны совсем маленькой девочкой эвакуировали вместе с родителями в Куйбышев. Эшелон с авиазаводом был разбомблен. Её счастье, что ей в медальончик на шее положили записку со всеми данными. Родителей среди выживших не было...
А вот отец говорит, что его дед был художником по рассказам матери. Но мать умерла в Питере в войну от голода и подробностей он не знает.
Меня не покидает ощущение некоего дежавю - Нелли и Алекс кажутся мне не чужими людьми, а родственниками. Может, всё это из-за того, что мы так близко приняли к сердцу их письма?
АК
1 февраля 1912 года
Радость моя,
Пространство искривляющий, кривизну женских ручек исправляющий.
С тягостным сердцем уезжала, видя, что оставляю тебя без сил и понимая, что сама же тебя и ввергла в это бессилие.
Вернулась, а тут твой письмо, в котором ты меня ждёшь. Сашенька, ты оказывается испытываешь (речь о твоей новой композиции с бабочкой) такие же сложности и затмения, но иначе их себе объясняешь; и себя терзаешь - я же, когда доселе ясный руке и сознанию путь затмевается, а я, как бы в белую стену упираюсь ощутив лбом её туманно-кисельную беспросветность, или пытаюсь отключить свой разум, доверив одной руке верчение силовых линий, или терпеливо жду, когда провидение смилостивится и снова завесу откроет. Наверное, мне это легче даётся, потому что я всегда чувствую свою вторичность, ведомость, подвластность руки какому-то более сильному началу вне меня. Я только исполнитель воли не всегда понятного мне замысла. А тебя такая роль не устраивает и ты хлещешь себя не прощая пауз. Мои солдатики валяются бог знает где и являются после долгих увещеваний, а твоя армия вечно на плацу.
Милый мой, во мне ощущение, что была тебе в тягость, буду ждать письма с тревогой. Тяжёлый и мрачный твой город.
Целую тебя, целую, целую
Yours Sincerely N.
4 февраля 1912 года (рисунок обнажённой девушки с развевающимися волосами)
Милый мой,
Впервые почувствовала, что вернулась в «другую» страну. Непонятно лишь, откуда я сама.
Каждая наша встреча - новая; свой цвет, своя пластика, своя радость, своя печаль.
«Око» на твоём последнем натюрморте мне даёт ощущение твоего постоянного присутствия.
Вылетела ли твоя бабочка? В твоей интерпретации её ожидало «много печали», а мои «бабочки» в деревенские лета, радостно освобождались от панциря и являлись миру такими свежими, яркими, блестящими...
Классическая иллюстрация к мифу о совершенствовании души.
Мне так нравятся твои «исследования темы» прежде чем начать, они сами по себе самостоятельные произведения. Если бы я издавала твой альбом, то обязательно соотнесла гравюры с твоим текстом, как программную музыку.
Бросил ли ты мою пластинку в кислоту? Что-то получится..? Твою мастерскую, конечно, нужно изображать по другому, я даже знаю как, но по силам ли? Она теперь осталась во мне живым организмом. Чревом Левиафана несущего меня в тайных глубинах. Эти неожиданные фантастические тени, меняющиеся в сумерках, шуршание мышей и шелест сухих цветов, всплески рыбьих хвостов и шорох тараканов, остановленное движение распятых бабочек и отлучённых от рук вееров. Старые куклы, играющие в новую игру; вечная ночь перед Рождеством. И ты, эту паутину ткущий из своих желаний, любовей, ностальгий...
Я чувствовала себя вплетённой в этот ковёр. (рисунок девушки с головой-бабочкой)
Царапаю “In Memoriam Mati”
Сегодня видела смешной сон - мы в Фрибурге в гостях у Жака, какой-то деревянный дом, люди, родственники, лошади.
Всегда после наших встреч особенно жду первого звонка и первого письма.
Звонок, надеюсь, завтра.
Нас снова пугают какими-то «белыми деньгами».
Скорее бы уж всё определилось.
Целую тебя
Nelly
Милый, пишу после сумбурного дня. С ролью понемногу сживаюсь, вспоминаю, как ее играла гениальная Линда Руммо в Пярнусском театре, как мы всю дорогу читали пьесу, зная, что перевода не будет. И до сих пор помню ее почти животный душераздирающий стон в конце спектакля - poeg, poeg - сын, сын...
От тебя писем нет и я не знаю, что и думать. Стенать, как Нелли? Нашла лучший выход - читаю в перерывах своего любимого Трифонова, он так мудр и человечен. " Другая жизнь"- словно название для переписки Н. и А. Там есть такая фраза - он называл свои записи РМ - раскапывание могил. Верил, что ниточка судьбы тянется из далекого прошлого к настоящему, и так можно предсказать будущее...Вот и мы словно раскапываем могилы. А ты не боишься, что найденные нами письма - это не просто так, ведь дали же мне роль, о которой можно только мечтать! А вдруг за все придется платить и наша жизнь может повторить их страдания?
В твоих письмах меня задели два слова - апломб и экзальтация. Как же ты мало знаешь меня...Обнимаю. Доверяю пока тебе раскапывать могилы:))
Фото Т.Смирнова
Ника, извини! Издатель душит, если не сдам рукопись до конца месяца, то она в этом году уже в работу не пойдёт, а что будет в следующем, он сам не гарантирует, говорит, возможно сократят фонды по теме.
Мы с тобой наверстаем, вот вырвемся из этого круга и у нас будет всё: небо в алмазах, бесконечное кружение и брызги шампанского:) Ты мне очень дорога, я так рад, что ты в таком воодушевлении сейчас (которое, возможно, я и принял за экзальтацию:)), рад твоим успехам (Ольга успела нашептать, что главный от тебя в восторге), рад твоей пылкости и в письмах и наяву. Только давай чуть-чуть подождём, перетерпим и дальше всё будет хорошо.
А что ты знаешь про своих предков, откуда они? У тебя великолепный немецкий, не говоря уже о французском и английском. Но ты мне почти ничего не рассказывал о бабушках - дедушках. Знаю только, что эмигранты, но где, когда?
Вот что - давай потихоньку составлять наше генеалогическое древо. Хотелось бы также проследить судьбу Нелли и Алекса - остались ли у них дети, куда их разбросала судьба. Я до сих пор не могу отойти от их переписки. Знаю только, что у Нелли был пятилетний сын. Ты обещал кое-что разузнать у своих французских коллег. Но это - потом, когда закончишь книгу. Не отрывайся пока ни на что, ладно?
Всегда твоя Николь (так и быть, подпишусь полным именем). А ты не хочешь, чтобы я взяла твою фамилию? Хотя это уже из области фантазии:))
Странно, у моей бабушки муж тоже был французом. В любом случае, мне уже звонил Виктор Делонэ, уточнял девичью фамилию моей бабушки, хотя я просил его навести справки о Нелли и Алексе:)
Милый мой! Сегодня напишу немного - мама расхворалась. Съездила к ней в перерыве, привезла продукты, и, хоть время поджимало, начали разбирать семейные архивы. Скажу одно - все связано с Веной, Прагой и Парижем. Попробую разговорить папу - он почему-то категорически не хочет вспоминать прошлое, словно там заложены какие-то мины, которые могут взорвать нашу жизнь. Знаю одно - у него многое связано с ГУЛАГОМ, там сгинули его родные - дворянское происхождение. Он был совсем ребенком, попал в детдом, как сын врага народа. Попробую показать ему те немногие фотографии, которые чудом сохранились. А ты, если будет минутка, поспрашивай кое-что у своих коллег - заодно и про Нелли тоже. Меня словно завораживает ее судьба. А о чем рассказывала твоя мама?
Ну вот, день прошел. Завтра репетиция, маму надо навестить в перерыве, снова репетиция...Мне иногда кажется, что мы с тобой и не увидимся никогда. Вся надежда на тот самый вымечтанный свободный день, который ты мне обещал. Боже мой, как же я по тебе скучаю! Как мысленно обнимаю тебя! Всего - всего:))
ЕА
Мама (Елизавета Робертовна) ничего не помнит, её во время войны совсем маленькой девочкой эвакуировали вместе с родителями в Куйбышев. Эшелон с авиазаводом был разбомблен. Её счастье, что ей в медальончик на шее положили записку со всеми данными. Родителей среди выживших не было...
А вот отец говорит, что его дед был художником по рассказам матери. Но мать умерла в Питере в войну от голода и подробностей он не знает.
Меня не покидает ощущение некоего дежавю - Нелли и Алекс кажутся мне не чужими людьми, а родственниками. Может, всё это из-за того, что мы так близко приняли к сердцу их письма?
АК
1 февраля 1912 года
Радость моя,
Пространство искривляющий, кривизну женских ручек исправляющий.
С тягостным сердцем уезжала, видя, что оставляю тебя без сил и понимая, что сама же тебя и ввергла в это бессилие.
Вернулась, а тут твой письмо, в котором ты меня ждёшь. Сашенька, ты оказывается испытываешь (речь о твоей новой композиции с бабочкой) такие же сложности и затмения, но иначе их себе объясняешь; и себя терзаешь - я же, когда доселе ясный руке и сознанию путь затмевается, а я, как бы в белую стену упираюсь ощутив лбом её туманно-кисельную беспросветность, или пытаюсь отключить свой разум, доверив одной руке верчение силовых линий, или терпеливо жду, когда провидение смилостивится и снова завесу откроет. Наверное, мне это легче даётся, потому что я всегда чувствую свою вторичность, ведомость, подвластность руки какому-то более сильному началу вне меня. Я только исполнитель воли не всегда понятного мне замысла. А тебя такая роль не устраивает и ты хлещешь себя не прощая пауз. Мои солдатики валяются бог знает где и являются после долгих увещеваний, а твоя армия вечно на плацу.
Милый мой, во мне ощущение, что была тебе в тягость, буду ждать письма с тревогой. Тяжёлый и мрачный твой город.
Целую тебя, целую, целую
Yours Sincerely N.
4 февраля 1912 года (рисунок обнажённой девушки с развевающимися волосами)
Милый мой,
Впервые почувствовала, что вернулась в «другую» страну. Непонятно лишь, откуда я сама.
Каждая наша встреча - новая; свой цвет, своя пластика, своя радость, своя печаль.
«Око» на твоём последнем натюрморте мне даёт ощущение твоего постоянного присутствия.
Вылетела ли твоя бабочка? В твоей интерпретации её ожидало «много печали», а мои «бабочки» в деревенские лета, радостно освобождались от панциря и являлись миру такими свежими, яркими, блестящими...
Классическая иллюстрация к мифу о совершенствовании души.
Мне так нравятся твои «исследования темы» прежде чем начать, они сами по себе самостоятельные произведения. Если бы я издавала твой альбом, то обязательно соотнесла гравюры с твоим текстом, как программную музыку.
Бросил ли ты мою пластинку в кислоту? Что-то получится..? Твою мастерскую, конечно, нужно изображать по другому, я даже знаю как, но по силам ли? Она теперь осталась во мне живым организмом. Чревом Левиафана несущего меня в тайных глубинах. Эти неожиданные фантастические тени, меняющиеся в сумерках, шуршание мышей и шелест сухих цветов, всплески рыбьих хвостов и шорох тараканов, остановленное движение распятых бабочек и отлучённых от рук вееров. Старые куклы, играющие в новую игру; вечная ночь перед Рождеством. И ты, эту паутину ткущий из своих желаний, любовей, ностальгий...
Я чувствовала себя вплетённой в этот ковёр. (рисунок девушки с головой-бабочкой)
Царапаю “In Memoriam Mati”
Сегодня видела смешной сон - мы в Фрибурге в гостях у Жака, какой-то деревянный дом, люди, родственники, лошади.
Всегда после наших встреч особенно жду первого звонка и первого письма.
Звонок, надеюсь, завтра.
Нас снова пугают какими-то «белыми деньгами».
Скорее бы уж всё определилось.
Целую тебя
Nelly
Милый, пишу после сумбурного дня. С ролью понемногу сживаюсь, вспоминаю, как ее играла гениальная Линда Руммо в Пярнусском театре, как мы всю дорогу читали пьесу, зная, что перевода не будет. И до сих пор помню ее почти животный душераздирающий стон в конце спектакля - poeg, poeg - сын, сын...
От тебя писем нет и я не знаю, что и думать. Стенать, как Нелли? Нашла лучший выход - читаю в перерывах своего любимого Трифонова, он так мудр и человечен. " Другая жизнь"- словно название для переписки Н. и А. Там есть такая фраза - он называл свои записи РМ - раскапывание могил. Верил, что ниточка судьбы тянется из далекого прошлого к настоящему, и так можно предсказать будущее...Вот и мы словно раскапываем могилы. А ты не боишься, что найденные нами письма - это не просто так, ведь дали же мне роль, о которой можно только мечтать! А вдруг за все придется платить и наша жизнь может повторить их страдания?
В твоих письмах меня задели два слова - апломб и экзальтация. Как же ты мало знаешь меня...Обнимаю. Доверяю пока тебе раскапывать могилы:))
Фото Т.Смирнова
Ника, извини! Издатель душит, если не сдам рукопись до конца месяца, то она в этом году уже в работу не пойдёт, а что будет в следующем, он сам не гарантирует, говорит, возможно сократят фонды по теме.
Мы с тобой наверстаем, вот вырвемся из этого круга и у нас будет всё: небо в алмазах, бесконечное кружение и брызги шампанского:) Ты мне очень дорога, я так рад, что ты в таком воодушевлении сейчас (которое, возможно, я и принял за экзальтацию:)), рад твоим успехам (Ольга успела нашептать, что главный от тебя в восторге), рад твоей пылкости и в письмах и наяву. Только давай чуть-чуть подождём, перетерпим и дальше всё будет хорошо.