Новый Монтень
А вот и подарок!
Пока я замерзала в деревне портал "45-я параллель" №25/301 (01.09.2014) в рубрике "Новый Монтень" опубликовал эссе и статьи Ильи:
"Исповедь", "Silentium. Молчание Тютчева и молчание Мандельштама", "Русская диссидентская поэзия XIX-XX веков", "Русский модерн" и "Русский характер".
Иллюстрации - рисунки автора.
ИСТОЧНИК: http://45parallel.net/ilya_tyurin/prostye_otvety_na_vechnye_voprosy/
ИЗ ДНЕВНИКА ЖЖ: http://rrosrp.livejournal.com/124453.html
В рубрике «Новый Монтень» - поэт, рок-музыкант, философ Илья Тюрин (Москва, 1980-1999).
На странице автора - посмертная хронология (публикации, постановки, отзывы, мероприятия имени и памяти) плюс две статьи: о литературных традициях, в которых он укоренен (Валентин Курбатов. Голос «Оттуда») и об основных мотивах эссеистики (Евгений Сухарев. Возраст Луны).
Простые ответы на «вечные вопросы» - несколько эссе о культурных и психологических закономерностях литературного процесса. Объект литературоведческого анализа - Мандельштам, современники Пушкина, Тютчев...
ИсповедьВозможно, наиболее губительный эффект, производимый тоталитарным режимом на искусство, состоит в следующем. В условиях диктатуры момент добровольности (а значит, и доля исповеди) в творчестве, несомненно, ценится больше, чем когда-либо. Со временем он превращается в опознавательный знак истинного искусства, и действие его на качество произведения кажется абсолютным. Иначе говоря, добровольность творчества становится обязательной для того, чтобы его результат признали настоящим искусством, что, конечно, обесценивает её. При этом никакой тоталитаризм не способен регулировать появление неподдельных художников; в трагическую эпоху их ни больше, ни меньше, чем в любую другую. Количество талантливых опытов входит в противоречие с количеством «честных», и это надолго отравляет внутрилитературные, например, отношения.
Русская диссидентская поэзия XIX-XX вековИз некогда запрещённых стихотворений опытов прошлого столетия собраны отдельные антологии. Это, так сказать, официальная поэзия протеста. Единственное, что могло бы конкурировать с ними по однообразию голосов и интонаций, - только сборники действительно официальной поэзии, если они есть.
<...>
Диссидентов всегда существенно больше, чем поэтов, так что для нас интересен не поэт как диссидент, а наоборот, диссидент в поэтической ситуации. Эта ситуация привлекательна для диссидента тем, что несогласие всегда предпочтительней выразить стихами. Но, понимающий это, он нечасто понимает то, что обращается к весьма нелепому искусству, у которого нелепые требования и нелепые служители - в этом трагедия ситуации. От неё, как мы видели, хорошо помогает профессионализм.
<...>
Иосиф Бродский: Да, я думаю, что Мандельштам, например, тоже сильно его <Сталина> разочаровал своей одой. Его стихотворение о Сталине гениально. Быть может, эта ода Иосифу Виссарионовичу - самые потрясающие стихи, которые Мандельштамом написаны. Я думаю, что Сталин сообразил, в чем дело. Сталин вдруг сообразил, что это не Мандельштам - его тезка, а он, Сталин, - тезка Мандельштама.
<...>
Я уверен, что Осип Мандельштам добился небывалой и убийственной для себя интонации: каждый видит в его "Оде" как раз то, что хочет в ней видеть - каждое слово из неё можно абсолютно в равной степени воспринимать и как похвалу и как уничтожение!
<...>
На протяжении анализа любого письменного инакомыслия мы неизбежно сталкиваемся с тем, что исследуем, оказывается, не чувство и даже не позицию, а только некоторое намерение или осторожное пожелание (и в самых радикальных стихах!), которым практическое исполнение страшно, как смерть, потому что после исполнения пожелание не существует.
Silentium. Молчание Тютчева и молчание Мандельштама
Он <...> спорил: это я говорю на том основании, что о согласии - если извещают - то извещают в прозе. <...> Мандельштам почти дерзок с Тютчевым. Он говорит: «Повелительное наклонение - прежде всего знак упущенной вами секунды. Я наблюдаю молчание как участник, а вы - только как исследователь». Мандельштам выполняет требование Тютчева молчать с пользой для себя.
Русский модернЕсли доискиваться и обращать внимание на то, почему именно поэзия оказалась в центре их интересов, их деятельности, можно, видимо, понять, что собственно занятие стихами здесь не стояло на первом месте. Это было скорее то, что было найдено (и найдено поразительно удачно) в связи с какими-то иными поисками. И эти поиски были поисками максимального отчуждения. Я думаю, отчуждения от своего государства прежде всего, и создания каких-то альтернативных его форм. Это всегда было модной и находящей спрос идеей в России, и это выразилось в создании десятков обществ. Полагаю, здесь были трагически перепутаны отчуждение от общества поэта - природное и исходящее более от того, что его не принимает «толпа» - с отчуждением сектанта, которое для него профессионально.
Русский характерТочно неизвестно, в какой мере в создании «образа русского человека» поучаствовал сам «русский человек». Когда имеешь дело с творческой фантазией писателя или публициста, трудно сказать, каков механизм преображения его личных впечатлений в текст - и, следовательно, невозможно судить о том, что теряется и что приобретается по пути. Кроме того, Гоголь с Достоевским и Салтыковым-Щедриным как свободные люди могли писать абсолютно всё, что хотели, и никто не вменял им в обязанность созидать объективный портрет среднего русского персонажа, тем более - олицетворённый русский характер. Не знаю, чем объяснить фальшивые, комические, подчас злобные картинки из «народной жизни». Может быть, у художника слова в тот день было настроение ни к чёрту или на улице его толкнул в бок мужик в лаптях - всё бывает. Но вдруг оказывается, что в этих картинках мы приобщились к совершенной и непреложной истине. Почему? Потому что забавные прибаутки вроде «Истории одного города», «Сказки о попе и его работнике Балде», эпизода с деревней Заманиловкой из «Мёртвых душ» столкнулись с любопытной российской традицией - находить в каждой строке любимого автора божественное откровение о судьбах Родины.