"Всё. Добра больше"
Я уже рассказывала не раз, что у меня не только тег в ЖЖ, но и папка есть специальная - "Духоподъёмные люди". Газетными вырезками, распечатанными на отдельных листочках интервью и "правилами жизни" собираются в ней те, кто в пасмурную, как сегодня, погоду способен укрепить мой дух, поднять настроение: Пётр Фоменко, Сергей Бархин, Булат Окуджава, Зиновий Гердт, Резо Габриадзе, Алексей Герман, Юрий Никулин... Наверное, скоро лопнет папка.
В отдельном файлике-кармашке вырезанное из "Общей газеты" 1997 года интервью с Сергеем Юрским. Оно напечатано в рубрике "Я и ценности моей жизни" и разбито на отдельные главки:
- "Жизнь между юбилеем и поминанием",
- "Театр от противного. От очень противного",
- "Письмо к человеку".
И мне особенно в этом интервью последняя часть дорога. Сейчас я вам фрагменты процитирую, потому что очень хочется поделиться:
"Есть ли смысл что-то делать? Я расскажу вам такую историю. Десять лет назад я ставил спектакль в Японии. Примерно через год после того, как я оттуда уехал, я получил письмо, где была фотография и общее письмо. Они возобновили спектакль, который я поставил, несколько человек заменилось - техников, осветителей. И к общему письму были приложены письма каждого из них ко мне, в том числе и новеньких, которых ни я не знаю, ни они меня. По-японски, иероглифами, без перевода. Я принял это как вежливость, как традицию. Хорошо".
Дальше Юрский рассказывает, что попросил одну знакомую "японскую женщину", которая знала по-русски, перевести "отдельные" письма к нему, "а то как-то неловко". И женщина перевела:
"Меня зовут так-то, я с вами не знакома, но я очень рада, что теперь работаю в этом спектакле осветителем, потому что прежняя родила ребёнка, она шлёт вам привет. У меня есть мама, а папа умер, я жила в городе Киото, а теперь работаю в Токио".
Таких вот писем много в общем конверте. И Юрский спрашивает "японскую женщину": "Может, это продюсер заставил их написать? Какой им во мне прок? Я далеко, к ним не вернусь. Они меня не знают".
И вот что говорит "японская женщина":
"А у нас так принято. Можно писать людям незнакомым. Можно писать мёртвым людям. Скажем, под Новый год написать умершему, что - я тебя помню... Можно в храм отнести и положить, а можно никуда не носить, дома положить".
И наконец самое важное: "Я, человек грубого европейского сознания, спрашиваю: "Ну? И что тогда?" Она говорит: "Всё. Добра больше".
Заодно выложу здесь мою любимую запись: Юрский читает пушкинского "Графа Нулина". У меня пластинка была такая, и я девятиклассникам иногда ставила её, но я не знала, что Юрский таким молодым это записал.
Click to view