XIII. НА ОТВЕТРАБОТЕ
На ответработе я оказался совершенно неожиданно для самого себя. Внезапность предстоящего освобождения из концлагеря заведующего электросетями заключенного Зиберта в мае 1932 года, принесло волнение не только ему одному. Заведующий электропредприятиями Боролин был поставлен перед трудной задачей подыскания приемника Зиберта. Соловки были совершенно оголены специалистами, вывезенными перед закрытием навигации на Беломорканал, а поступление новых не предвиделось, так как все «свеженькие» заключенные специалисты задерживались начальством ударной стройки Беломорканала и до Соловков не довозились. На Соловках зимовали фактически только два инженера-электрика - Боролин и Зиберт. Теперь оставался один Боролин, заведующего электросетями инженера не стало. Из всех электриков, работавших на электропредприятиях, самым знающим был мой друг А. У него была закончена нормальная электротехническая профшкола (а не Соловецкие курсы, как у моего другого друга Н. и у меня), он работал электриком еще на воле несколько лет, да и в лагере уже более четырех лет дежурным техником по распределительному щиту электростанции.
А. был самым подходящим кандидатом несмотря на свою молодость (27 лет), в заведующие электросетями из находившихся в распоряжении Боролина кадров электриков. Однако Боролин, зная прямой характер А., проявляемое им полное отсутствие всякого чинопочитания, не хотел его назначения заведующим электросетями, боясь возможности конфликтов с ним при непосредственном подчинении А., ему, Боролину. И Боролин решил использовать меня буфером, между собой и А. в процессе будущей работы, взаимоотношений между заведующим электропредприятиями и электросетями. Боролин вызвал Зиберта и меня и, очень тактично объяснил сложившуюся обстановку, воздав должное моему уживчивому характеру, и предложил мне должность заведующего электросетями. Боролин не переоценивал моих знаний, также как и я сам, но он хотел видеть именно меня заведующим электросетями, рассчитывая на мой такт, уживчивость с людьми, а чтобы не страдало дело и я мог бы справляться успешно с новыми электротехническими обязанностями, Боролин тут же предложил мне перевести на мое место технического контролера моего друга А., который уже в силу дружбы со мной не подведет меня, отдавая делу весь свой высокий уровень знания электротехники.
Получалось копия того, что происходило на воле. Во главе предприятия назначался малосведущий «красный директор», отвечающий за все, а работу вел специалист «технический директор». Я знал верную дружбу А., знал что кто-кто, а он меня не подведет, что вдвоем с ним я справлюсь с заведыванием, но все же стать ответработником в концлагере, да еще в 26 лет, стать начальником старого опытного электрика, да еще вольнонаемного, заведующего электромонтажной мастерской Тарвойна, тут было от чего испугаться и над чем призадуматься. Зиберт и Тарвойн приветствовали выбор сделанный Боролиным и предполагаемое перемещение А. и мне оставалось только согласиться, чему искренно обрадовался Боролин.
Так я поднялся еще на одну ступеньку административно-технической строго иерархической лестницы концлагеря, твердо став в ряды элиты заключенных, в которых я и оставался, несмотря на все опасные ситуации, встречавшиеся на моем пути, до освобождения из концлагеря, занимая инженерные должности.
Моя кандидатура, по представлению Боролина, вопреки постановления СНК от 1930 года, была утверждена начальником Соловецкого отделения концлагеря, и, при отправке Зиберта на материк, я принял от него заведывание электросетями Кремлевской электростанции. Через несколько дней, после отправки Зиберта, вся хитроумная комбинация Боролина неожиданно лопнула: досрочно освободился из концлагеря мой друг А., мой «технический директор», которого еще не успели перевести из электрометаллроты на жительство в управление электросетей.
В радости за досрочное освобождение друга я как-то особенно не вспомнил об исчезнувшей моей технической опоре; но Боролин явно струсил и стал меня утешать, заверив меня в своей повседневной помощи мне, в чем я и не сомневался. И пока Боролин был на Соловках это каждодневное руководство мной, разрешение за меня сложных электротехнических проблем я все время ощущал на себе.
С отправкой на волю А., встал вопрос о кандидатуре технического контролера электросетей. Хорошим спутником мне во всех отношениях был бы юноша Н., хотя и тоже доморощенный электротехник, но обладавший познаниями больше моих. Он работал дежурным техником по распределительному щиту электростанции и я вполне сознавал бесполезность моей просьбы у Боролина, перевести Н. в контролеры электросетей, поскольку тогда на электростанции не стало бы сразу двух дежурных (имея в виду и освободившегося А.). Я решил опереться на моего нового друга, работавшего дежурным по электросетям монтером, бортмеханика морской авиации, заключенного Васю Углова, на твердость его характера. В новом положении заведующего мне очень важно было чувствовать на моем участке работы локоть верного друга, который не подведет в тяжелую минуту, и таковым, насколько я уже успел изучить Васю, был именно он. Способный и сообразительный, под моим руководством, Углов мог быстро стать и ценным моим помощником в чисто электротехнических делах. Тарвойн одобрил мою кандидатуру, Боролин согласился, радуясь, что я не просил у него Н., не оголил окончательно распределительный щит электростанции.
Трудолюбивый Углов одновременно оставил за собой функции дежурного монтера по электросетям. Шапиро быстро переехал на освободившийся деревянный диван в комнате управления электросетей, стал жить не в роте, а в одной комнате со мной. Иметь всегда под рукой обоих контролеров электросетей было для меня тоже ценно. В бывшем домике ДСБ все четверо нас проживавших, в том числе даже и Лифантов оказались объединены какой-то дружбой, которая очень облегчала мне, в особенности на первых порах, заведывание электросетями, первые шаги административной деятельности в моей жизни. Со стороны сложившаяся обстановка могла показаться парадоксом, так как по возрасту самым старшим был Лифантов, затем Углов, потом Шапиро и самым младшим был я, их начальник. Хорошие взаимоотношения установились у меня и с вольнонаемным Тарвойном и линейными электромонтерами, непосредственно подчинявшиеся ему. Возможно этому содействовало мое обхождение с заключенными при моей работе контролером. Принимая электропроводку после работ по моим сметам и, находя не соответствие с проектом, я никогда не раздувал оплошностей работавших на этом объекте электромонтеров, чтоб не делать им неприятностей, не доводил до сведения Тарвойна, а тем более Зиберта, чтоб не делать неприятностей и Тарвойну, а только указывал работавшим электромонтерам и не считал за труд произвести приемку проводки вторично, когда все уже было сделано по моим указаниям и соответствовало электротехническим нормам. Я знал что старые электромонтеры предупреждали новеньких о выполнении самым тщательным образом работ по моим проектам и сметам и постепенно мне все реже приходилось производить приемку работ дважды. В прочих взаимоотношениях с окружавшими меня заключенными я всегда ставил себя на равную ногу с ними, независимо от полученной ими статьи уголовного кодекса, их культурного развития, всегда помня о равенстве всех людей.
Такую тактику я продолжал и после назначения меня заведующим электросетями, облекая распоряжения в форму дружеской просьбы и, лишь в исключительных случаях прибегая к команде. Хорошее обращение с подчиненными, как равного с равным, наряду с большой требовательностью в исполнении ими своих обязанностей на высоком уровне и пресечения всякой тени подхалимства были и в дальнейшем основой моей деятельности на административных должностях, занимаемых мною впоследствии и очень облегчали мне работу на ответственных постах, поскольку подчиненные за такое мое отношение к ним работали не за страх, а за совесть, чтобы не подвести меня и не наделать мне неприятностей из-за своей небрежности. При переводе меня с одной должности на другую возглавляемые мною коллективы всегда искренно жалели о моем переводе. Мне запомнилось высказывание одного заключенного-бытовика, когда я был переведен из заведующих Кемской электростанцией на Медвежью гору. Угрюмый и замкнутый, узнав о моей переброске, он вдруг обрел дар речи и, обращаясь к другим заключенным, моим подчиненным, сказал: «Нет, такого начальника, я не встречал и не встречу в лагерях!». Это было высшей похвалой мне, как администратору и человеку, похвалой, которой я никак не ожидал, никогда не анализируя свой ненадменный стиль руководства.
Итак, в новой для меня, и притом инженерной, должности, с помощью Боролина и возглавляемого мною коллектива, я понемногу осваивался и даже перестал трусить перед выпавшей для меня ответственностью. Углов довольно быстро, как я и предполагал, освоился с контролем работы электромоторов на предприятиях, а со сметами на переоборудование электропроводки по заявкам я справлялся и один, так как заявок поступало все меньше - Соловецкое отделение приходило в упадок.
Большой встряской нервов и проверкой моих знаний был большой Соловецкий пожар, о котором я расскажу потом подробней, но самой большой свалившейся на меня неприятностью был перевод в г. Кемь в конце лета 1932 года моего наставника и опекуна Боролина, который все и всегда за меня знал и за спиной которого мне нечего было опасаться.
Вместо Боролина заведующим Электропредприятиями был назначен артиллерийский офицер Русской армии, инженер-технолог по взрывчатым веществам, заключенный Гейфель, недавно посаженный в концлагерь по 58 статье на десять лет, которыми ему был заменен расстрел по первоначальному приговору. Не оправившийся от ужасов следствия, приговора и этапов, он абсолютно не мог на первых порах руководить электропредприятиями. Такая пассивность Гейфеля объяснялась еще, возможно, и тем, что он не был инженером-электриком, а потому он знал электротехнику в пределах, полагающихся знать инженеру не электротехнической специальности. Я попал в глупое положение, почувствовав это сразу же с первого доклада Гейфелю. Если Боролин знал меня, как доморощенного электрика, с ограниченными знаниями, приобретенными на Соловках, то Гейфель познакомился со мной, как с заведующим электросетями. Со мной он с первым, из заведующих электропредприятий, стал почти на равную ногу, заявив, что в отношении всей чистой электротехники, включая динамо-машины электростанции (к которым я по должности не имел никакого отношения), он всецело рассчитывал на меня. В глазах Гейфеля я оказался единственным и притом высшим авторитетом по электротехнике на Соловках. Отныне мне приходилось вариться в собственном соку, рассчитывать только на свои знания, не будучи инженером на инженерной должности. Положение к этому времени еще усугублялось и тем обстоятельством, что электросети, в том числе и внутренняя электропроводка, требовали, если не капитального, то хотя бы текущего ремонта, а проводов и установочного материала абсолютно не завозили на Соловки - все забирал Белбалтлаг, а доходившие до Кеми крохи распределялись Управлением СЛАГа по разраставшимся отделениям концлагеря на материке, в то время как Соловецкое отделение в производственном отношении забывалось. Если во время моей работы в кладовой, последняя ломилась от всяких материалов, спрос на которых со стороны только начавшихся строиться объектов первой пятилетки был не столь велик, а львиную долю продукции промышленности забирало ОГПУ для единственного тогда в стране Соловецкого концлагеря на Соловецких островах, то теперь Тарвойну для ремонта приходилось сращивать обрывки проводов из утиля, а вместо промышленных фарфоровых роликов ставить глиняные, обожженные на Соловецком кирпичном заводе. Отвечать за бесперебойную работу ремонтируемых таким способом электросетей становилось далеко не безопасно. Если Боролин со всем своим огромным авторитетом не мог добиться ни метра нового провода, ни одной электрической лампочки, то на Гейфеля и подавно у меня не было никакой надежды.
Не успел Боролин сесть в Кеми в кресло главного механика СЛАГа, как я лишился обоих контролеров. Углова, как бортмеханика авиации, забрали на гидродром для обслуживания на воде гидросамолета, а Шапиро взяли на этап и отправили досиживать срок на материке. Одновременно из электромонтажной мастерской забрали вместе с Шапиро и отправили на материк двух лучших электромонтеров Корча и Горкушу, молодых людей с Украины, обоих сидевших по 58 статье со сроком по десять лет. Тарвойн буквально взвыл, лишившись этих электромонтеров, в такой же степени и мне было не легче, потому что я отвечал и за электромонтажную мастерскую. Положение ответработников на средних ступенях административно-технической лестницы в области подбора кадров своих подчиненных было значительно сложнее, чем заведующих производствами, так как УРЧ при комплектовании этапов совершенно не считалось с ними и ставила нас перед совершившимся фактом. Гейфеля при комплектовании этапов, как и других заведующих хоть вызывали в УРЧ для согласования намеченных к отправке заключенных и споря до хрипоты, заведующим удавалось отстаивать своих работников. Гейфель знал по фамилиям персонал электростанции, но он не мог помнить всех работников электросетей, телефонной станции, электромеханической мастерской, чем и пользовались в УРЧ и обирали нас - заведующих служб предприятий.
Обрисовав на очередном докладе Гейфелю создавшееся положение, я прямо указал на юношу Н., как на единственного кандидата, который мог восполнить потерю сразу двух контролеров. Не знаю чтобы сделал Боролин, потому что и на распределительном щите электростанции из четырех дежурных Н. был самый знающий, но Гейфель, который неизменно во всем всегда со мной соглашался, немедленно перевел Н. ко мне в контролеры электросетей. От масленщика электростанции, через моториста у электромотора мельницы, дежурного электрика у распределительного щита электростанции Н. дошел до контролера электросетей, а затем, после вывода меня на материк, он стал и заведующим электросетями Соловецкого острова. Такова была карьера, такого же Соловецкого самоучки, как и я, этого способного юноши. Н. перевели из роты на жительство ко мне в комнату на диван, занимавшейся Шапиро. На топчан Углова из роты переселили Шаранкова, переведенного в дежурные по электросети монтеры.
Н. стоил больше всех бывших контролеров вместе взятых не только по знаниям, которые были выше моих, но и по работоспособности и исполнительности. Поговорив с ним, мы решили второго контролера не искать, чтобы не усугублять вопрос нехватки кадров электриков, и справиться с работой вдвоем. Положение в электросетях удалось стабилизировать еще и поступлением в электромонтажную мастерскую недавно посаженного в концлагерь одного опытного электромонтера, но неразрешенный вопрос с электроматериалами продолжал висеть Дамокловым мечом над моей головой.
Обеспечение электросетей таким знающим электротехником, как Н., болезненно отозвалось на работе самой электростанции. Взятый вместо Н. интеллигентный молодой человек, посаженный по 58 статье на десять лет и недавно привезенный на Соловки, оказался «не на высоте». На воле он работал механиком по ремонту ткацких станков в Иванове и если знал электромоторы, то в динамо-машинах разбирался слабо. Правда, вскоре, освоившись, он стал квалифицированным дежурным по распределительному щиту, но в одно из своих первых дежурств он допустил грубую ошибку. Мы с Гейфелем были в театре и наслаждались концертом, даваемым заключенными артистами в порядке самодеятельности. Внезапно потух свет и испуганный голос осветителя, одного из монтеров, дал нам знать о выключении электроэнергии электростанцией. Освещая путь фонариками в панике из зала ринулось начальство, вскочил и Гейфель, попросив меня бежать с ним на электростанцию. Погруженный в темноту кремль казался еще мрачнее. Восточные ворота сразу же были заперты и нам стоило большого труда при помощи наших удостоверений доказать командиру охраны ворот необходимость пропустить нас за Кремль на электростанцию. Гейфель развил скорость не по своим летам и я еле поспевал за ним. Уже подбегая к электростанции мы поняли по вспыхивающим и гаснущим огням, что в машинном зале творится что-то неладное. Вбежав в машинный зал, мы увидели растерявшегося ткацкого механика, метавшегося от звонившего телефона к распределительному щиту, на котором он тщетно пытался включить сетевые рубильники. Каждый раз срабатывал автомат максимального тока, защищая единственную работавшую пародинамо от чрезмерной нагрузки в сети. Вторая пародинамо при запуске не давала напряжения. Немедленно запустили гидротурбину, включив фидера управления лагеря, казармы войск ОГПУ и наружное освещение концлагеря, чтобы уменьшить скандал и возмездие. Гейфель позвонил начальнику Соловецкого отделения о принятии мер по устранению неполадок. Запустив еще несколько раз вторую пародинамо, мы окончательно убедились в ее неисправности - напряжения она не давала и восстановить полностью освещение концлагеря не представлялось возможным.
Время шло, Гейфель растерянно и с надеждой смотрел на меня. А что мог сделать я, как найти неисправность, какой я был инженер-электрик? Вихрем неслись у меня в мозгу лекции Боролина по динамо-машинам. Я старался вспомнить все, что он нам говорил и вдруг меня осенила мысль. Боролин не раз подчеркивал особенность динамо-компаунд, то есть динамо со смешанной обмоткой возбуждения, которые были установлены на кремлевской электростанции. А это значило, что если дежурный не выждал времени, нужного для развития полных оборотов пародинамо при ее запуске и поторопился включить ее на шины распределительного щита, пародинамо не дав напряжения выше сетевого, сама взяла на себя мощность работавшей пародинамы и обратным током на ней были размагничены ее полюса возбуждения. Возможно причину аварии сразу бы сообразил Н., и не только он, но и другие, менее опытные дежурные по распределительному щиту, но я лично не работал у распределительного щита и эта мысль не сразу пришла мне в голову. Дежурный подтвердил включение пародинамы на малых оборотах, при проверке стрелкой компаса в полюсах остаточного магнетизма не оказалось - причина аварии была определена мною правильно. Обмотку возбуждения подключили в соответствующей полярности к шинам распределительного щита, намагнитили током полюса, снова присоединили обмотку возбуждения, запустили пародинаму и она дала ток. Аварию ликвидировали за полтора часа и электростанция заработала на полную мощность. Этот случай окончательно убедил, хотя Гейфель и раньше нисколько не сомневался, в высоких моих познаниях в электротехнике, закрепив за мной неофициальное звание «главного» электрика на Соловках. Этот случай повлиял на мою дальнейшую карьеру на материке, на рекомендацию Гейфелем меня на должность заведующего Кемской электростанцией.
Не прошло и месяца с укрепления электросети переводом ко мне контролером Н., как на меня обрушился новый удар по линии кадров. Борьба с лагерным бандитизмом не давала никаких результатов и распоясавшиеся «социально-близкие» уголовники стали планомерно обворовывать квартиры высшего лагерного начальства, которое было вынуждено покинуть свои коттеджи и сгрудиться с остальными вольнонаемными, в том числе и гражданскими, в одно общежитие, под которое был отведен второй этаж здания управления Соловецкого отделения, бывший большой гостиницы для паломников, где помещались фешенебельные номера с высокими потолками. Усиленные наряды дивизиона войск ОГПУ круглосуточно оберегали общежитие от воров, начальство поднималось в служебные кабинеты по внутренней лестнице, не высовывая нос наружу - перешло от атаки на лагерных бандитов к пассивной обороне. В это общежитие был переселен из другой гостиницы и Тарвойн. Общежитие приняло вид коммунальной квартиры с бесчисленным количеством хозяек на одной кухне, где то и дело возникали ссоры между высокопоставленными дамами. Бывшая уголовница, жена Тарвойна, никогда не занимавшаяся домашним хозяйством, но вынужденная в сложившейся обстановке готовить обед также на общей кухне, особо отличалась своим задиристым характером, вечно ругаясь со всеми остальными хозяйками набором, недоступным даже мужчинам-уголовникам, нецензурной брани. Кульминационным пунктом этих ссор явился брошенный женой Тарвойна в жену начальника Соловецкого отделения Солодухина горящий примус. За ожогом начальницы острова последовала высылка с Соловков Тарвойна. Его немедленно, вместе с хулиганствующей половиной, вызванные солдаты взяли в охапку и сунули на отходивший пароход. Я остался без заведующего электромонтажной мастерской.
С Гейфелем мы всячески прикидывали кого бы назначить вместо Тарвойна, но подходящей кандидатуры не находили. На третий день после отправки Тарвойна, с веселым приветствием, как к хорошему знакомому, явилась ко мне бывшая заключенная, бандитка Лемтюгина и торжествующе положила мне на стол приказ начальника Соловецкого отделения концлагеря Солодухина о ее назначении вольнонаемной заведующей электромонтажной мастерской. Я давно отвык удивляться и возмущаться, но тут моему удивлению и возмущению, которые я тщательно скрыл под притворной улыбкой, не было конца. Чтобы понять мою реакцию на приказ Солодухина, надо сделать отступление для характеристики этой особы. Лет тридцати, с большим шрамом через весь нос от, очевидно, полученной ею ножевой раны при очередной драке в каком-нибудь уголовном шалмане, совсем безграмотная, едва умевшая подписывать свою фамилию, и то не полностью, Лемтюгина была прислана, будучи заключенной-уголовницей, ученицей в электромонтажную мастерскую в 1931 году. Никому точно не было известно насколько успешно она овладевает специальностью электромонтера, но все знали как эта дама (у нее была девочка лет пяти в лагерном детском доме для детей родившихся у заключенных женщин в лагере) предпочитала работать с монтерами на линиях электропередач, проходящих по лесным просекам. Проще говоря, она была марухой всех монтеров уголовников. Освобожденная досрочно после большого соловецкого пожара в начале августа 1932 года, Лемтюгина тут же вышла замуж за командира отделения войск ОГПУ, который и «продвинул» свою благоверную на заведывание электромонтажной мастерской.
Излишне говорить, что всю работу по заведыванию электромонтажной мастерской пришлось вести мне, начиная от выписки нарядов и кончая наблюдением за процессом производства работ. Хотя из-за отсутствия материалов объем ремонтных работ и переоборудование электропроводки пришлось очень сократить, все же мне трудно приходилось всюду поспевать. К чести Лемтюгиной, не лишенной природного ума, она прекрасно сознавала свою неспособность заведующей и по крайней мере не вмешивалась в работу по заведыванию мастерской и не выставляла своего я. Чаще всего она появлялась в мастерской только утром подписывать наряды и раздавать электромонтерам инструмент, а остальной день проводила дома в общежитии для комсостава войск ОГПУ, куда иной раз мне приходилось к ней ходить для срочной подписи какого-либо документа. Муж Лемтюгиной, простой крестьянский парень из Вятской области, как-то признавшийся мне, что грамоте он был обучен только на действительной службе в войсках ОГПУ, когда я заставал его дома, относился ко мне с большой предупредительностью, отлично сознавая за чей труд идет зарплата в его семью. Единственным и постоянным пунктом раздоров у меня с Лемтюгиной был вопрос подбора электромонтеров. С квалифицированными кадрами низшего звена ощущалась такая же острая нехватка, как и инженерно-техническим персоналом в конце 1932 и 1933 годах. Уголовники, в основном несовершеннолетние-штрафники, учившиеся на курсах электромонтеров, заведывание которыми я принял от Зиберта, а также и преподавание на них, не становились квалифицированными электромонтерами. Когда на зимовку 1932-33 годов на Соловки стал флагман лагерного флота новый «Глеб Бокий» в три тысячи тонн водоизмещения, и стал вопрос о ремонте на нем электропроводки, на эту работу некого было послать. Вдвоем с Н. мы в течение зимы, работая по два-три часа в день монтерами, сами произвели весь ремонт. А Лемтюгину, как магнитом, тянуло к уголовникам и последние, абсолютно не смыслившие в монтерском деле, то и дело появлялись в штате электромонтажной мастерской. Чтобы избавиться от этих бездельников надо было преодолевать сильное сопротивление Лемтюгиной. Правда она энергично поддерживала дисциплину среди своей шпаны, осыпая их нецензурной бранью, а несовершеннолетних уголовников, физически послабее, она подчиняла и кулачным боем.
Такое «двоевластие» в электромонтажной мастерской длилось около семи месяцев и закончилось с открытием навигации 1933 года, когда мужа Лемтюгиной перевели с Соловков и она уехала вместе с ним, положив себе в карман кругленькую сумму за заведывание (образец эксплуатации человека человеком по-советски). Я не стал искать нового заведующего электромонтажной мастерской и взял его обязанности на себя, по совместительству. С момента выбытия Тарвойна я и так нес эту двойную нагрузку, а без Лемтюгиной стало даже легче.
В начале декабря 1932 года произошла новая смена моего непосредственного начальства. Вместо переброшенного в Управление СЛАГа, в Кемь, Гейфеля, заведующим электропредприятиями был назначен работавший ранее на Судоремонтном заводе, заключенный штабс-капитан, инженер-механик Русского флота и флагманский механик Красного Черноморского флота, симпатичнейший Василий Иванович Пестов. Как судовой инженер-механик он прекрасно разбирался в пародинамах стоящих на Кремлевской электростанции, поскольку они были сняты с какого-то корабля и от меня отпала опека над ними. На первом же докладе я обрисовал Пестову катастрофическое положение с электроматериалами и электролампочками. Пестов доложил начальнику Соловецкого отделения и тот отправил его в командировку в УСЛАГ за материалами. Пестова отправили под конвоем с солдатом войск ОГПУ. Исполняющим обязанности заведующего Электропредприятиями на время командировки Пестова начальник Соловецкого отделения назначил меня. Я перебрался в тот самый кабинет электростанции, куда в первые месяцы моей работы на предприятии меня дружески к себе приглашал заведующий «Электро» заключенный инженер Миткевич, меня, тогда простого рабочего кладовой. За три года заключения от рабочего кладовой, не имевшего никакой технической специальности, до и.о. заведующего электропредприятиями проделан был путь немалый, притом же от роду мне было только 27 лет. В этом была не столько моя личная заслуга, сколько результат воспитания меня родителями в демократических принципах и забота обо мне инженеров Миткевича и Боролина. Спасибо им!
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Миткевич Эдуард Константинович родился в 1878 году в Смоленске. Образование: высшее, беспартийный, старший инженер Центрального отдела электрификации ж.д. Наркомата путей сообщения СССР. Арестован в 1928 году. На Соловках заведовал электропредприятиями Соловецкого лагеря. В 1930 году был продан ОГПУ в Ташкент на должность заведующего трамвайной электростанцией.
В середине 1930-х проживал Московская обл.,:платф. Челюскинская Ярославской ж. д., ул. Октябрьская, д.4.
Арестован 17 октября 1937 года. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению вконтрреволюционной деятельности. Приговорен к расстрелу 7 февраля 1938 года. Приговор приведен в исполнение 8 февраля 1938 года. Место захоронения Бутово-Коммунарка.
Боролин Павел Васильевич, 1890 г. р., уроженец Ново-Стрелецкой слободы Пронского у. Рязанской губ., русский, беспартийный, инженер бюро Днепростроя, проживал: г. Ленинград, 3-я Советская ул., д. 7. Арестован 15 ноября 1929 г.; обв.: шпионаж и вредительская деятельность. Постановлением Коллегии ОГПУ 23 июня 1930 г. приговорен к ВМН; постановлением Коллегии ОГПУ 13 января 1931 г. расстрел заменен заключением в концлагерь на 10 лет.
Волгострой НКВД СССР, гидроузел, Начальник Угличского отделения. Проживал: Ярославская обл., Угличский р-н.
Арестован 14 февраля 1938 г. Приговорен: Комисс.НКВД и прокур. 15 мая 1938 г.
Приговор: ВМН. Расстрелян 16 июня 1938 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ
А. был самым подходящим кандидатом несмотря на свою молодость (27 лет), в заведующие электросетями из находившихся в распоряжении Боролина кадров электриков. Однако Боролин, зная прямой характер А., проявляемое им полное отсутствие всякого чинопочитания, не хотел его назначения заведующим электросетями, боясь возможности конфликтов с ним при непосредственном подчинении А., ему, Боролину. И Боролин решил использовать меня буфером, между собой и А. в процессе будущей работы, взаимоотношений между заведующим электропредприятиями и электросетями. Боролин вызвал Зиберта и меня и, очень тактично объяснил сложившуюся обстановку, воздав должное моему уживчивому характеру, и предложил мне должность заведующего электросетями. Боролин не переоценивал моих знаний, также как и я сам, но он хотел видеть именно меня заведующим электросетями, рассчитывая на мой такт, уживчивость с людьми, а чтобы не страдало дело и я мог бы справляться успешно с новыми электротехническими обязанностями, Боролин тут же предложил мне перевести на мое место технического контролера моего друга А., который уже в силу дружбы со мной не подведет меня, отдавая делу весь свой высокий уровень знания электротехники.
Получалось копия того, что происходило на воле. Во главе предприятия назначался малосведущий «красный директор», отвечающий за все, а работу вел специалист «технический директор». Я знал верную дружбу А., знал что кто-кто, а он меня не подведет, что вдвоем с ним я справлюсь с заведыванием, но все же стать ответработником в концлагере, да еще в 26 лет, стать начальником старого опытного электрика, да еще вольнонаемного, заведующего электромонтажной мастерской Тарвойна, тут было от чего испугаться и над чем призадуматься. Зиберт и Тарвойн приветствовали выбор сделанный Боролиным и предполагаемое перемещение А. и мне оставалось только согласиться, чему искренно обрадовался Боролин.
Так я поднялся еще на одну ступеньку административно-технической строго иерархической лестницы концлагеря, твердо став в ряды элиты заключенных, в которых я и оставался, несмотря на все опасные ситуации, встречавшиеся на моем пути, до освобождения из концлагеря, занимая инженерные должности.
Моя кандидатура, по представлению Боролина, вопреки постановления СНК от 1930 года, была утверждена начальником Соловецкого отделения концлагеря, и, при отправке Зиберта на материк, я принял от него заведывание электросетями Кремлевской электростанции. Через несколько дней, после отправки Зиберта, вся хитроумная комбинация Боролина неожиданно лопнула: досрочно освободился из концлагеря мой друг А., мой «технический директор», которого еще не успели перевести из электрометаллроты на жительство в управление электросетей.
В радости за досрочное освобождение друга я как-то особенно не вспомнил об исчезнувшей моей технической опоре; но Боролин явно струсил и стал меня утешать, заверив меня в своей повседневной помощи мне, в чем я и не сомневался. И пока Боролин был на Соловках это каждодневное руководство мной, разрешение за меня сложных электротехнических проблем я все время ощущал на себе.
С отправкой на волю А., встал вопрос о кандидатуре технического контролера электросетей. Хорошим спутником мне во всех отношениях был бы юноша Н., хотя и тоже доморощенный электротехник, но обладавший познаниями больше моих. Он работал дежурным техником по распределительному щиту электростанции и я вполне сознавал бесполезность моей просьбы у Боролина, перевести Н. в контролеры электросетей, поскольку тогда на электростанции не стало бы сразу двух дежурных (имея в виду и освободившегося А.). Я решил опереться на моего нового друга, работавшего дежурным по электросетям монтером, бортмеханика морской авиации, заключенного Васю Углова, на твердость его характера. В новом положении заведующего мне очень важно было чувствовать на моем участке работы локоть верного друга, который не подведет в тяжелую минуту, и таковым, насколько я уже успел изучить Васю, был именно он. Способный и сообразительный, под моим руководством, Углов мог быстро стать и ценным моим помощником в чисто электротехнических делах. Тарвойн одобрил мою кандидатуру, Боролин согласился, радуясь, что я не просил у него Н., не оголил окончательно распределительный щит электростанции.
Трудолюбивый Углов одновременно оставил за собой функции дежурного монтера по электросетям. Шапиро быстро переехал на освободившийся деревянный диван в комнате управления электросетей, стал жить не в роте, а в одной комнате со мной. Иметь всегда под рукой обоих контролеров электросетей было для меня тоже ценно. В бывшем домике ДСБ все четверо нас проживавших, в том числе даже и Лифантов оказались объединены какой-то дружбой, которая очень облегчала мне, в особенности на первых порах, заведывание электросетями, первые шаги административной деятельности в моей жизни. Со стороны сложившаяся обстановка могла показаться парадоксом, так как по возрасту самым старшим был Лифантов, затем Углов, потом Шапиро и самым младшим был я, их начальник. Хорошие взаимоотношения установились у меня и с вольнонаемным Тарвойном и линейными электромонтерами, непосредственно подчинявшиеся ему. Возможно этому содействовало мое обхождение с заключенными при моей работе контролером. Принимая электропроводку после работ по моим сметам и, находя не соответствие с проектом, я никогда не раздувал оплошностей работавших на этом объекте электромонтеров, чтоб не делать им неприятностей, не доводил до сведения Тарвойна, а тем более Зиберта, чтоб не делать неприятностей и Тарвойну, а только указывал работавшим электромонтерам и не считал за труд произвести приемку проводки вторично, когда все уже было сделано по моим указаниям и соответствовало электротехническим нормам. Я знал что старые электромонтеры предупреждали новеньких о выполнении самым тщательным образом работ по моим проектам и сметам и постепенно мне все реже приходилось производить приемку работ дважды. В прочих взаимоотношениях с окружавшими меня заключенными я всегда ставил себя на равную ногу с ними, независимо от полученной ими статьи уголовного кодекса, их культурного развития, всегда помня о равенстве всех людей.
Такую тактику я продолжал и после назначения меня заведующим электросетями, облекая распоряжения в форму дружеской просьбы и, лишь в исключительных случаях прибегая к команде. Хорошее обращение с подчиненными, как равного с равным, наряду с большой требовательностью в исполнении ими своих обязанностей на высоком уровне и пресечения всякой тени подхалимства были и в дальнейшем основой моей деятельности на административных должностях, занимаемых мною впоследствии и очень облегчали мне работу на ответственных постах, поскольку подчиненные за такое мое отношение к ним работали не за страх, а за совесть, чтобы не подвести меня и не наделать мне неприятностей из-за своей небрежности. При переводе меня с одной должности на другую возглавляемые мною коллективы всегда искренно жалели о моем переводе. Мне запомнилось высказывание одного заключенного-бытовика, когда я был переведен из заведующих Кемской электростанцией на Медвежью гору. Угрюмый и замкнутый, узнав о моей переброске, он вдруг обрел дар речи и, обращаясь к другим заключенным, моим подчиненным, сказал: «Нет, такого начальника, я не встречал и не встречу в лагерях!». Это было высшей похвалой мне, как администратору и человеку, похвалой, которой я никак не ожидал, никогда не анализируя свой ненадменный стиль руководства.
Итак, в новой для меня, и притом инженерной, должности, с помощью Боролина и возглавляемого мною коллектива, я понемногу осваивался и даже перестал трусить перед выпавшей для меня ответственностью. Углов довольно быстро, как я и предполагал, освоился с контролем работы электромоторов на предприятиях, а со сметами на переоборудование электропроводки по заявкам я справлялся и один, так как заявок поступало все меньше - Соловецкое отделение приходило в упадок.
Большой встряской нервов и проверкой моих знаний был большой Соловецкий пожар, о котором я расскажу потом подробней, но самой большой свалившейся на меня неприятностью был перевод в г. Кемь в конце лета 1932 года моего наставника и опекуна Боролина, который все и всегда за меня знал и за спиной которого мне нечего было опасаться.
Вместо Боролина заведующим Электропредприятиями был назначен артиллерийский офицер Русской армии, инженер-технолог по взрывчатым веществам, заключенный Гейфель, недавно посаженный в концлагерь по 58 статье на десять лет, которыми ему был заменен расстрел по первоначальному приговору. Не оправившийся от ужасов следствия, приговора и этапов, он абсолютно не мог на первых порах руководить электропредприятиями. Такая пассивность Гейфеля объяснялась еще, возможно, и тем, что он не был инженером-электриком, а потому он знал электротехнику в пределах, полагающихся знать инженеру не электротехнической специальности. Я попал в глупое положение, почувствовав это сразу же с первого доклада Гейфелю. Если Боролин знал меня, как доморощенного электрика, с ограниченными знаниями, приобретенными на Соловках, то Гейфель познакомился со мной, как с заведующим электросетями. Со мной он с первым, из заведующих электропредприятий, стал почти на равную ногу, заявив, что в отношении всей чистой электротехники, включая динамо-машины электростанции (к которым я по должности не имел никакого отношения), он всецело рассчитывал на меня. В глазах Гейфеля я оказался единственным и притом высшим авторитетом по электротехнике на Соловках. Отныне мне приходилось вариться в собственном соку, рассчитывать только на свои знания, не будучи инженером на инженерной должности. Положение к этому времени еще усугублялось и тем обстоятельством, что электросети, в том числе и внутренняя электропроводка, требовали, если не капитального, то хотя бы текущего ремонта, а проводов и установочного материала абсолютно не завозили на Соловки - все забирал Белбалтлаг, а доходившие до Кеми крохи распределялись Управлением СЛАГа по разраставшимся отделениям концлагеря на материке, в то время как Соловецкое отделение в производственном отношении забывалось. Если во время моей работы в кладовой, последняя ломилась от всяких материалов, спрос на которых со стороны только начавшихся строиться объектов первой пятилетки был не столь велик, а львиную долю продукции промышленности забирало ОГПУ для единственного тогда в стране Соловецкого концлагеря на Соловецких островах, то теперь Тарвойну для ремонта приходилось сращивать обрывки проводов из утиля, а вместо промышленных фарфоровых роликов ставить глиняные, обожженные на Соловецком кирпичном заводе. Отвечать за бесперебойную работу ремонтируемых таким способом электросетей становилось далеко не безопасно. Если Боролин со всем своим огромным авторитетом не мог добиться ни метра нового провода, ни одной электрической лампочки, то на Гейфеля и подавно у меня не было никакой надежды.
Не успел Боролин сесть в Кеми в кресло главного механика СЛАГа, как я лишился обоих контролеров. Углова, как бортмеханика авиации, забрали на гидродром для обслуживания на воде гидросамолета, а Шапиро взяли на этап и отправили досиживать срок на материке. Одновременно из электромонтажной мастерской забрали вместе с Шапиро и отправили на материк двух лучших электромонтеров Корча и Горкушу, молодых людей с Украины, обоих сидевших по 58 статье со сроком по десять лет. Тарвойн буквально взвыл, лишившись этих электромонтеров, в такой же степени и мне было не легче, потому что я отвечал и за электромонтажную мастерскую. Положение ответработников на средних ступенях административно-технической лестницы в области подбора кадров своих подчиненных было значительно сложнее, чем заведующих производствами, так как УРЧ при комплектовании этапов совершенно не считалось с ними и ставила нас перед совершившимся фактом. Гейфеля при комплектовании этапов, как и других заведующих хоть вызывали в УРЧ для согласования намеченных к отправке заключенных и споря до хрипоты, заведующим удавалось отстаивать своих работников. Гейфель знал по фамилиям персонал электростанции, но он не мог помнить всех работников электросетей, телефонной станции, электромеханической мастерской, чем и пользовались в УРЧ и обирали нас - заведующих служб предприятий.
Обрисовав на очередном докладе Гейфелю создавшееся положение, я прямо указал на юношу Н., как на единственного кандидата, который мог восполнить потерю сразу двух контролеров. Не знаю чтобы сделал Боролин, потому что и на распределительном щите электростанции из четырех дежурных Н. был самый знающий, но Гейфель, который неизменно во всем всегда со мной соглашался, немедленно перевел Н. ко мне в контролеры электросетей. От масленщика электростанции, через моториста у электромотора мельницы, дежурного электрика у распределительного щита электростанции Н. дошел до контролера электросетей, а затем, после вывода меня на материк, он стал и заведующим электросетями Соловецкого острова. Такова была карьера, такого же Соловецкого самоучки, как и я, этого способного юноши. Н. перевели из роты на жительство ко мне в комнату на диван, занимавшейся Шапиро. На топчан Углова из роты переселили Шаранкова, переведенного в дежурные по электросети монтеры.
Н. стоил больше всех бывших контролеров вместе взятых не только по знаниям, которые были выше моих, но и по работоспособности и исполнительности. Поговорив с ним, мы решили второго контролера не искать, чтобы не усугублять вопрос нехватки кадров электриков, и справиться с работой вдвоем. Положение в электросетях удалось стабилизировать еще и поступлением в электромонтажную мастерскую недавно посаженного в концлагерь одного опытного электромонтера, но неразрешенный вопрос с электроматериалами продолжал висеть Дамокловым мечом над моей головой.
Обеспечение электросетей таким знающим электротехником, как Н., болезненно отозвалось на работе самой электростанции. Взятый вместо Н. интеллигентный молодой человек, посаженный по 58 статье на десять лет и недавно привезенный на Соловки, оказался «не на высоте». На воле он работал механиком по ремонту ткацких станков в Иванове и если знал электромоторы, то в динамо-машинах разбирался слабо. Правда, вскоре, освоившись, он стал квалифицированным дежурным по распределительному щиту, но в одно из своих первых дежурств он допустил грубую ошибку. Мы с Гейфелем были в театре и наслаждались концертом, даваемым заключенными артистами в порядке самодеятельности. Внезапно потух свет и испуганный голос осветителя, одного из монтеров, дал нам знать о выключении электроэнергии электростанцией. Освещая путь фонариками в панике из зала ринулось начальство, вскочил и Гейфель, попросив меня бежать с ним на электростанцию. Погруженный в темноту кремль казался еще мрачнее. Восточные ворота сразу же были заперты и нам стоило большого труда при помощи наших удостоверений доказать командиру охраны ворот необходимость пропустить нас за Кремль на электростанцию. Гейфель развил скорость не по своим летам и я еле поспевал за ним. Уже подбегая к электростанции мы поняли по вспыхивающим и гаснущим огням, что в машинном зале творится что-то неладное. Вбежав в машинный зал, мы увидели растерявшегося ткацкого механика, метавшегося от звонившего телефона к распределительному щиту, на котором он тщетно пытался включить сетевые рубильники. Каждый раз срабатывал автомат максимального тока, защищая единственную работавшую пародинамо от чрезмерной нагрузки в сети. Вторая пародинамо при запуске не давала напряжения. Немедленно запустили гидротурбину, включив фидера управления лагеря, казармы войск ОГПУ и наружное освещение концлагеря, чтобы уменьшить скандал и возмездие. Гейфель позвонил начальнику Соловецкого отделения о принятии мер по устранению неполадок. Запустив еще несколько раз вторую пародинамо, мы окончательно убедились в ее неисправности - напряжения она не давала и восстановить полностью освещение концлагеря не представлялось возможным.
Время шло, Гейфель растерянно и с надеждой смотрел на меня. А что мог сделать я, как найти неисправность, какой я был инженер-электрик? Вихрем неслись у меня в мозгу лекции Боролина по динамо-машинам. Я старался вспомнить все, что он нам говорил и вдруг меня осенила мысль. Боролин не раз подчеркивал особенность динамо-компаунд, то есть динамо со смешанной обмоткой возбуждения, которые были установлены на кремлевской электростанции. А это значило, что если дежурный не выждал времени, нужного для развития полных оборотов пародинамо при ее запуске и поторопился включить ее на шины распределительного щита, пародинамо не дав напряжения выше сетевого, сама взяла на себя мощность работавшей пародинамы и обратным током на ней были размагничены ее полюса возбуждения. Возможно причину аварии сразу бы сообразил Н., и не только он, но и другие, менее опытные дежурные по распределительному щиту, но я лично не работал у распределительного щита и эта мысль не сразу пришла мне в голову. Дежурный подтвердил включение пародинамы на малых оборотах, при проверке стрелкой компаса в полюсах остаточного магнетизма не оказалось - причина аварии была определена мною правильно. Обмотку возбуждения подключили в соответствующей полярности к шинам распределительного щита, намагнитили током полюса, снова присоединили обмотку возбуждения, запустили пародинаму и она дала ток. Аварию ликвидировали за полтора часа и электростанция заработала на полную мощность. Этот случай окончательно убедил, хотя Гейфель и раньше нисколько не сомневался, в высоких моих познаниях в электротехнике, закрепив за мной неофициальное звание «главного» электрика на Соловках. Этот случай повлиял на мою дальнейшую карьеру на материке, на рекомендацию Гейфелем меня на должность заведующего Кемской электростанцией.
Не прошло и месяца с укрепления электросети переводом ко мне контролером Н., как на меня обрушился новый удар по линии кадров. Борьба с лагерным бандитизмом не давала никаких результатов и распоясавшиеся «социально-близкие» уголовники стали планомерно обворовывать квартиры высшего лагерного начальства, которое было вынуждено покинуть свои коттеджи и сгрудиться с остальными вольнонаемными, в том числе и гражданскими, в одно общежитие, под которое был отведен второй этаж здания управления Соловецкого отделения, бывший большой гостиницы для паломников, где помещались фешенебельные номера с высокими потолками. Усиленные наряды дивизиона войск ОГПУ круглосуточно оберегали общежитие от воров, начальство поднималось в служебные кабинеты по внутренней лестнице, не высовывая нос наружу - перешло от атаки на лагерных бандитов к пассивной обороне. В это общежитие был переселен из другой гостиницы и Тарвойн. Общежитие приняло вид коммунальной квартиры с бесчисленным количеством хозяек на одной кухне, где то и дело возникали ссоры между высокопоставленными дамами. Бывшая уголовница, жена Тарвойна, никогда не занимавшаяся домашним хозяйством, но вынужденная в сложившейся обстановке готовить обед также на общей кухне, особо отличалась своим задиристым характером, вечно ругаясь со всеми остальными хозяйками набором, недоступным даже мужчинам-уголовникам, нецензурной брани. Кульминационным пунктом этих ссор явился брошенный женой Тарвойна в жену начальника Соловецкого отделения Солодухина горящий примус. За ожогом начальницы острова последовала высылка с Соловков Тарвойна. Его немедленно, вместе с хулиганствующей половиной, вызванные солдаты взяли в охапку и сунули на отходивший пароход. Я остался без заведующего электромонтажной мастерской.
С Гейфелем мы всячески прикидывали кого бы назначить вместо Тарвойна, но подходящей кандидатуры не находили. На третий день после отправки Тарвойна, с веселым приветствием, как к хорошему знакомому, явилась ко мне бывшая заключенная, бандитка Лемтюгина и торжествующе положила мне на стол приказ начальника Соловецкого отделения концлагеря Солодухина о ее назначении вольнонаемной заведующей электромонтажной мастерской. Я давно отвык удивляться и возмущаться, но тут моему удивлению и возмущению, которые я тщательно скрыл под притворной улыбкой, не было конца. Чтобы понять мою реакцию на приказ Солодухина, надо сделать отступление для характеристики этой особы. Лет тридцати, с большим шрамом через весь нос от, очевидно, полученной ею ножевой раны при очередной драке в каком-нибудь уголовном шалмане, совсем безграмотная, едва умевшая подписывать свою фамилию, и то не полностью, Лемтюгина была прислана, будучи заключенной-уголовницей, ученицей в электромонтажную мастерскую в 1931 году. Никому точно не было известно насколько успешно она овладевает специальностью электромонтера, но все знали как эта дама (у нее была девочка лет пяти в лагерном детском доме для детей родившихся у заключенных женщин в лагере) предпочитала работать с монтерами на линиях электропередач, проходящих по лесным просекам. Проще говоря, она была марухой всех монтеров уголовников. Освобожденная досрочно после большого соловецкого пожара в начале августа 1932 года, Лемтюгина тут же вышла замуж за командира отделения войск ОГПУ, который и «продвинул» свою благоверную на заведывание электромонтажной мастерской.
Излишне говорить, что всю работу по заведыванию электромонтажной мастерской пришлось вести мне, начиная от выписки нарядов и кончая наблюдением за процессом производства работ. Хотя из-за отсутствия материалов объем ремонтных работ и переоборудование электропроводки пришлось очень сократить, все же мне трудно приходилось всюду поспевать. К чести Лемтюгиной, не лишенной природного ума, она прекрасно сознавала свою неспособность заведующей и по крайней мере не вмешивалась в работу по заведыванию мастерской и не выставляла своего я. Чаще всего она появлялась в мастерской только утром подписывать наряды и раздавать электромонтерам инструмент, а остальной день проводила дома в общежитии для комсостава войск ОГПУ, куда иной раз мне приходилось к ней ходить для срочной подписи какого-либо документа. Муж Лемтюгиной, простой крестьянский парень из Вятской области, как-то признавшийся мне, что грамоте он был обучен только на действительной службе в войсках ОГПУ, когда я заставал его дома, относился ко мне с большой предупредительностью, отлично сознавая за чей труд идет зарплата в его семью. Единственным и постоянным пунктом раздоров у меня с Лемтюгиной был вопрос подбора электромонтеров. С квалифицированными кадрами низшего звена ощущалась такая же острая нехватка, как и инженерно-техническим персоналом в конце 1932 и 1933 годах. Уголовники, в основном несовершеннолетние-штрафники, учившиеся на курсах электромонтеров, заведывание которыми я принял от Зиберта, а также и преподавание на них, не становились квалифицированными электромонтерами. Когда на зимовку 1932-33 годов на Соловки стал флагман лагерного флота новый «Глеб Бокий» в три тысячи тонн водоизмещения, и стал вопрос о ремонте на нем электропроводки, на эту работу некого было послать. Вдвоем с Н. мы в течение зимы, работая по два-три часа в день монтерами, сами произвели весь ремонт. А Лемтюгину, как магнитом, тянуло к уголовникам и последние, абсолютно не смыслившие в монтерском деле, то и дело появлялись в штате электромонтажной мастерской. Чтобы избавиться от этих бездельников надо было преодолевать сильное сопротивление Лемтюгиной. Правда она энергично поддерживала дисциплину среди своей шпаны, осыпая их нецензурной бранью, а несовершеннолетних уголовников, физически послабее, она подчиняла и кулачным боем.
Такое «двоевластие» в электромонтажной мастерской длилось около семи месяцев и закончилось с открытием навигации 1933 года, когда мужа Лемтюгиной перевели с Соловков и она уехала вместе с ним, положив себе в карман кругленькую сумму за заведывание (образец эксплуатации человека человеком по-советски). Я не стал искать нового заведующего электромонтажной мастерской и взял его обязанности на себя, по совместительству. С момента выбытия Тарвойна я и так нес эту двойную нагрузку, а без Лемтюгиной стало даже легче.
В начале декабря 1932 года произошла новая смена моего непосредственного начальства. Вместо переброшенного в Управление СЛАГа, в Кемь, Гейфеля, заведующим электропредприятиями был назначен работавший ранее на Судоремонтном заводе, заключенный штабс-капитан, инженер-механик Русского флота и флагманский механик Красного Черноморского флота, симпатичнейший Василий Иванович Пестов. Как судовой инженер-механик он прекрасно разбирался в пародинамах стоящих на Кремлевской электростанции, поскольку они были сняты с какого-то корабля и от меня отпала опека над ними. На первом же докладе я обрисовал Пестову катастрофическое положение с электроматериалами и электролампочками. Пестов доложил начальнику Соловецкого отделения и тот отправил его в командировку в УСЛАГ за материалами. Пестова отправили под конвоем с солдатом войск ОГПУ. Исполняющим обязанности заведующего Электропредприятиями на время командировки Пестова начальник Соловецкого отделения назначил меня. Я перебрался в тот самый кабинет электростанции, куда в первые месяцы моей работы на предприятии меня дружески к себе приглашал заведующий «Электро» заключенный инженер Миткевич, меня, тогда простого рабочего кладовой. За три года заключения от рабочего кладовой, не имевшего никакой технической специальности, до и.о. заведующего электропредприятиями проделан был путь немалый, притом же от роду мне было только 27 лет. В этом была не столько моя личная заслуга, сколько результат воспитания меня родителями в демократических принципах и забота обо мне инженеров Миткевича и Боролина. Спасибо им!
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Миткевич Эдуард Константинович родился в 1878 году в Смоленске. Образование: высшее, беспартийный, старший инженер Центрального отдела электрификации ж.д. Наркомата путей сообщения СССР. Арестован в 1928 году. На Соловках заведовал электропредприятиями Соловецкого лагеря. В 1930 году был продан ОГПУ в Ташкент на должность заведующего трамвайной электростанцией.
В середине 1930-х проживал Московская обл.,:платф. Челюскинская Ярославской ж. д., ул. Октябрьская, д.4.
Арестован 17 октября 1937 года. Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению вконтрреволюционной деятельности. Приговорен к расстрелу 7 февраля 1938 года. Приговор приведен в исполнение 8 февраля 1938 года. Место захоронения Бутово-Коммунарка.
Боролин Павел Васильевич, 1890 г. р., уроженец Ново-Стрелецкой слободы Пронского у. Рязанской губ., русский, беспартийный, инженер бюро Днепростроя, проживал: г. Ленинград, 3-я Советская ул., д. 7. Арестован 15 ноября 1929 г.; обв.: шпионаж и вредительская деятельность. Постановлением Коллегии ОГПУ 23 июня 1930 г. приговорен к ВМН; постановлением Коллегии ОГПУ 13 января 1931 г. расстрел заменен заключением в концлагерь на 10 лет.
Волгострой НКВД СССР, гидроузел, Начальник Угличского отделения. Проживал: Ярославская обл., Угличский р-н.
Арестован 14 февраля 1938 г. Приговорен: Комисс.НКВД и прокур. 15 мая 1938 г.
Приговор: ВМН. Расстрелян 16 июня 1938 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ