XI. ЗАКЛЮЧЕННЫЕ. ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫЕ. ГЕЙФЕЛЬ
Гейфель сменил Боролина на должности заведующего электропредприятиями Соловецкого отделения СЛАГа. В возрасте около 50 лет он выглядел значительно старше своего возраста, с большой проседью в коротко остриженной прическе. Очень заметное дрожание головы при малейшем волнении и даже при общении с кем-либо, полная неуверенность в себе, ясно свидетельствовали о тяжелой психической травме, нанесенной Гейфелю следствием и приговором. Офицер-артиллерист, получивший знания инженера-технолога при прохождении курса Михайловской Артиллерийской академии, Гейфель еще до первой мировой войны работал на Пороховом заводе в Санкт-Петербурге, а затем на Пороховом заводе в Шостке. На последнем заводе он и остался работать после революции, и в 1931 году был арестован ОГПУ, как «вредитель» и получил расстрел, который был заменен десятью годами концлагеря. Формально он был приговорен по статье 58 пункт 7 (вредительство) и пункт 9 (диверсия). Гейфель тоже ни в чем не был виноват, но в 1931 году была кампания по изъятию еще остававшихся в Красной армии и военной промышленности офицеров Русской армии, и Гейфель попал в их число.
Запуганный, Гейфель медленно присматривался к работе электропредприятий, ничем не проявляя себя, как заведующий, всецело полагаясь на слаженный Боролиным коллектив. Мои ежедневные доклады, как заведующего электросетями, он выслушивал внимательно, но если не стоял неразрешенный вопрос, он неизменно произносил одну и ту же фразу: «Что вы предлагаете?», - Боролин знал за меня всё и указывал что делать, а тут мне самому приходилось вносить предложения, с которыми Гейфель неизменно соглашался и если надо было не задумываясь, подписывал.
Электропредприятия работали слаженно, никаких потрясений на Гейфеля не сваливалось, и он, постепенно отдохнув от пережитого, подружившись со мной (несмотря на разность лет), механиками электростанции и телефонной станции, стал все больше проявлять свои организаторские способности, в то же время ничего не меняя и дав нам всем троим полную свободу в проявлении собственной инициативы во вверенных нам объектах. Гейфель был очень неплохим человеком, но слишком инертным если касалось помощи кому-либо из его подчиненных, в особенности если это было связано с ходатайством перед начальником лагеря, куда он не любил ходить. Перед уходом к начальнику отделения с докладом у Гейфеля всегда особенно заметно тряслась голова. Была ли эта особенность заложена в его натуре или это было следствием пережитого им, но в таких случаях Гейфель выглядел просто трусом. По сравнению с Боролиным на него нельзя было положиться. Один эпизод, о котором я расскажу в следующем отрывке этой главы, очень ярко охарактеризовал его в этом отношении.
В то же время, когда Гейфель полностью оправился от перенесенных на следствии страданий, он явно стал бить на снижение своего срока заключения. В отличие от Боролина, который, пробиваясь сам, тащил и всех за собой, Гейфель действовал строго индивидуально, заботясь только о себе, о том, чтобы как-нибудь его заметило начальство, и только его одного. И в погоне за этим выдвижением себя, Гейфель проявил недюжинные способности изобретателя и рационализатора. Справедливости ради надо сказать, что этим своим талантом он делился и с другими. Так, когда в порядке соцсоревнования, на электропредприятия на квартал нам навязали двенадцать обязательств по представлению рацпредложений, которые формально распределили между инженерно-техническим персоналом, Гейфель сам за нас сделал все двенадцать предложений. Мне осталось только подписать чертеж и объяснение к станочку по выработке гвоздей из проволоки. Тема была актуальна, так как фабрика ширпотреба ощущала острый недостаток в маленьких гвоздиках для сколачивания игрушечных трамвайчиков.
Предпринятое Сталиным в конце двадцатых, начале тридцатых годов «развернутое наступление на частника», в том числе и на кустарей, привело к полной ликвидации ремесел, и наша страна оказалась без предметов широкого потребления. Невозможно перечислить всех тех предметов обихода, которые отсутствовали в те времена в продаже. От чайников и деревянных ложек до игрушек и зубных щеток все исчезло. На ОГПУ, как спасителя государства от всех бед, как на орудие подавления народа, так и на производителя строек социализма, была возложена еще одна миссия - производство ширпотреба. На Соловецкое отделение была возложена задача изготовления деревянных ложек и игрушек (трамвайчиков и кукол). С открытием навигации 1932 года в кремле в Троицком соборе, где помещалась 13 пересыльная рота, был оборудован цех по изготовлению деревянных ложек, колокольня превращена в сушилку древесины, а вместо 14 роты были оборудованы цех трамвайчиков и кукольный. План был дан колоссальный, который из месяца в месяц не выполнялся, и нагоняй за нагоняем сыпались сверху на головы Соловецкого лагеря и Соловецкого отделения.
Но сколько ложек могли сделать вручную несколько сотен шпаненков - молодых уголовников-подростков, согнанных в до отказа набитом ими соборе?! Дело принимало весьма плохой оборот, грозивший начальству оказаться на положении заключенных, а заключенным быть расстрелянными за невыполнение плана. Вот тут-то и развернулся Гейфель, в своем изобретательском таланте и устремлении стать заметным у начальства, чтобы облегчить свою участь, снизить себе срок заключения. Он предложил механизировать выработку деревянных ложек на токарных станках при помощи изобретенной им фрезы особой формы. Чтобы обеспечить успех продвижения своего изобретения, и следовательно и свое, Гейфель сделал гениальный ход через голову начальника Соловецкого отделения, обратившись прямо к начальнику Соловецкого лагеря Сенкевичу, бывшему пограничнику, с четырьмя ромбами в петлицах, с ходатайством быть его... соавтором.
Здесь я впервые встретился с отвратительным видом эксплуатации человека человеком, так распространившимся впоследствии в советском обществе под невинным названием соавторства. Соавторство в прямом смысле этого слова обозначает совместную двух или более лиц работу над каким-нибудь изобретением, проектом, художественным произведением дающую право на получение премии, вознаграждения пропорционально вложенного труда. Соавторство по-советски заключается в том, что талантливый работник-изобретатель, проектировщик, художник кисти или пера, к своему несчастью стоящий на невысокой ступени строго-иерархического, притом и бюрократического аппарата советской власти не в состоянии свой труд, как бы он ни был ценен, продвинуть до признания, а, следовательно, и получения вознаграждения, поскольку сам автор имеет слишком мало веса. Чтобы протолкнуть свой труд через все бюрократические рогатки, автор предлагает какому-либо высокопоставленному лицу соавторство с ним. Это высокопоставленное лицо, заинтересовавшееся сразу получением без труда половины, обычно большей, следуемого за изобретение (проект, художественное произведение) вознаграждения, протаскивает через головы своих подчиненных для «законного» признания труда и, как соавтор кладет кругленькую сумму к себе в карман, нисколько не стесняясь этой по сути взяткой за занимаемое им положение, присваивая, таким образом, прибавочную стоимость труженика - действительного автора труда, паразитируя его талант.
И в данном случае каким соавтором в изобретении инженера мог быть безграмотный, не только технически, грубый солдафон, провинившийся чем-то на границе и потому попавший штрафником в начальники Соловецкого лагеря?! Но факт остается фактом, и нашумевшее изобретение «фрезы для изготовления деревянных ложек Сенкевича-Гейфеля» после испытания была внедрена в производство. Опытная фреза была изготовлена по чертежам Гейфеля в механической мастерской соловецкой электростанции, где и были произведены испытания. Гейфель стал за токарный станок, тупо уставившись на впервые увиденную им фрезу «соавтор» Сенкевич стоял весьма величаво. С Сенкевичем приехал и Боролин, как главный механик лагеря. Он хронометрировал все операции по изготовлению ложки на токарном станке, держа в руках золотые карманные часы, милостиво данные ему в руки на этот случай, самим Сенкевичем (заключенному иметь часы запрещалось, поскольку они могли «содействовать успеху побега», и потому Боролин своих часов не имел). То обстоятельство, что Сенкевич доверил Боролину свои, да еще золотые часы, свидетельствовало о том авторитете, который уже и у Сенкевича успел завоевать Боролин. На испытании присутствовал и я, как председатель ЯРИЗа (ячейка рационализации и изобретательства) электропредприятий (это была одна из моих многочисленных общественных нагрузок).
После окончания испытаний Боролин лукаво сощурив глаза, возвращая Сенкевичу часы, не мог не съязвить: «Хотел Вам, гражданин начальник, не возвращать часов, может быть, статью бы мне переменили, за воровство ведь легче сидеть»! Сенкевич подозрительно посмотрел на Боролина, не зная, как реагировать на шутку, что-что пробормотал неясное и поскорее засунул часы в карман.
Протокол испытаний был утвержден лагерным БРИЗом (бюро рац. и изобр.), подчиненные Сенкевичу заключенные из производственно-планового отдела подсчитали колоссальный денежный эффект изобретения, Сенкевич без зазрения совести положил в карман кругленькую сумму, а Гейфель получил скидку срока в два года и был переведен с Соловков в отдел главного механика в УСЛАГ в г. Кемь на материке.
Заказ на фрезы в большом количестве вне всякой очереди был выполнен на судоремонтном заводе на Соловках, до закрытия навигации успели завезти на Соловки токарные станки. За зимовку 1932-33 годов были изготовлены десятки тысяч деревянных ложек, была погашена задолженность за 1932 год и перевыполнен план первого полугодия 1933 года. А тут и вышел конфуз. Когда ложки поступили через госторговлю в розничную продажу, оказалось, что для еды они негодны. Ручка и черпак ложки лежали в одной плоскости, никакого изгиба не было, да и не могло быть при обработке фрезой на токарном станке.
Виновников искать не стали, ведь Сенкевич был «свой», чекист. Премию от него не отобрали, и от Гейфеля скидку срока и на Соловки не возвратили. Собственно и убытка от произведенного брака не было, так как и древесина, ушедшая на изготовление ложек, и само изготовление ложек производилось бесплатным рабским трудом.
К этому времени Сенкевича уже не было в Кеми. Он был переведен, тоже начальником лагеря, куда-то на дальний северо-восток во вновь открывшийся лагерь ОГПУ. Наказан он был не за противозаконное получение премии, а за неудачное интервью, взятое у него корреспонденткой известной английской газеты «Таймс», которое переросло в международный скандал такого размера, что московская «Правда» вынуждена была выступить с опровержением, которое по существу ничего не опровергало, а только подтвердило все описанное корреспонденткой. Прочтя это опровержение, у нас, у заключенных, не осталось никакого сомнения о причине перевода, фактически смещения, Сенкевича. Из газеты «Правда» мы узнали, что эта предприимчивая мисс не только проникла в г. Кемь, но что ее сняли с парохода, отплывавшего из Кемперпункта на Соловки. Тогда она добилась интервью у Сенкевича, ставшего для него роковым. Автор статьи в «Правде» особо расстраивался, называя наглой ложью и описание часовых из войск ОГПУ, которых корреспондентка охарактеризовала как разбойников в военной форме, и ответ Сенкевича: «А мы их расстреливаем», - на вопрос мисс, что делают с заключенными в лагерях, когда они не подчиняются.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ
Запуганный, Гейфель медленно присматривался к работе электропредприятий, ничем не проявляя себя, как заведующий, всецело полагаясь на слаженный Боролиным коллектив. Мои ежедневные доклады, как заведующего электросетями, он выслушивал внимательно, но если не стоял неразрешенный вопрос, он неизменно произносил одну и ту же фразу: «Что вы предлагаете?», - Боролин знал за меня всё и указывал что делать, а тут мне самому приходилось вносить предложения, с которыми Гейфель неизменно соглашался и если надо было не задумываясь, подписывал.
Электропредприятия работали слаженно, никаких потрясений на Гейфеля не сваливалось, и он, постепенно отдохнув от пережитого, подружившись со мной (несмотря на разность лет), механиками электростанции и телефонной станции, стал все больше проявлять свои организаторские способности, в то же время ничего не меняя и дав нам всем троим полную свободу в проявлении собственной инициативы во вверенных нам объектах. Гейфель был очень неплохим человеком, но слишком инертным если касалось помощи кому-либо из его подчиненных, в особенности если это было связано с ходатайством перед начальником лагеря, куда он не любил ходить. Перед уходом к начальнику отделения с докладом у Гейфеля всегда особенно заметно тряслась голова. Была ли эта особенность заложена в его натуре или это было следствием пережитого им, но в таких случаях Гейфель выглядел просто трусом. По сравнению с Боролиным на него нельзя было положиться. Один эпизод, о котором я расскажу в следующем отрывке этой главы, очень ярко охарактеризовал его в этом отношении.
В то же время, когда Гейфель полностью оправился от перенесенных на следствии страданий, он явно стал бить на снижение своего срока заключения. В отличие от Боролина, который, пробиваясь сам, тащил и всех за собой, Гейфель действовал строго индивидуально, заботясь только о себе, о том, чтобы как-нибудь его заметило начальство, и только его одного. И в погоне за этим выдвижением себя, Гейфель проявил недюжинные способности изобретателя и рационализатора. Справедливости ради надо сказать, что этим своим талантом он делился и с другими. Так, когда в порядке соцсоревнования, на электропредприятия на квартал нам навязали двенадцать обязательств по представлению рацпредложений, которые формально распределили между инженерно-техническим персоналом, Гейфель сам за нас сделал все двенадцать предложений. Мне осталось только подписать чертеж и объяснение к станочку по выработке гвоздей из проволоки. Тема была актуальна, так как фабрика ширпотреба ощущала острый недостаток в маленьких гвоздиках для сколачивания игрушечных трамвайчиков.
Предпринятое Сталиным в конце двадцатых, начале тридцатых годов «развернутое наступление на частника», в том числе и на кустарей, привело к полной ликвидации ремесел, и наша страна оказалась без предметов широкого потребления. Невозможно перечислить всех тех предметов обихода, которые отсутствовали в те времена в продаже. От чайников и деревянных ложек до игрушек и зубных щеток все исчезло. На ОГПУ, как спасителя государства от всех бед, как на орудие подавления народа, так и на производителя строек социализма, была возложена еще одна миссия - производство ширпотреба. На Соловецкое отделение была возложена задача изготовления деревянных ложек и игрушек (трамвайчиков и кукол). С открытием навигации 1932 года в кремле в Троицком соборе, где помещалась 13 пересыльная рота, был оборудован цех по изготовлению деревянных ложек, колокольня превращена в сушилку древесины, а вместо 14 роты были оборудованы цех трамвайчиков и кукольный. План был дан колоссальный, который из месяца в месяц не выполнялся, и нагоняй за нагоняем сыпались сверху на головы Соловецкого лагеря и Соловецкого отделения.
Но сколько ложек могли сделать вручную несколько сотен шпаненков - молодых уголовников-подростков, согнанных в до отказа набитом ими соборе?! Дело принимало весьма плохой оборот, грозивший начальству оказаться на положении заключенных, а заключенным быть расстрелянными за невыполнение плана. Вот тут-то и развернулся Гейфель, в своем изобретательском таланте и устремлении стать заметным у начальства, чтобы облегчить свою участь, снизить себе срок заключения. Он предложил механизировать выработку деревянных ложек на токарных станках при помощи изобретенной им фрезы особой формы. Чтобы обеспечить успех продвижения своего изобретения, и следовательно и свое, Гейфель сделал гениальный ход через голову начальника Соловецкого отделения, обратившись прямо к начальнику Соловецкого лагеря Сенкевичу, бывшему пограничнику, с четырьмя ромбами в петлицах, с ходатайством быть его... соавтором.
Здесь я впервые встретился с отвратительным видом эксплуатации человека человеком, так распространившимся впоследствии в советском обществе под невинным названием соавторства. Соавторство в прямом смысле этого слова обозначает совместную двух или более лиц работу над каким-нибудь изобретением, проектом, художественным произведением дающую право на получение премии, вознаграждения пропорционально вложенного труда. Соавторство по-советски заключается в том, что талантливый работник-изобретатель, проектировщик, художник кисти или пера, к своему несчастью стоящий на невысокой ступени строго-иерархического, притом и бюрократического аппарата советской власти не в состоянии свой труд, как бы он ни был ценен, продвинуть до признания, а, следовательно, и получения вознаграждения, поскольку сам автор имеет слишком мало веса. Чтобы протолкнуть свой труд через все бюрократические рогатки, автор предлагает какому-либо высокопоставленному лицу соавторство с ним. Это высокопоставленное лицо, заинтересовавшееся сразу получением без труда половины, обычно большей, следуемого за изобретение (проект, художественное произведение) вознаграждения, протаскивает через головы своих подчиненных для «законного» признания труда и, как соавтор кладет кругленькую сумму к себе в карман, нисколько не стесняясь этой по сути взяткой за занимаемое им положение, присваивая, таким образом, прибавочную стоимость труженика - действительного автора труда, паразитируя его талант.
И в данном случае каким соавтором в изобретении инженера мог быть безграмотный, не только технически, грубый солдафон, провинившийся чем-то на границе и потому попавший штрафником в начальники Соловецкого лагеря?! Но факт остается фактом, и нашумевшее изобретение «фрезы для изготовления деревянных ложек Сенкевича-Гейфеля» после испытания была внедрена в производство. Опытная фреза была изготовлена по чертежам Гейфеля в механической мастерской соловецкой электростанции, где и были произведены испытания. Гейфель стал за токарный станок, тупо уставившись на впервые увиденную им фрезу «соавтор» Сенкевич стоял весьма величаво. С Сенкевичем приехал и Боролин, как главный механик лагеря. Он хронометрировал все операции по изготовлению ложки на токарном станке, держа в руках золотые карманные часы, милостиво данные ему в руки на этот случай, самим Сенкевичем (заключенному иметь часы запрещалось, поскольку они могли «содействовать успеху побега», и потому Боролин своих часов не имел). То обстоятельство, что Сенкевич доверил Боролину свои, да еще золотые часы, свидетельствовало о том авторитете, который уже и у Сенкевича успел завоевать Боролин. На испытании присутствовал и я, как председатель ЯРИЗа (ячейка рационализации и изобретательства) электропредприятий (это была одна из моих многочисленных общественных нагрузок).
После окончания испытаний Боролин лукаво сощурив глаза, возвращая Сенкевичу часы, не мог не съязвить: «Хотел Вам, гражданин начальник, не возвращать часов, может быть, статью бы мне переменили, за воровство ведь легче сидеть»! Сенкевич подозрительно посмотрел на Боролина, не зная, как реагировать на шутку, что-что пробормотал неясное и поскорее засунул часы в карман.
Протокол испытаний был утвержден лагерным БРИЗом (бюро рац. и изобр.), подчиненные Сенкевичу заключенные из производственно-планового отдела подсчитали колоссальный денежный эффект изобретения, Сенкевич без зазрения совести положил в карман кругленькую сумму, а Гейфель получил скидку срока в два года и был переведен с Соловков в отдел главного механика в УСЛАГ в г. Кемь на материке.
Заказ на фрезы в большом количестве вне всякой очереди был выполнен на судоремонтном заводе на Соловках, до закрытия навигации успели завезти на Соловки токарные станки. За зимовку 1932-33 годов были изготовлены десятки тысяч деревянных ложек, была погашена задолженность за 1932 год и перевыполнен план первого полугодия 1933 года. А тут и вышел конфуз. Когда ложки поступили через госторговлю в розничную продажу, оказалось, что для еды они негодны. Ручка и черпак ложки лежали в одной плоскости, никакого изгиба не было, да и не могло быть при обработке фрезой на токарном станке.
Виновников искать не стали, ведь Сенкевич был «свой», чекист. Премию от него не отобрали, и от Гейфеля скидку срока и на Соловки не возвратили. Собственно и убытка от произведенного брака не было, так как и древесина, ушедшая на изготовление ложек, и само изготовление ложек производилось бесплатным рабским трудом.
К этому времени Сенкевича уже не было в Кеми. Он был переведен, тоже начальником лагеря, куда-то на дальний северо-восток во вновь открывшийся лагерь ОГПУ. Наказан он был не за противозаконное получение премии, а за неудачное интервью, взятое у него корреспонденткой известной английской газеты «Таймс», которое переросло в международный скандал такого размера, что московская «Правда» вынуждена была выступить с опровержением, которое по существу ничего не опровергало, а только подтвердило все описанное корреспонденткой. Прочтя это опровержение, у нас, у заключенных, не осталось никакого сомнения о причине перевода, фактически смещения, Сенкевича. Из газеты «Правда» мы узнали, что эта предприимчивая мисс не только проникла в г. Кемь, но что ее сняли с парохода, отплывавшего из Кемперпункта на Соловки. Тогда она добилась интервью у Сенкевича, ставшего для него роковым. Автор статьи в «Правде» особо расстраивался, называя наглой ложью и описание часовых из войск ОГПУ, которых корреспондентка охарактеризовала как разбойников в военной форме, и ответ Сенкевича: «А мы их расстреливаем», - на вопрос мисс, что делают с заключенными в лагерях, когда они не подчиняются.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ