XV. (1) ТЕХНИКА БЕЗОПАСНОСТИ
Техники безопасности в концлагерях ОГПУ-НКВД долгое время не было, даже формально. С момента основания концлагерей, на политзаключенных большевицкая верхушка, а за ней и все чекисты, смотрели как на элемент подлежащий истреблению, чем скорее, тем лучше. А потому наряду с голодным пайком, отсутствием медицинской помощи, размещением в ужасающих жилищных условиях, заключенные подвергались самой варварской и неумной эксплуатации на тяжелых работах с целью как можно скорее свести в могилу опальных людей. Если работы не было, концлагерные чекисты ее изобретали. Я наблюдал в 1929-м году на Кемском пересыльном пункте Соловецкого лагеря особого назначения ОГПУ как заключенных, в том числе людей с высшим техническим образованием, заставляли в течение нескольких суток, не давая даже отдыха на сон, ведрами вычерпывать воду из баржи, стоявшей с пробитым дном на камнях. Заставляли перетаскивать огромные валуны с места на место, после чего другая партия таких же истязуемых перетаскивала те же валуны обратно на прежнее место. При таком отношении к заключенным не могло и быть речи о какой-либо технике безопасности при производстве работ заключенными.
С 1928-го года, когда по предложению Натана Френкеля, в заключенных увидели даровую рабочую силу, которая могла производить для страны не только материальные ценности, не только окупить своим трудом расходы казны на содержание концлагерей, но и дать значительную прибыль, внести большой вклад в перенапряженное бешеными темпами пятилеток финансовое состояние государства, отношение к заключенным несколько изменилось. Изменилось не в смысле более гуманного обращения с ними со стороны чекистов (наоборот введенные нормы выработки, которые все увеличивались, скорее приводя заключенных к полному физическому истощению и смерти), а в смысле выжимания из заключенных как можно больше полезной работы. Каждый живой раб стал цениться дороже мертвого. Идеологически чекистам трудно было приспособиться к новой установке в отношении заключенных диктуемой свыше, но спускаемые для концлагерей огромные производственные планы заставляли концлагерных чекистов начать считать поголовье заключенных и как-то стараться, не снижая норм, продлевать существование своих рабов. Объем работ по стройкам возлагаемым на концлагеря ОГПУ от года к году настолько все время увеличивался, что рабов не стало хватать, несмотря на все увеличивающийся террор в стране, захватывавшей все новые и новые слои советского общества. ОГПУ в размахе арестов не успевало за ростом потребности рабов в концлагерях. Нехватка рабочей силы в концлагерях постепенно привела к робким шагам по механизации трудоемких работ. Если Беломорканал в 1931-1933-м годах был построен исключительно мускульной силой заключенных, то гидростанции на реках Туломе и Ниве на Кольском полуострове в 1934-1937-х годах создавались уже с применением простейших механизмов.
Применение механизмов само по себе увеличивает количество несчастных случаев на производстве, а применение механизмов на стройках в концлагерях параллельно с применением ручного труда масс заключенных, состоявших главным образом из крестьян незнакомых с техникой, к тому же сосредоточенных на ограниченных стройплощадках, приводило к резкому увеличению количества несчастных случаев. Это обстоятельство приводило к увеличению износа рабочей силы, количества нетрудоспособных инвалидов-заключенных, становившихся балластом для рентабельности концлагерей, приводило к увеличению смертности заключенных, а, следовательно, уменьшению количества рабов, бесплатно работающих на стройках.
С 1935-го года общесоюзные правила по технике безопасности при производстве работ приказом по Главному управлению лагерей (ГУЛАГу) ОГПУ были распространены на концлагеря. Высшее чекистское начальство не прочь было выступить в качестве этаких добрых дядей пекущихся о трудоспособности и жизни заключенных. На самом деле этот приказ предназначался не для уменьшения убыли заключенной рабочей силы, не на снижение количества несчастных случаев на стройках и даже не столько для заграничного употребления, сколько, на всякий случай, для ограждения от ответственности по закону за увечья и смерть на производстве заключенных, которой могли подвергнуться сами чекисты, преимущественно стоявшие на низших ступенях административной лестницы в концлагерях - начальники лагпунктов, отделений. По сути этот приказ перекладывал ответственность за несчастные случаи с заключенными с чекистов на самих заключенных, вернее политзаключенных назначаемых на вновь созданные приказом должности инженеров по технике безопасности концлагерей и их подразделений - отделений и лагпунктов. Поскольку в концлагерях с высшим образованием были только политзаключенные, последние и становились козлами отпущения за все происшедшие с заключенными несчастные случаи на производстве. Чекисты эксплуатировали, а политзаключенные инженеры по технике безопасности несли ответственность за эту эксплуатацию, приводившую к несчастным случаям с заключенными, в то же время лишенных каких-либо прав по недопущению несчастных случаев. Приказ по ГУЛАГу не давал права инженерам по технике безопасности препятствовать проведению работ с нарушением правил по технике безопасности, требовать от чекистского и заключенного начальства - прорабов проведения мероприятий по технике безопасности. В то же время за каждый несчастный случай происшедший не по вине пострадавшего, в полном объеме нес ответственность инженер по технике безопасности, получая наказание - снятие его на штрафные работы, добавление срока заключения. Чекисты знали только выполнение плана и притом любой ценой за счет благополучия заключенных, а потому никогда не обращали внимания на протесты политзаключенного инженера по технике безопасности о способах ведения работ, если последний и осмеливался протестовать, чтобы избежать несчастных случаев с заключенными. На бумаге все выглядело как «неустанная забота» чекистов о заключенных, на деле распространение правил по технике безопасности на концлагеря ничего не изменило в положении заключенных.
В самый разгар капитального ремонта локомобиля электростанции, переоборудования распределительного щита и ремонта электросети Пушсвохоза, когда у меня не хватало суток для надзора за работами и моего личного участия в них, я был вызван в общую часть ОЛП «Пушсовхоз», где был вынужден расписаться в получении выписки из приказа по ОЛП о назначении меня по совместительству инженером по технике безопасности ОЛП «Пушсовхоз». Дич, как это было свойственно его натуре, предварительно не обмолвился со мной ни одним словом по поводу выбранной им моей кандидатуры на эту должность и не посчитался с загруженностью основной работой заведующего электростанцией в момент капитального ремонта ее оборудования. Дич росчерком пера переложил со своих плеч на мои ответственность за несчастные случаи на производстве. Волей-неволей, с очень малым шансом на успех, я все же пошел к Дичу просить об отмене приказа, освободить меня от должности козла отпущения. «Неужели, Меер Львович, - обратился я к Дичу, - Вы никого другого не могли найти на должность инженера по техбезопасности»?! С характерной национальной привычкой отвечать вопросом на вопрос, Дич мне ответил: «А кто у меня в Пушхозе еще инженер»! Я прекрасно сознавала, что я никакой не инженер, лесть Дича мне не была нужна, но в результате я никак не мог ему доказать мое несоответствие возложенных на меня новым обязанностям, Дич уперся и мне пришлось принять эту во всех отношениях неприятную должность.
Дич немедленно дал мне командировку без конвоира на Медвежью гору на инструктаж к главному инженеру по технике безопасности управления ББК. Отрываться от дел, даже на день, мне было совершенно некогда, но проветриться в концлагерной столице, повидаться со старшими друзьями и знакомыми было все же не плохо. Главный инженер по технике безопасности оказался весьма почтенного возраста убеленный сединами, профессор какого-то высшего технического учебного заведения, политзаключенный Ноа, обрусевший чех. Встретил он меня радушно и впоследствии оказался очень милым человеком. Его восторг по поводу моего назначения несколько умерился, когда узнал от меня что к технике я имею отношение только в концлагере, правда уже в течение многих лет, но я не имею диплома даже техника. Поговорив со мной, узнав о моей производственной деятельности в концлагере, он вполне примирился с моим назначением и даже просил передать благодарность начальнику ОЛП «Пушсовхоз» Дичу за быстрое исполнение приказа по Управлению ББК о назначении инженеров по технике безопасности. Подкупило почтенного профессора и знание мною технологии производств Пушсвохоза. Я не умел прикидываться глупее чем я был, не мог скрыть своих знаний. Возможно, в противном случае он отвел бы мою кандидатуру, и я отделался бы от неприятной должности.
От профессора я получил очень толковый и дельный инструктаж в совершенно незнакомой мне области. Знакомя меня с поступившими к нему с мест заполненными актами о происшедших несчастных случаях, как с учебными для меня пособиями, профессор обращал мое внимание на разные ошибки допущенные при заполнении этих актов. По-видимому, с кадрами на местах у главного инженера по технике безопасности обстояло дело плохо, инженерно-технических работников не хватало и на производстве, а потому начальники лагпунктов и отделений либо назначили людей несведущих в технике, которые из рук вон плохо актировали несчастные случаи, либо тянули дело с выделением на эти должности и они оставались вакантными. И назначенные инженеры по технике безопасности не могли бороться с условиями способствующими возникновению несчастных случаев на местах, чем ставили профессора в затруднительное положение и перед начальником управления концлагеря и перед задачей борьбы с несчастными случаями. Мне запомнился один акт о смертельном несчастном случае при производстве скальных работ на строительстве ГЭС на реке Тулома. При взрыве скального грунта отлетевшая глыба проломила крышу кладовой и пробила голову кладовщику. Заключение инженера по технике безопасности на акте гласило: «По собственной неосторожности». Очевидно инженер мыслил, что кладовщику не надо было подставлять голову под летящую глыбу. Были и другие курьезные акты.
Профессор вручил мне литературу по технике безопасности в отраслях производства Пушсовхоза, памятки по технике безопасности в этих производствах, бланки отчетов и актов, заполняемых при происшедших несчастных случаях. Подробно рассказал мне как заполнять последние с минимальным риском для меня. «Как можно больше пишите протокольчиков бесед с заключенными по технике безопасности, как можно больше отбирайте от заключенных расписок об инструктаже их по технике безопасности и все храните», учил меня главный инженер по технике безопасности. «Одним словом, - продолжал он, - чем больше бумажек, тем безопаснее Ваша должность и моя». Профессор уже отлично понял, как и я к тому времени, что чем больше бумажек, тем лучше, тем безопаснее.
Сидя в автобусе на обратном пути в Пушсовхоз вечером того же дня я мысленно перебирал все опасные для меня в моей будущей карьере участки производств Пушсовхоза. Давила новость сообщенная мне добрейшим профессором о судьбе инженера по технике безопасности на судоверфи «Пиндуши», расположенной в нескольких километрах на восток от Медвежьей горы на берегу Онежского озера. Верфь строила деревянные баржи, которыми бойко торговал ББК, строя их рабским трудом из леса добытого тоже рабским трудом. На верфи свалившимся откуда-то бревном убило заключенного, а политзаключенный инженер по технике безопасности за этот несчастный случай получил дополнительный срок заключения в 3 года и был отправлен лесорубом на штрафной лагпункт.
Стараясь отвлечься от мысли о трагической судьбе моего коллеги по новой моей должности, я продолжал прикидывать с какой стороны наиболее вероятно мне может грозить опасность подобная инженеру с судоверфи, на какой участок совхозного и пушсовхозного производства мне надо обратить особое внимание, чтобы уменьшить риск несчастного случая и со мной лично, как следствия несчастного случая с кем-либо из заключенных в какой-либо отрасли производства. На электростанции я и так отвечал бы за аварию непосредственно как заведующий в первую очередь и затем уже за несчастный случай с персоналом при аварии. В этом отношении моя новая должность для меня риска не прибавляла. Меня также не беспокоило, что какая-нибудь корова боднет рогом доярку или черно-бурая лиса укусит какого-нибудь зверовода. Или какой-нибудь из косцов или жниц поранит себя косой или серпом. Всего этого предусмотреть или предотвратить при всем желании я все равно не смог бы. За тракторный парк и кузницу при наличии там Морозова можно было также не беспокоиться. Хуже обстояло дело с лесозаготовками, которые были в отдалении от усадьбы совхоза и потому почти безнадзорными. Там могло упасть подрубленное дерево на лесоруба, придавить кого-нибудь бревном при погрузке готовой древесины. Несколько успокаивал меня малый объем лесозаготовок работавших только для нужд самого Пушсовхоза, а не на экспорт, как в лесозаготовительных лагпунктах. Отсюда там отсутствовали погонные нормы вызывавшие чрезмерную утомляемость лесорубов, следствием которой и являлись несчастные случаи. Мне были известны ранее случаи, когда заключенные доведенные до отчаяния непосильными нормами на лесозаготовках, ужасными жилищно-бытовыми условиями, зверствами чекистов и конвоя, умышленно наносили себе увечья под видом несчастного случая, чтобы, через инвалидность на всю жизнь, только вырваться из ада лесозаготовок. На лесозаготовках Пушсовхоза таких случаев можно было не ожидать.
Кошмаром для меня во все время пребывания в должности инженера по техбезопасности, с самого назначения и вплоть до моего освобождения из концлагеря, было шпалорезка. Этот механизм не поддавался никаким мерам безопасности для предотвращения несчастных случаев с обслуживающим его персоналом. Циркульную пилу шпалорезки не представлялось возможным оградить никакими кожухами, никакими сетками, как это делалось на других станках для уменьшения опасности работающих на них. Через несколько дней после моего прибытия в Пушсовхоз как раз на шпалорезке произошел смертельный несчастный случай, глубоко засевший в моей памяти, и теперь в автобусе всплывший в моем сознании. Заключенный застрял каблуком в ложбине рельса каретки шпалорезки и никак не мог освободить ногу перед надвигавшейся на него кареткой с бревном. Каретка, наехав на заключенного, с силой швырнула его вверх и несчастный, описав дугу в воздухе, плашмя спиной упал на быстро вращающуюся циркульную пилу, вмиг разрезавшую его пополам. Тогда я еще не был инженером по техбезопасности, да и должности такой не было. Но какая была гарантия, что подобный нелепый случай не повторится? А тогда и мне головы не сносить.
В первые, последующие после полученного мною от Ноа инструкции, дни, вперемежку с основными своими обязанностями, я развил бурную деятельность по распространению среди заключенных памяток по технике безопасности в тех отраслях совхозного производства, в которых считалось возможным и обязательным по роду выполняемых работ применение правил по техбезопасности. Вручая памятки, я проводил краткие собеседования с заключенными по отраслям производства с объяснением правил техники безопасности, отбирал у них подписи об инструктаже и все фиксировал протоколами. Наказ почтенного Ноа «больше бумажек» я выполнял с азартом.
В эти же дни я столкнулся с проблемой материальной необеспеченности проведения мероприятий по технике безопасности. По моему указанию, согласно имевшемуся в брошюре по техбезопасности механической обработки металла описанию защитных приспособлений, Морозов охотно оградил единственный сверлильный станок в гараже. Больше предпринимать здесь было нечего. Но на электромонтажных работах дело обстояло хуже. Предохранительные монтерские пояса были у нас с Гюль-Ахмедом. Этим видом техники безопасности концлагеря снабжались давно, пояса уже были в 1929-м году на Соловках. Но резиновых изоляционных монтерских перчаток не было ни на Соловках, ни в Пушсовхозе. Удалось мне их достать только в 1936-м году и то через профессора.
Инженером по технике безопасности ОЛП, а затем и отделения «Пушсовхоз» я пробыл год вплоть до освобождения из концлагеря. За это время произошел только один несчастный случай, который нельзя было скрыть, его пришлось оформить актом, он получил огласку и вошел в месячный отчет. Остальные мои одиннадцать отчетов в графе «количество несчастных случаев» содержали прочерк. Зато каждый месячный отчет содержал сведения об определенном количество проведенных мною бесед и инструктажей по техбезопасности, подкрепленных протокольчиками. Главный инженер по техбезопасности был неизменно доволен мной, а я самим собой.
Исключением из аккуратности по отсылке в срок Ноа отчетов, оказался второй или третий месяц моего пребывания в должности инженера по техбезопасности. Как-то так получилось, что я забыл заполнить бланк месячного отчета и отослать его в срок. Естественно я задержал сводный отчет по ББК и Ноа обратился по телефону к Дичу. Дич, как мне потом рассказал Ноа, наговорил ему кучу комплиментов обо мне, как об исключительно исполнительном и аккуратном работнике и сделал предположение, что отчет затерялся в дороге и пообещал профессору прислать дубликат отчета нарочным. Меня же Дич немедленно вызвал к себе, и дал мне нахлобучку, когда я честно признался ему, что забыл составить отчет, приказал мне составить отчет и дать ему сейчас же на подпись. Через несколько минут отчет я составил, подал на подпись Дичу и последний дал мне командировку без конвоира на Медвежью гору, чтобы я лично вручил отчет Ноа. Я с удовольствием выехал в командировку очередным рейсом автобуса Повенец-Медвежья гора, совершив посадку на развилке дорог Повенец-Пушсовхоз. Через два с небольшим часа я с извинением вручил отчет лично профессору, который встретил меня сердечно, по-видимому я ему еще больше понравился. Повидался я так же со своими друзьями и знакомыми.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ
С 1928-го года, когда по предложению Натана Френкеля, в заключенных увидели даровую рабочую силу, которая могла производить для страны не только материальные ценности, не только окупить своим трудом расходы казны на содержание концлагерей, но и дать значительную прибыль, внести большой вклад в перенапряженное бешеными темпами пятилеток финансовое состояние государства, отношение к заключенным несколько изменилось. Изменилось не в смысле более гуманного обращения с ними со стороны чекистов (наоборот введенные нормы выработки, которые все увеличивались, скорее приводя заключенных к полному физическому истощению и смерти), а в смысле выжимания из заключенных как можно больше полезной работы. Каждый живой раб стал цениться дороже мертвого. Идеологически чекистам трудно было приспособиться к новой установке в отношении заключенных диктуемой свыше, но спускаемые для концлагерей огромные производственные планы заставляли концлагерных чекистов начать считать поголовье заключенных и как-то стараться, не снижая норм, продлевать существование своих рабов. Объем работ по стройкам возлагаемым на концлагеря ОГПУ от года к году настолько все время увеличивался, что рабов не стало хватать, несмотря на все увеличивающийся террор в стране, захватывавшей все новые и новые слои советского общества. ОГПУ в размахе арестов не успевало за ростом потребности рабов в концлагерях. Нехватка рабочей силы в концлагерях постепенно привела к робким шагам по механизации трудоемких работ. Если Беломорканал в 1931-1933-м годах был построен исключительно мускульной силой заключенных, то гидростанции на реках Туломе и Ниве на Кольском полуострове в 1934-1937-х годах создавались уже с применением простейших механизмов.
Применение механизмов само по себе увеличивает количество несчастных случаев на производстве, а применение механизмов на стройках в концлагерях параллельно с применением ручного труда масс заключенных, состоявших главным образом из крестьян незнакомых с техникой, к тому же сосредоточенных на ограниченных стройплощадках, приводило к резкому увеличению количества несчастных случаев. Это обстоятельство приводило к увеличению износа рабочей силы, количества нетрудоспособных инвалидов-заключенных, становившихся балластом для рентабельности концлагерей, приводило к увеличению смертности заключенных, а, следовательно, уменьшению количества рабов, бесплатно работающих на стройках.
С 1935-го года общесоюзные правила по технике безопасности при производстве работ приказом по Главному управлению лагерей (ГУЛАГу) ОГПУ были распространены на концлагеря. Высшее чекистское начальство не прочь было выступить в качестве этаких добрых дядей пекущихся о трудоспособности и жизни заключенных. На самом деле этот приказ предназначался не для уменьшения убыли заключенной рабочей силы, не на снижение количества несчастных случаев на стройках и даже не столько для заграничного употребления, сколько, на всякий случай, для ограждения от ответственности по закону за увечья и смерть на производстве заключенных, которой могли подвергнуться сами чекисты, преимущественно стоявшие на низших ступенях административной лестницы в концлагерях - начальники лагпунктов, отделений. По сути этот приказ перекладывал ответственность за несчастные случаи с заключенными с чекистов на самих заключенных, вернее политзаключенных назначаемых на вновь созданные приказом должности инженеров по технике безопасности концлагерей и их подразделений - отделений и лагпунктов. Поскольку в концлагерях с высшим образованием были только политзаключенные, последние и становились козлами отпущения за все происшедшие с заключенными несчастные случаи на производстве. Чекисты эксплуатировали, а политзаключенные инженеры по технике безопасности несли ответственность за эту эксплуатацию, приводившую к несчастным случаям с заключенными, в то же время лишенных каких-либо прав по недопущению несчастных случаев. Приказ по ГУЛАГу не давал права инженерам по технике безопасности препятствовать проведению работ с нарушением правил по технике безопасности, требовать от чекистского и заключенного начальства - прорабов проведения мероприятий по технике безопасности. В то же время за каждый несчастный случай происшедший не по вине пострадавшего, в полном объеме нес ответственность инженер по технике безопасности, получая наказание - снятие его на штрафные работы, добавление срока заключения. Чекисты знали только выполнение плана и притом любой ценой за счет благополучия заключенных, а потому никогда не обращали внимания на протесты политзаключенного инженера по технике безопасности о способах ведения работ, если последний и осмеливался протестовать, чтобы избежать несчастных случаев с заключенными. На бумаге все выглядело как «неустанная забота» чекистов о заключенных, на деле распространение правил по технике безопасности на концлагеря ничего не изменило в положении заключенных.
В самый разгар капитального ремонта локомобиля электростанции, переоборудования распределительного щита и ремонта электросети Пушсвохоза, когда у меня не хватало суток для надзора за работами и моего личного участия в них, я был вызван в общую часть ОЛП «Пушсовхоз», где был вынужден расписаться в получении выписки из приказа по ОЛП о назначении меня по совместительству инженером по технике безопасности ОЛП «Пушсовхоз». Дич, как это было свойственно его натуре, предварительно не обмолвился со мной ни одним словом по поводу выбранной им моей кандидатуры на эту должность и не посчитался с загруженностью основной работой заведующего электростанцией в момент капитального ремонта ее оборудования. Дич росчерком пера переложил со своих плеч на мои ответственность за несчастные случаи на производстве. Волей-неволей, с очень малым шансом на успех, я все же пошел к Дичу просить об отмене приказа, освободить меня от должности козла отпущения. «Неужели, Меер Львович, - обратился я к Дичу, - Вы никого другого не могли найти на должность инженера по техбезопасности»?! С характерной национальной привычкой отвечать вопросом на вопрос, Дич мне ответил: «А кто у меня в Пушхозе еще инженер»! Я прекрасно сознавала, что я никакой не инженер, лесть Дича мне не была нужна, но в результате я никак не мог ему доказать мое несоответствие возложенных на меня новым обязанностям, Дич уперся и мне пришлось принять эту во всех отношениях неприятную должность.
Дич немедленно дал мне командировку без конвоира на Медвежью гору на инструктаж к главному инженеру по технике безопасности управления ББК. Отрываться от дел, даже на день, мне было совершенно некогда, но проветриться в концлагерной столице, повидаться со старшими друзьями и знакомыми было все же не плохо. Главный инженер по технике безопасности оказался весьма почтенного возраста убеленный сединами, профессор какого-то высшего технического учебного заведения, политзаключенный Ноа, обрусевший чех. Встретил он меня радушно и впоследствии оказался очень милым человеком. Его восторг по поводу моего назначения несколько умерился, когда узнал от меня что к технике я имею отношение только в концлагере, правда уже в течение многих лет, но я не имею диплома даже техника. Поговорив со мной, узнав о моей производственной деятельности в концлагере, он вполне примирился с моим назначением и даже просил передать благодарность начальнику ОЛП «Пушсовхоз» Дичу за быстрое исполнение приказа по Управлению ББК о назначении инженеров по технике безопасности. Подкупило почтенного профессора и знание мною технологии производств Пушсвохоза. Я не умел прикидываться глупее чем я был, не мог скрыть своих знаний. Возможно, в противном случае он отвел бы мою кандидатуру, и я отделался бы от неприятной должности.
От профессора я получил очень толковый и дельный инструктаж в совершенно незнакомой мне области. Знакомя меня с поступившими к нему с мест заполненными актами о происшедших несчастных случаях, как с учебными для меня пособиями, профессор обращал мое внимание на разные ошибки допущенные при заполнении этих актов. По-видимому, с кадрами на местах у главного инженера по технике безопасности обстояло дело плохо, инженерно-технических работников не хватало и на производстве, а потому начальники лагпунктов и отделений либо назначили людей несведущих в технике, которые из рук вон плохо актировали несчастные случаи, либо тянули дело с выделением на эти должности и они оставались вакантными. И назначенные инженеры по технике безопасности не могли бороться с условиями способствующими возникновению несчастных случаев на местах, чем ставили профессора в затруднительное положение и перед начальником управления концлагеря и перед задачей борьбы с несчастными случаями. Мне запомнился один акт о смертельном несчастном случае при производстве скальных работ на строительстве ГЭС на реке Тулома. При взрыве скального грунта отлетевшая глыба проломила крышу кладовой и пробила голову кладовщику. Заключение инженера по технике безопасности на акте гласило: «По собственной неосторожности». Очевидно инженер мыслил, что кладовщику не надо было подставлять голову под летящую глыбу. Были и другие курьезные акты.
Профессор вручил мне литературу по технике безопасности в отраслях производства Пушсовхоза, памятки по технике безопасности в этих производствах, бланки отчетов и актов, заполняемых при происшедших несчастных случаях. Подробно рассказал мне как заполнять последние с минимальным риском для меня. «Как можно больше пишите протокольчиков бесед с заключенными по технике безопасности, как можно больше отбирайте от заключенных расписок об инструктаже их по технике безопасности и все храните», учил меня главный инженер по технике безопасности. «Одним словом, - продолжал он, - чем больше бумажек, тем безопаснее Ваша должность и моя». Профессор уже отлично понял, как и я к тому времени, что чем больше бумажек, тем лучше, тем безопаснее.
Сидя в автобусе на обратном пути в Пушсовхоз вечером того же дня я мысленно перебирал все опасные для меня в моей будущей карьере участки производств Пушсовхоза. Давила новость сообщенная мне добрейшим профессором о судьбе инженера по технике безопасности на судоверфи «Пиндуши», расположенной в нескольких километрах на восток от Медвежьей горы на берегу Онежского озера. Верфь строила деревянные баржи, которыми бойко торговал ББК, строя их рабским трудом из леса добытого тоже рабским трудом. На верфи свалившимся откуда-то бревном убило заключенного, а политзаключенный инженер по технике безопасности за этот несчастный случай получил дополнительный срок заключения в 3 года и был отправлен лесорубом на штрафной лагпункт.
Стараясь отвлечься от мысли о трагической судьбе моего коллеги по новой моей должности, я продолжал прикидывать с какой стороны наиболее вероятно мне может грозить опасность подобная инженеру с судоверфи, на какой участок совхозного и пушсовхозного производства мне надо обратить особое внимание, чтобы уменьшить риск несчастного случая и со мной лично, как следствия несчастного случая с кем-либо из заключенных в какой-либо отрасли производства. На электростанции я и так отвечал бы за аварию непосредственно как заведующий в первую очередь и затем уже за несчастный случай с персоналом при аварии. В этом отношении моя новая должность для меня риска не прибавляла. Меня также не беспокоило, что какая-нибудь корова боднет рогом доярку или черно-бурая лиса укусит какого-нибудь зверовода. Или какой-нибудь из косцов или жниц поранит себя косой или серпом. Всего этого предусмотреть или предотвратить при всем желании я все равно не смог бы. За тракторный парк и кузницу при наличии там Морозова можно было также не беспокоиться. Хуже обстояло дело с лесозаготовками, которые были в отдалении от усадьбы совхоза и потому почти безнадзорными. Там могло упасть подрубленное дерево на лесоруба, придавить кого-нибудь бревном при погрузке готовой древесины. Несколько успокаивал меня малый объем лесозаготовок работавших только для нужд самого Пушсовхоза, а не на экспорт, как в лесозаготовительных лагпунктах. Отсюда там отсутствовали погонные нормы вызывавшие чрезмерную утомляемость лесорубов, следствием которой и являлись несчастные случаи. Мне были известны ранее случаи, когда заключенные доведенные до отчаяния непосильными нормами на лесозаготовках, ужасными жилищно-бытовыми условиями, зверствами чекистов и конвоя, умышленно наносили себе увечья под видом несчастного случая, чтобы, через инвалидность на всю жизнь, только вырваться из ада лесозаготовок. На лесозаготовках Пушсовхоза таких случаев можно было не ожидать.
Кошмаром для меня во все время пребывания в должности инженера по техбезопасности, с самого назначения и вплоть до моего освобождения из концлагеря, было шпалорезка. Этот механизм не поддавался никаким мерам безопасности для предотвращения несчастных случаев с обслуживающим его персоналом. Циркульную пилу шпалорезки не представлялось возможным оградить никакими кожухами, никакими сетками, как это делалось на других станках для уменьшения опасности работающих на них. Через несколько дней после моего прибытия в Пушсовхоз как раз на шпалорезке произошел смертельный несчастный случай, глубоко засевший в моей памяти, и теперь в автобусе всплывший в моем сознании. Заключенный застрял каблуком в ложбине рельса каретки шпалорезки и никак не мог освободить ногу перед надвигавшейся на него кареткой с бревном. Каретка, наехав на заключенного, с силой швырнула его вверх и несчастный, описав дугу в воздухе, плашмя спиной упал на быстро вращающуюся циркульную пилу, вмиг разрезавшую его пополам. Тогда я еще не был инженером по техбезопасности, да и должности такой не было. Но какая была гарантия, что подобный нелепый случай не повторится? А тогда и мне головы не сносить.
В первые, последующие после полученного мною от Ноа инструкции, дни, вперемежку с основными своими обязанностями, я развил бурную деятельность по распространению среди заключенных памяток по технике безопасности в тех отраслях совхозного производства, в которых считалось возможным и обязательным по роду выполняемых работ применение правил по техбезопасности. Вручая памятки, я проводил краткие собеседования с заключенными по отраслям производства с объяснением правил техники безопасности, отбирал у них подписи об инструктаже и все фиксировал протоколами. Наказ почтенного Ноа «больше бумажек» я выполнял с азартом.
В эти же дни я столкнулся с проблемой материальной необеспеченности проведения мероприятий по технике безопасности. По моему указанию, согласно имевшемуся в брошюре по техбезопасности механической обработки металла описанию защитных приспособлений, Морозов охотно оградил единственный сверлильный станок в гараже. Больше предпринимать здесь было нечего. Но на электромонтажных работах дело обстояло хуже. Предохранительные монтерские пояса были у нас с Гюль-Ахмедом. Этим видом техники безопасности концлагеря снабжались давно, пояса уже были в 1929-м году на Соловках. Но резиновых изоляционных монтерских перчаток не было ни на Соловках, ни в Пушсовхозе. Удалось мне их достать только в 1936-м году и то через профессора.
Инженером по технике безопасности ОЛП, а затем и отделения «Пушсовхоз» я пробыл год вплоть до освобождения из концлагеря. За это время произошел только один несчастный случай, который нельзя было скрыть, его пришлось оформить актом, он получил огласку и вошел в месячный отчет. Остальные мои одиннадцать отчетов в графе «количество несчастных случаев» содержали прочерк. Зато каждый месячный отчет содержал сведения об определенном количество проведенных мною бесед и инструктажей по техбезопасности, подкрепленных протокольчиками. Главный инженер по техбезопасности был неизменно доволен мной, а я самим собой.
Исключением из аккуратности по отсылке в срок Ноа отчетов, оказался второй или третий месяц моего пребывания в должности инженера по техбезопасности. Как-то так получилось, что я забыл заполнить бланк месячного отчета и отослать его в срок. Естественно я задержал сводный отчет по ББК и Ноа обратился по телефону к Дичу. Дич, как мне потом рассказал Ноа, наговорил ему кучу комплиментов обо мне, как об исключительно исполнительном и аккуратном работнике и сделал предположение, что отчет затерялся в дороге и пообещал профессору прислать дубликат отчета нарочным. Меня же Дич немедленно вызвал к себе, и дал мне нахлобучку, когда я честно признался ему, что забыл составить отчет, приказал мне составить отчет и дать ему сейчас же на подпись. Через несколько минут отчет я составил, подал на подпись Дичу и последний дал мне командировку без конвоира на Медвежью гору, чтобы я лично вручил отчет Ноа. Я с удовольствием выехал в командировку очередным рейсом автобуса Повенец-Медвежья гора, совершив посадку на развилке дорог Повенец-Пушсовхоз. Через два с небольшим часа я с извинением вручил отчет лично профессору, который встретил меня сердечно, по-видимому я ему еще больше понравился. Повидался я так же со своими друзьями и знакомыми.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ