IX. (1) НА ДВУХ И МЕЖДУ ДВУХ
На двух и между двух стульев длилось мое сидение в концлагере на Медвежьей горе первые два месяца 1935 года. В переносном смысле слова стул для сидения на Медвежьей горе ходом событий медленно но верно из-под меня ускользал, а другой стул готовился для меня в отдаленном лагпункте какого-нибудь лесозаготовительного отделения концлагеря в лучшем случае, в худшем я мог угодить с открытием навигации в СОСНУ, назад на Соловки, такие знакомые мне, но теперь с еще более жестоким режимом. После молниеносно проведенной в декабре 1934 года операции по изъятию политзаключенных с Медвежьей горы наступило внешнее затишье в терроре. Во время операции непосвященным нельзя было определить по каким признакам были выделены политзаключенные для особых дополнительных репрессий. Когда наступило внешнее спокойствие и 3-й отдел и УРО Белбалтлага приступили к детальной перетряске всей картотеки на политзаключенных можно было с большей уверенностью догадываться об изъятии политзаключенных в декабре по готовым спискам спущенным Спецотделом ОГПУ. С начала 1935 года начали формировать из политзаключенных этапы для отправки с Медвежьей горы в глубинные лагпункты концлагеря, очевидно, как результат просмотра личных дел и сделанных по ним выводов уже не по приказу свыше, а по злой воле концлагерных чекистов. Впрочем, такие отправки политзаключенных на лесозаготовки производились не только с Медвежьей горы из работавших в управлении ББК, но и из других отделений концлагеря, в частности несколько позже из Пушсовхоза. Переброска меня с Медвежьей горы, о которой я расскажу ниже, опередила темпы рассмотрения личных дел по алфавиту, меня спасла начальная буква моей фамилии, до которой не успели добраться. По всей вероятности, только этим я и избег участи быть отправленным на лесозаготовки.
На двух стульях в прямом смысле слова, это же время я просидел на одном в Инспекции ГУЛАГа, на другом в отделе Главного механика. В начале января Боролин осуществил свою мысль, высказанную им мне при первом нашем свидании на Медвежьей горе. С согласия Лозинского он поручил мне работу по составлению проекта реконструкции электрического освещения на Медвежьегорском лесопильном заводе ББК. Завод был не то построен заново, не то расширен и модернизирован какой-то английской лесной фирмой в период гражданской войны при занятии Карелии десантом британских войск и частями армии генерала Миллера. Обилием лесорам, фуговочных и других деревообрабатывающих станков завод произвел на меня внушительное впечатление, в особенности после скромного монастырского завода на Соловках всего в одну пилораму. Мощный локомобиль приводил в движение одним шкивом систему трансмиссий, к которым были подключены пилорамы и часть станков. С другого шкива ременная передача шла на шкив мощной динамо-машины, дававшей электроэнергию для освещения завода и вращения электромоторов других станков. Освещение цехов было недостаточное в смысле размещения светильников и высоты их подвески. Освещенность рабочих мест не соответствовала нормам IX ВЭС (Всесоюзного электротехнического съезда), заменявших в те годы не существовавший еще ГОСТ.
На Лесопильном заводе меня радушно встретил мой старый знакомый по Соловкам политзаключенный Белецкий. На Кремлевской электростанции на Соловках он был старшим механиком, а при последнем заведующим соловецкими электропредприятиями, политзаключенным Пестове, фактическим заведующим электростанцией. Очень пожилой, Белецкий без всякого образования, но с громадным опытом, обладавший большими техническими способностями, мог заткнуть за пояс любого молодого инженера, не имевшего практики. На Лесопильном заводе он имел вес больше заведующего, будучи одновременно и главным энергетиком и главным механиком завода. Белецкий обошел со мной весь завод, дал мне планы цехов и я засел за работу.
Мне пришлось полностью перестроиться, так как работа не только по масштабу, но и по исходным данным отличалась от проектирования освещения помещений, которое я выполнял на Соловках, будучи контролером и заведующим электрических сетей. Во-первых, площадь цехов была несоизмерима с канцелярскими комнатами и жилыми бараками на Соловках, где в основном только переносились световые точки при изменении назначения помещения или переезда учреждения с другой расстановкой столов. Во-вторых, проект должен был соответствовать нормам IX ВЭС, как по освещенности площадей, так и по максимально допустимой токовой нагрузки сечения проводов. В-третьих, к проекту надо было приложить смету руководствуясь сметным справочником по затратам рабочей силы и материалов в соответствии с существующими нормами, причем рабочая сила расценивалась в рублях и копейках, как если бы работы производились не заключенными. На Соловках все было проще, только материал указывался по объему работ, рабсила вообще не указывалась, стоимость в рублях не обсчитывалась.
Передо мной открылась совершенно новая страничка технических знаний - составление смет. Работа порученная мне Боролиным много дала в повышении моих знаний и осваивать их, учиться приходилось снова на практике, одновременно и познавая и работая. Впервые в жизни я взял в руки сметные справочники, по ним и начал работать. Таким образом у меня появился второй стул в отделе Главного механика. Поэтапно мою работу проверял и давал указания помощник главного механика, молодой инженер-электрик Давыдовский, застенчиво щуривший близорукие глаза несмотря на постоянно носимые очки. Он оказался очень милым, тихим, скромным человеком и работать под его руководством было одно удовольствие. Давыдовский был политзаключенным с десятилетним сроком, отсидевшим около двух лет. У него, как и у меня, был 8-й пункт 58-й статьи, он был такой же «террорист», как и я. «Мы оба с Вами, - шутил Давыдовский, - по «мокрому делу». На уголовном жаргоне мокрым делом называется убийство человека. Работал я с увлечением. Работа отвлекала от тяжелых мыслей, от предчувствия расправы за убийство Кирова. После окончания сметы я вернулся в Инспекцию ГУЛАГа, но ненадолго.
Очевидно я настолько удовлетворительно справился со сметной работой, что Боролин снова через несколько дней меня вызвал и прикомандировал меня в помощь к политзаключенному инженеру-электрику Катульскому, которому я сдал в Кеми КЭС. Боролин временно отозвал его из Кеми в командировку на Медвежью гору с оставлением его заведующим КЭС. Нам было поручено полностью переделать проект и смету по электрическому оборудованию строящейся на Медвежьей горе гостиницы «Интурист».
Кроме явных технических ошибок допущенных в проекте, «Гипрогор», спроектировавший гостиницу полностью, очень размахнулся в величине потребления гостиницей электроэнергии равной почти всей мощности Медвежьегорской электростанции ББК. Таким образом, нам предстояло уменьшить количество и мощность токоприемников в целях экономии в потреблении электроэнергии, а по существу сделать новый проект. Катульский взялся за силовые установки, мне поручил освещение. Катульский сократил число электромоторов, а с ними и ряд подъемников для хозяйственных нужд, я сократил количество светильников в коридорах, залах и количество точек в номерах, доведя в общей сложности нагрузку до заданного предела. Сделав уже проект по освещению Лесопильного завода, я хорошо стал разбираться в сметных справочниках и не ударил лицом в грязь перед инженером Катульским, который почти никаких поправок у меня не сделал. Работали мы с ним дружно и проект со сметой быстро сдали без возражений со стороны проверявшего Давыдовского. Монтажники также никаких претензий нам не предъявили.
И еще раз на Медвежьей горе я понадобился как электротехник, но не по знаниям, а по занимаемой должности в Инспекции ГУЛАГа. Это был мой единственный выезд на подведомственное предприятие за все четыре с лишним месяца моей работы в Инспекции. На Кожевенном заводе случилась авария и Боролин позвонил мне чтоб я с ним ехал. В легковой машине поехали трое - Боролин, я и следователь 3-го отдела, сумрачный чекист с удивительно тупым выражением лица. По дороге мне не понравилось поведение Боролина. Мне показалось, что Боролин уж слишком очекистился. Боролин инструктировал следователя как надо допрашивать машиниста электростанции Кожзавода допустившего в ночную смену выплавление коренного подшипника локомобиля. Может быть такой инструктаж и нужен был, чтобы глупый следователь не раздул дела по привычке хватать всех подряд виновных и невиновных и я был не прав в оценке поведения Боролина?
Встретил нас и показал аварию и дежурившего машиниста заведующий электростанцией политзаключенный Васильев. Боролин и я хорошо его знали по Соловкам и Боролин ценил его как способного своего ученика на курсах. На Кремлевской электростанции на Соловках Васильев работал сначала слесарем, а потом электрообмотчиком по ремонту электромоторов под руководством Полозова и теперь дошел до заведывания электростанцией предприятия. Васильев политзаключенным был только по данной ему статье уголовного кодекса 58-й, пункт 6-й (шпионаж). На самом деле он был крупный бандит и, очевидно, прельстившись деньгами, стал по-настоящему шпионом. Расстрел ему заменили десятью годами заключения в концлагерь поскольку он был «социально-близкий», иначе его не оставили бы в живых.
С Васильевым я уже раз виделся по прибытии на Медвежью гору. Узнав об учреждении в Инспекции ГУЛАГа должности инспектора-электротехника, он поспешил представиться мне. Улыбка так и расплылась на его лице, когда в роли инспектора он увидел меня. Васильев решил увидеть на этом месте чекиста, если не вольнонаемного, то заключенного и страшно обрадовался, что инспектор безобидный политзаключенный, его хороший знакомый. Еще большую радость в нем вызвало мое сообщение о том, что ничего не изменилось и он по-прежнему будет подчиняться только Боролину, который вытащил его с лесозаготовок на материк после отправки Васильева с Соловков и назначил его заведующим электростанцией Кожзавода.
Боролин дал распоряжение разобрать локомобиль и немедленно заменить подшипник. Следователь снял допрос с Васильева и дежурившей при аварии смены. После этого в машину с Боролиным и следователем село еще два чекиста приехавших на Кожзавод раньше нас. Мне места не осталось и я отправился в обратный путь пешком по Повенецкому тракту. Десять километров я прошел за три часа, не торопясь, радуясь побыть в одиночестве, лицом к лицу с природой. Был чудный, правда очень холодный, зимний солнечный день. Заснеженные горы красиво контрастировали с голубым небом и необъятною далью замерзшего Онежского озера, которая на горизонте совершенно сливалась с белесоватым небесным сводом и было непонятно где проходит линия горизонта. Дорога проходила на значительной высоте над уровнем озера и потому лед озера и небо казались одной гигантской бело-голубой сферой начинающейся за линией берега, равномерно закругляющейся вверх по мере удаления от меня и заканчивающейся надо мной и сзади и сбоку где-то за горами. Было настолько красиво, что я не пожалел об этой вынужденной прогулке. Вначале я делал попытки автостопа, но попутные грузовые автомашины проносились мимо меня, и ни один автобус не обогнал меня. Затем я втянулся в ходьбу и, захваченный умиротворяющим воздействием на душу красивой природы, решил дойти пешком. На Медвежью гору я пришел в сумерки, усталый физически, но отдохнувший душой. И еще одно интересное наблюдение сделанное во время путешествия врезалось мне в память. По количеству встречных и обгонявших меня грузовых автомашин я понял насколько возросло за годы моего заключения количество автомобилей, если не в стране в целом (об этом я не мог судить из-за проволоки), то в системе концлагерей ОГПУ. Постепенный рост автопарка был скрыт от меня изоляцией на Соловках, в Кеми концлагерь тоже не имел ни одной автомашины, а здесь, очевидно, осталось наследие от строительства Беломорканала, хотя и много машин было отправлено в БАМЛАГ сразу же после окончания строительства.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ
На двух стульях в прямом смысле слова, это же время я просидел на одном в Инспекции ГУЛАГа, на другом в отделе Главного механика. В начале января Боролин осуществил свою мысль, высказанную им мне при первом нашем свидании на Медвежьей горе. С согласия Лозинского он поручил мне работу по составлению проекта реконструкции электрического освещения на Медвежьегорском лесопильном заводе ББК. Завод был не то построен заново, не то расширен и модернизирован какой-то английской лесной фирмой в период гражданской войны при занятии Карелии десантом британских войск и частями армии генерала Миллера. Обилием лесорам, фуговочных и других деревообрабатывающих станков завод произвел на меня внушительное впечатление, в особенности после скромного монастырского завода на Соловках всего в одну пилораму. Мощный локомобиль приводил в движение одним шкивом систему трансмиссий, к которым были подключены пилорамы и часть станков. С другого шкива ременная передача шла на шкив мощной динамо-машины, дававшей электроэнергию для освещения завода и вращения электромоторов других станков. Освещение цехов было недостаточное в смысле размещения светильников и высоты их подвески. Освещенность рабочих мест не соответствовала нормам IX ВЭС (Всесоюзного электротехнического съезда), заменявших в те годы не существовавший еще ГОСТ.
На Лесопильном заводе меня радушно встретил мой старый знакомый по Соловкам политзаключенный Белецкий. На Кремлевской электростанции на Соловках он был старшим механиком, а при последнем заведующим соловецкими электропредприятиями, политзаключенным Пестове, фактическим заведующим электростанцией. Очень пожилой, Белецкий без всякого образования, но с громадным опытом, обладавший большими техническими способностями, мог заткнуть за пояс любого молодого инженера, не имевшего практики. На Лесопильном заводе он имел вес больше заведующего, будучи одновременно и главным энергетиком и главным механиком завода. Белецкий обошел со мной весь завод, дал мне планы цехов и я засел за работу.
Мне пришлось полностью перестроиться, так как работа не только по масштабу, но и по исходным данным отличалась от проектирования освещения помещений, которое я выполнял на Соловках, будучи контролером и заведующим электрических сетей. Во-первых, площадь цехов была несоизмерима с канцелярскими комнатами и жилыми бараками на Соловках, где в основном только переносились световые точки при изменении назначения помещения или переезда учреждения с другой расстановкой столов. Во-вторых, проект должен был соответствовать нормам IX ВЭС, как по освещенности площадей, так и по максимально допустимой токовой нагрузки сечения проводов. В-третьих, к проекту надо было приложить смету руководствуясь сметным справочником по затратам рабочей силы и материалов в соответствии с существующими нормами, причем рабочая сила расценивалась в рублях и копейках, как если бы работы производились не заключенными. На Соловках все было проще, только материал указывался по объему работ, рабсила вообще не указывалась, стоимость в рублях не обсчитывалась.
Передо мной открылась совершенно новая страничка технических знаний - составление смет. Работа порученная мне Боролиным много дала в повышении моих знаний и осваивать их, учиться приходилось снова на практике, одновременно и познавая и работая. Впервые в жизни я взял в руки сметные справочники, по ним и начал работать. Таким образом у меня появился второй стул в отделе Главного механика. Поэтапно мою работу проверял и давал указания помощник главного механика, молодой инженер-электрик Давыдовский, застенчиво щуривший близорукие глаза несмотря на постоянно носимые очки. Он оказался очень милым, тихим, скромным человеком и работать под его руководством было одно удовольствие. Давыдовский был политзаключенным с десятилетним сроком, отсидевшим около двух лет. У него, как и у меня, был 8-й пункт 58-й статьи, он был такой же «террорист», как и я. «Мы оба с Вами, - шутил Давыдовский, - по «мокрому делу». На уголовном жаргоне мокрым делом называется убийство человека. Работал я с увлечением. Работа отвлекала от тяжелых мыслей, от предчувствия расправы за убийство Кирова. После окончания сметы я вернулся в Инспекцию ГУЛАГа, но ненадолго.
Очевидно я настолько удовлетворительно справился со сметной работой, что Боролин снова через несколько дней меня вызвал и прикомандировал меня в помощь к политзаключенному инженеру-электрику Катульскому, которому я сдал в Кеми КЭС. Боролин временно отозвал его из Кеми в командировку на Медвежью гору с оставлением его заведующим КЭС. Нам было поручено полностью переделать проект и смету по электрическому оборудованию строящейся на Медвежьей горе гостиницы «Интурист».
Кроме явных технических ошибок допущенных в проекте, «Гипрогор», спроектировавший гостиницу полностью, очень размахнулся в величине потребления гостиницей электроэнергии равной почти всей мощности Медвежьегорской электростанции ББК. Таким образом, нам предстояло уменьшить количество и мощность токоприемников в целях экономии в потреблении электроэнергии, а по существу сделать новый проект. Катульский взялся за силовые установки, мне поручил освещение. Катульский сократил число электромоторов, а с ними и ряд подъемников для хозяйственных нужд, я сократил количество светильников в коридорах, залах и количество точек в номерах, доведя в общей сложности нагрузку до заданного предела. Сделав уже проект по освещению Лесопильного завода, я хорошо стал разбираться в сметных справочниках и не ударил лицом в грязь перед инженером Катульским, который почти никаких поправок у меня не сделал. Работали мы с ним дружно и проект со сметой быстро сдали без возражений со стороны проверявшего Давыдовского. Монтажники также никаких претензий нам не предъявили.
И еще раз на Медвежьей горе я понадобился как электротехник, но не по знаниям, а по занимаемой должности в Инспекции ГУЛАГа. Это был мой единственный выезд на подведомственное предприятие за все четыре с лишним месяца моей работы в Инспекции. На Кожевенном заводе случилась авария и Боролин позвонил мне чтоб я с ним ехал. В легковой машине поехали трое - Боролин, я и следователь 3-го отдела, сумрачный чекист с удивительно тупым выражением лица. По дороге мне не понравилось поведение Боролина. Мне показалось, что Боролин уж слишком очекистился. Боролин инструктировал следователя как надо допрашивать машиниста электростанции Кожзавода допустившего в ночную смену выплавление коренного подшипника локомобиля. Может быть такой инструктаж и нужен был, чтобы глупый следователь не раздул дела по привычке хватать всех подряд виновных и невиновных и я был не прав в оценке поведения Боролина?
Встретил нас и показал аварию и дежурившего машиниста заведующий электростанцией политзаключенный Васильев. Боролин и я хорошо его знали по Соловкам и Боролин ценил его как способного своего ученика на курсах. На Кремлевской электростанции на Соловках Васильев работал сначала слесарем, а потом электрообмотчиком по ремонту электромоторов под руководством Полозова и теперь дошел до заведывания электростанцией предприятия. Васильев политзаключенным был только по данной ему статье уголовного кодекса 58-й, пункт 6-й (шпионаж). На самом деле он был крупный бандит и, очевидно, прельстившись деньгами, стал по-настоящему шпионом. Расстрел ему заменили десятью годами заключения в концлагерь поскольку он был «социально-близкий», иначе его не оставили бы в живых.
С Васильевым я уже раз виделся по прибытии на Медвежью гору. Узнав об учреждении в Инспекции ГУЛАГа должности инспектора-электротехника, он поспешил представиться мне. Улыбка так и расплылась на его лице, когда в роли инспектора он увидел меня. Васильев решил увидеть на этом месте чекиста, если не вольнонаемного, то заключенного и страшно обрадовался, что инспектор безобидный политзаключенный, его хороший знакомый. Еще большую радость в нем вызвало мое сообщение о том, что ничего не изменилось и он по-прежнему будет подчиняться только Боролину, который вытащил его с лесозаготовок на материк после отправки Васильева с Соловков и назначил его заведующим электростанцией Кожзавода.
Боролин дал распоряжение разобрать локомобиль и немедленно заменить подшипник. Следователь снял допрос с Васильева и дежурившей при аварии смены. После этого в машину с Боролиным и следователем село еще два чекиста приехавших на Кожзавод раньше нас. Мне места не осталось и я отправился в обратный путь пешком по Повенецкому тракту. Десять километров я прошел за три часа, не торопясь, радуясь побыть в одиночестве, лицом к лицу с природой. Был чудный, правда очень холодный, зимний солнечный день. Заснеженные горы красиво контрастировали с голубым небом и необъятною далью замерзшего Онежского озера, которая на горизонте совершенно сливалась с белесоватым небесным сводом и было непонятно где проходит линия горизонта. Дорога проходила на значительной высоте над уровнем озера и потому лед озера и небо казались одной гигантской бело-голубой сферой начинающейся за линией берега, равномерно закругляющейся вверх по мере удаления от меня и заканчивающейся надо мной и сзади и сбоку где-то за горами. Было настолько красиво, что я не пожалел об этой вынужденной прогулке. Вначале я делал попытки автостопа, но попутные грузовые автомашины проносились мимо меня, и ни один автобус не обогнал меня. Затем я втянулся в ходьбу и, захваченный умиротворяющим воздействием на душу красивой природы, решил дойти пешком. На Медвежью гору я пришел в сумерки, усталый физически, но отдохнувший душой. И еще одно интересное наблюдение сделанное во время путешествия врезалось мне в память. По количеству встречных и обгонявших меня грузовых автомашин я понял насколько возросло за годы моего заключения количество автомобилей, если не в стране в целом (об этом я не мог судить из-за проволоки), то в системе концлагерей ОГПУ. Постепенный рост автопарка был скрыт от меня изоляцией на Соловках, в Кеми концлагерь тоже не имел ни одной автомашины, а здесь, очевидно, осталось наследие от строительства Беломорканала, хотя и много машин было отправлено в БАМЛАГ сразу же после окончания строительства.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ