Революционер и интеллигенция (часть 1)
Оригинал взят у eot_nsk в Революционер и интеллигенция (часть 1)
Оригинал взят у vyacheslav_l_i в Революционер и интеллигенция (часть 1)
В качестве иллюстрации того, что я понимаю под мировоззрением русского революционера, я приведу цитаты из тюремных дневников Феликса Дзержинского. Не так давно один мой друг, 22-х лет, зачитал мне, 22-х летнему молодому человеку, выписки из дневниковых записей 22-х летнего Дзержинского. Вспомнив завет Маяковского - Юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу, не задумываясь - делай ее с товарища Дзержинского - я решил ознакомиться с содержанием этих дневников. И не пожалел. В отрывках из дневниковых записей мы увидим многое из того, что описывал Н. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма». Итак, я буду приводить отрывки с (по возможности) краткими комментариями.
24-х летний Феликс Дзержинский, сидя в тюрьме, пишет письмо сестре Альдоне:
8 октября 1901 г.
Дорогая Альдона!
....
Я намного моложе тебя, но думаю, что за свою короткую жизнь я впитал столько различных впечатлений, что любой старик мог бы этим похвастаться. И действительно, кто так живет, как я, тот долго жить не может. Я не умею наполовину ненавидеть или наполовину любить. Я не умею отдать лишь половину души. Я могу отдать всю душу или не дам ничего. Я выпил из чаши жизни не только всю горечь, но и всю сладость, и если кто-либо мне скажет: посмотри на свои морщины на лбу, на свой истощенный организм, на свою теперешнюю жизнь, посмотри и пойми, что жизнь тебя изломала, то я ему отвечу: не жизнь меня, а я жизнь поломал, не она взяла все из меня, а я брал все от нее полной грудью и душой! Да! Ибо люди создали себе богатства, и эти богатства, эти мертвые предметы, созданные ими, приковали к себе своих творцов, так что люди живут для богатства, а не богатство существует для людей! Дорогая Альдона! Далеко друг от друга разошлись наши пути, но память о дорогих и еще невинных днях моего детства, память о матери нашей - все это невольно толкало и толкает меня не рвать нити, соединяющей нас, как бы она тонка ни была. Поэтому не сердись на меня за мои убеждения, в них нет места для ненависти к людям. Я возненавидел богатство, так как полюбил людей, так как я вижу и чувствую всеми струнами своей души, что сегодня... люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские и изгнал из сердец людей любовь. Помни, что в душе таких людей, как я, есть святая искра... которая дает счастье даже на костре.
....
Только детей так жаль!.. Я встречал в жизни детей, маленьких, слабеньких детей с глазами и речью людей старых, - о, это ужасно! Нужда, отсутствие семейной теплоты, отсутствие матери, воспитание только на улице, в пивной превращают этих детей в мучеников, ибо они несут в своем молодом, маленьком тельце яд жизни, испорченность. Это ужасно!.. Я страстно люблю детей... Когда я думаю, что, с одной стороны, ужасающая нужда, а с другой - слишком большое богатство ведут к вырождению этих малышей... то я радуюсь за твоих деток, что вы не богачи, но и не бедняки, что они с детства узнают необходимость работать, чтобы жить, а значит, из них выйдут люди. Ведь дети - это будущее! Они должны быть сильны духом и сызмальства приучаться к жизни...
Начало ноября 1901 г.
Мотив любви к детям непрерывно прослеживается в этих дневниках. Кажется, это неслучайно. Дзержинский воспринимает настоящее как испорченное, поврежденное, погрязшее в грехах - но он верит в то, что это повреждение может быть снято - в будущем. Совокупная тяжесть этих грехов и преступлений давит на него, как ужасный кошмар - но дети, эти неиспорченные ростки будущего, не будут отягощены этим повреждением. Они будут жить в новом обществе, где будут совсем другие человеческие отношения, они наконец-то станут людьми в настоящем смысле слова. Дети - это воплощенное будущее, ради возможности которого революционер жертвует себя настоящему. Ницше писал:
Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою - а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека. ... Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя. ... Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего.
Безусловно, в мировоззрении русских революционеров были ницшеанские элементы (особенно у Горького и Луначарского), но, конечно, без отвратительной антисоциальности и аристократизма Ницше. Вопрос о новом человеке одновременно и сближает коммунизм с ницшеанством (тем, что этот вопрос поставлен), и одновременно разводит их на разные полюсы, ибо столь разнятся образы этого нового человека.
Родственникам, по-видимому наставлявшим Дзержинского на «путь истинный», и не понимавшие, что революционная борьба стала для Феликса смыслом его жизни, он пишет резкий ответ:
Начало ноября 1901 г.
Дорогие Гедымин и Альдона!
Письма ваши и фотографии ребятишек я получил и сильно тронут вашей сердечностью. Но с некоторых пор в наши отношения вкралось недоразумение: откровенно говоря, мне стало неприятно, так как я понял, что вы считаете меня «возвратившейся заблудшей овечкой»; вы думаете, что теперь моя жизнь, мои мысли и действия станут на «правильный путь», что «зло» исчезнет теперь, что «бог будет бдеть надо мной»... Нет!!. Каким я был раньше, таким и остался; что раньше меня огорчало, то и теперь огорчает; что я раньше любил, то люблю и сейчас; что меня раньше радовало, то продолжает радовать и теперь; как я раньше действовал, так действую и теперь; как я раньше думал, так думаю и теперь; как раньше горе и испытания меня не миновали, так и впредь не минуют; путь мой остался все тот же; как раньше я ненавидел зло, так и теперь ненавижу; как и раньше, я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, публичных домов, в которых люди продают свое тело или душу или и то и другое вместе; чтобы не было угнетения, братоубийственных войн, национальной вражды... Я хотел бы обнять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни... Зачем же вы говорите мне об изменении пути? Не пишите мне об этом никогда! Я хочу вас любить, ибо я вас люблю, а вы не хотите меня понять и искушаете, чтобы я свернул со своего пути, хотите, чтобы моя любовь к вам стала преступлением!..
10 мая 1908 г.
...
Чего хочет эта девушка, почему нарушает покой? Невольно сердишься. Но начинаешь рассуждать: «Ее ли вина, что ее, еще ребенка, заперли здесь, когда ей следовало еще оставаться под опекой матери, когда ей еще впору играть, как играют дети». А может быть, у нее нет матери и она вынуждена бороться за кусок хлеба? Работница же она. Этот ужасный строй заставил ее принять деятельное участие в революции. А теперь мстят ей за это. А сколько таких, с детства обреченных на жалкое, нечеловеческое существование? Сколько таких людей, чувства которых извращены, которые обречены на то, чтобы никогда, даже во сне, не увидеть подлинного счастья и радости жизни! А в природе человека есть ведь эта способность чувствовать и воспринимать счастье! Горсть людей лишила этой способности миллионы, исковеркав и развратив самое себя; остались только «безумие и ужас», «ужас и безумие» или роскошь и удовольствия, находимые в возбуждении себя алкоголем, властью, религиозным мистицизмом. Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего. Ибо «я» не может жить, если оно не включает в себя всего остального мира и людей. Таково это «я»...
20 мая 1914 г. ... Все это - минувшее. Но оно было - и осталось в душе, которая полна песнью наших лесов и лугов, и туманами, и росой по утрам, и нашими песками. Она полна любовью и верой в лучшее будущее человечества, в ней - и печали наши, и вся последующая жизнь. И чем ужаснее ад теперешней жизни, тем яснее и громче я слышу вечный гимн жизни, гимн правды, красоты и счастья, и во мне нет места отчаянию. Жизнь даже тогда радостна, когда приходится носить кандалы. Поэтому не печалься и ты - жизнь такова.
Революционер, воспринимая настоящее как «ужас и кошмар», сближается по мировосприятию с гностиками. Так, Бердяев пишет:
Ho pyccкиe из жaлocти, cocтpaдaния, из нeвoзмoжнocти вынocить cтpaдaниe дeлaлиcь атеистами. Oни дeлaются aтeиcтaми, пoтoмy чтo нe мoгyт пpинять Tвopцa coтвopившeгo злoй, нecoвepшeнный, полный cтpaдaния мир. Oни caми xoтят coздaть лyчший миp, в кoтopoм нe бyдeт тaкиx нeспpaвeдливocтeй и страданий. B pyccкoм aтeизмe были мoтивы poдcтвeнныe Mapкиoнy. Ho Mapкиoн дyмaл, чтo Tвopeц миpa ecть злoй бoг, pyccкиe жe aтeиcты в инoй yмcтвeнный вeк дyмaли, чтo Бoгa coвceм нeт, и, ecли, бы oн был, что oн был бы злым Бoroм. Этoт мoтив был y Бeлинcкoгo. Бaкyнин пpoизвoдит впeчaтлeниe бoгoбopцa c мoтивизaциeй poдcтвeннoй маркионизму. B Лeнинe этo нaxoдит cвoe эaвepшeниe. B пepвoиcтoкax pyccкoгo aтeизмa зaлoжeнo былo пoвышeннoe, дoвeдeннoe дo экзaльтaции чyвствo чeлoвeчнoсти.
Но, сближаясь в этой точке с гностицизмом, красное мировоззрение одновременно бесконечно удаляется от него. «Горы векового зла» отягащают настоящее, настоящее фундаментально повреждено, испорчено. Одновременно с этим революционер, коль скоро он атеист, понимает, что само его бытие в мире фундаментально конечно. Что он представляет собой идущий на дно корабль, и никто и ничто не может его спасти от погружения в жерло вечности и небытия. Религиозный человек (особенно в тех религиях, где душа сохраняет индивидуальность после смерти, в аду ли или в раю), в отличие от атеиста, как бы находится в настоящем и одновременно в вечности - ему некуда торопиться, он вечен. Люди религиозные часто упрекают революционеров в том, что они любят мир посюсторонний, свое тело, а не бессмертную душу. Я думаю, атеист-революционер ответил бы на это так. Ницше в главе «О потусторонниках» («Так говорил Заратустра») пишет очень важное:
Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы в них верили и чтобы сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю я также, во что сами они верят больше всего. Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное тело смотрят они как на вещь в себе.
Какой в этом смысл? Такой, что, с точки зрения Ницше, вера в потусторонние миры и вера в личное спасение является обратной стороной веры в собственное тело. Революционер Дзержинский, по-настоящему отрекающийся от посюстороннего мира, отрекается и от своего тела. А Бердяев, Булгаков - не отрекаются от них не потому, с точки зрения Ницше, что они так уж высокодуховны, а потому, что они бессознательно не могут смириться с гибелью и распадом собственной индивидуальности. Человек, по-настоящему отрекающийся от тела и посюстороннего мира, не станет писать, как Бердяев, тысячи страниц, пытаясь всеми силами убедить самого себя в вечности своей жизни. Революционер же понимает, что его бытие фундаментально конечно, что он - тонущий корабль, опускающийся в бездну, и он делает последний отчаянный шаг к спасению, полный надежды (а Надежда - это все, что осталось на дне ящика Пандоры) - рывок из настоящего в будущее. Он пускает «стрелу тоски» на другой, спасительный берег, бежит из кошмара настоящего в будущее. Вся жизнь мобилизована как натянутая волевая струна и посвящена решению сверхзадачи. Позже Дзержинский так это описывает: «Я вижу будущее и хочу и должен сам быть участником его создания - быть в движении, как пущенный из пращи камень, пока не достигну конца - отдыха навеки». Фраза «Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего» означает, что для революционера «звезда будущего» есть единственное, что осмысляет его жизнь и тем самым она выполняет функцию религиозного утешения.
2 декабря 1913 г. Альдона, дорогая моя!
Я провинился перед тобой - не писал тебе совсем в течение стольких месяцев. Но жизнь моя так монотонна, а настроение настолько нерадостное, что я не мог написать даже пару слов... Я так хотел бы облегчить твою грусть, которая пробивается из твоих писем. Я обладаю одним, что поддерживает меня и заставляет быть спокойным даже тогда, когда бывает так страшно грустно. Это не просто черта моего характера, это непреклонная вера в людей... Условия жизни изменятся, и зло перестанет господствовать, и человек станет человеку самым близким другом и братом, а не как сегодня - волком...
Вера в людей! Человек есть «совокупность общественных отношений». Человек может измениться, если изменятся человеческие отношения. Сравните это с противоположным высказыванием одного антисоветского философа:
Добродетель философа - мудрость, добродетель рабочих и крестьян - послушание. Рабочие и крестьяне от природы не могут созерцать идей, они должны подчиняться тем, кто умеет их созерцать; они кормители монахов и послушники аскетов-старцев.
Философы и монахи - прекрасны, свободны, идеальны, мудры. Рабочие и крестьяне - безобразны, рабы по душе и сознанию, обыденно-скучны, подлы, глупы. Философы и монахи - тонки, глубоки, высоки; им свойственно духовное восхождение и созерцание, интимное умиление молитвы и спокойное блаженство и величие разумного охвата. Рабочие и крестьяне - грубы, плоски, низки, им свойственен вульгарный пафос мордобития, зависть на все духовное, гениальное и свободное, матерщина, кабак и циничное самодовольство в невежестве и бездействии.
Это можно понять так, что порок есть субстанция отдельных людей. Человек неисправим.
3 июня 1913 г. Дорогая моя Альдона!
...
Все это навсегда бесповоротно унесла жизнь, текущая безустанно вперед, но осталась память об этом, любовь и привязанность, и они будут жить в душе каждого из нас до самого заката нашей жизни. И все эти улыбки и сияние, слезы и печаль, совместно пережитые когда-то нами, живут в душе и доставляют радость даже тогда, когда сам человек этого не осознает. Человеческая душа, как цветок, бессознательно поглощает лучи солнца и вечно тоскует по нем, по его свету; она увядает и коверкается, когда зло заслоняет этот свет. В этом стремлении каждой человеческой души к солнечному свету и зиждется наша бодрость, вера в лучшее будущее человечества, и поэтому никогда не должно быть безнадежности... Злым гением человечества стало лицемерие: на словах любовь, а в жизни - беспощадная борьба за существование, за достижение так называемого «счастья», карьеры... Быть светлым лучом для других, самому излучать свет - вот высшее счастье для человека, какого он только может достигнуть. Тогда человек не боится ни страданий, ни боли, ни горя, ни нужды. Тогда человек перестает бояться смерти, хотя только тогда он научится по-настоящему любить жизнь. Лишь тогда человек будет ходить по земле с открытыми глазами и все увидит, услышит и поймет, тогда только он выйдет на свет из своей узкой скорлупы и будет ощущать радости и страдания всего человечества и только тогда будет действительно человеком.
3 марта 1914 г. Дорогая Альдона! Значит, после четырех лет разлуки мы опять увиделись. Как во сне - в таком мучительном сне. Даже не дали нам обнять друг друга. Двойная решетка - за ней я в клетке, как дикий, бешеный зверь. И я даже не мог показать тебе той радости, которую ты мне доставила. Я был как бы сонный и равнодушный - как привидение. Только настоящий сон может внести жизнь и радость, а наша действительная жизнь - точно ночной кошмар.
...
Когда я думаю о всех тех несчастьях в жизни, которые подстерегают человека, о том, что человек так часто лишается всего того, к чему он был более всего привязан, снова моя мысль говорит мне, что в жизни надо полюбить всем сердцем и всей душой то, что не преходяще, что не может быть отнято у человека и благодаря чему становится возможна и привязанность его к отдельным людям и вещам. В некоторой степени так же было и до сих пор: люди искали утешения и убежища от всех несчастий в мысли о загробной жизни и загробной справедливости. Но для земной жизни эта мысль бесплодна, ибо она не движет жизнь вперед, а лишь освещает и увековечивает все несчастья и как бы покрывает землю траурной мантией. Это мысль заключенного, приговоренного к вечной тюрьме и брошенного в смрадную яму до конца дней своих. Но существует иная мысль, вытекающая не из лживого отрицания земной жизни, а из любви и привязанности к этой жизни, мысль о победе на земле, а не о расплате за грехи, о вечных карах и возмездии за гробом. Любовь к страдающему угнетенному человечеству, вечная тоска в сердце каждого по красоте, счастью, силе и гармонии толкает нас искать выхода и спасения здесь, в самой жизни и указывает нам выход. Она открывает сердце человека не только для близких, открывает его глаза и уши и дает ему исполинские силы и уверенность в победе. Тогда несчастье становится источником счастья и силы, ибо тогда приходит ясная мысль и освещает мрачную дотоле жизнь. С этих пор всякое новое несчастье не является более источником отречения от жизни, источником апатии и упадка, а лишь вновь и вновь побуждает человека к жизни, к борьбе и к любви. И когда придет время и наступит конец собственной жизни - можно уйти спокойно, без отчаяния и не боясь смерти...
В эссе «Размышления юноши при выборе профессии» 18-летний юный идеалист Карл Маркс описывает мотивы, которыми, по его мнению, должен руководствоваться юноша, выбирая жизненный путь:
Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым ученым, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком.
История признаёт тех людей великими, которые, трудясь для общей цели, сами становились благороднее; опыт превозносит, как самого счастливого, того, кто принес счастье наибольшему количеству людей; сама религия учит нас тому, что тот идеал, к которому все стремятся, принес себя в жертву ради человечества, - а кто осмелится отрицать подобные поучения?
Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то мы не согнемся под ее бременем, потому что это - жертва во имя всех; тогда мы испытаем не жалкую, ограниченную, эгоистическую радость, а наше счастье будет принадлежать миллионам, наши дела будут жить тогда тихой, но вечно действенной жизнью, а над нашим прахом прольются горячие слезы благородных людей.
По сути, обозначенное здесь мировоззрение Маркса и мировоззрение Дзержинского - это почти одно и то же мировоззрение, с поправкой на максимализм и квазирелигиозный фанатизм, характерный для русской (в широком смысле) интеллигенции. Обратите внимание, как часто Дзержинский (и не только), употребляет слово «святое» для описания своих переживаний. Это - аппеляция к переживаниям, которые характерны для религиозного опыта.
Дзержинский также пишет о той части русской интеллигенции, которая заняла реакционную, либо мещански-аполитичную позицию:
11 июня 1914 г. Зося, моя дорогая!
...
Эта память может стать для него [молодого Ясика - сына Дзержинского] решающей и определить его жизнь, если не испортится у него характер и он не превратится в типичного современного интеллигента, слова и мысли которого большей частью являются лишь «поэзией» жизни, декорацией, не имеющей ничего общего с его поступками, с его действительной жизнью. В современном интеллигенте - два обособленных, почти не соприкасающихся друг с другом мира: мир мысли и мир действий, тончайший идеализм и грубейший материализм. Современный интеллигент совершенно не видит ни окружающей его действительной жизни, ни своей собственной. Не видит, потому что не желает видеть. Слезы при виде игры на сцене - и полное равнодушие, а то и жесткий кулак на практике, в жизни... Он должен суметь полюбить идею - то, что объединит его с массами, то, что будет озаряющим светом в его жизни. Он должен понять, что и у тебя и у всех окружающих его, к которым он привязан, которых он любит, есть возлюбленная святыня, сильнее любви к ребенку, любви к нему, святыня, источником которой является и он, и любовь, и привязанность к нему. Это святое чувство сильнее всех других чувств, сильнее своим моральным наказом: «Так тебе следует жить, и таким ты должен быть»....
....
Теперь, может быть, преждевременно говорить об этом, но этот вопрос все время у меня в голове. Я так хотел бы, чтобы он был интеллигентным, но без «интеллигентщины». В настоящее время интеллигентская среда убийственна для души. Она влечет и опьяняет, как водка, своим мнимым блеском, мишурой, поэзией формы, слов, своим личным чувством какого-то превосходства. Она так привязывает к внешним проявлениям «культуры», к определенному «культурному уровню», что когда наступает столкновение между уровнем материальной жизни и уровнем духовной жизни, потребности первой побеждают, и человек сам потом плюет на себя, становится циником, пьяницей или лицемером. Внутренний душевный разлад уже никогда не покидает его. .... Я грежу о том, что ему не суждено быть современным интеллигентом-калекой, что в нем могут объединиться черты совершенного человека. Мечты! Но может возникнуть вопрос, что лучше: калека-интеллигент или калека-рабочий... И рабочий ведь калека. Но с каждым годом искалечениость рабочего становится меньше, а искалеченность интеллигента - больше... Момент победы близится. Да и теперь искалеченность рабочего, по своему характеру, совершенно другая. Это искалеченность, навязанная ему гнетом и насилием, а следовательно, такая, с которой он борется. А искалеченность интеллигента самому интеллигенту кажется его превосходством над другими, - и она неизлечима. Твой Фел[икс]
Здесь, в этой критике, Дзержинский наследует традицию русской разночинной интеллигенции, увлеченной социалистическими идеями. Была ведь и другая часть интеллигенции, равнодушная к социальному и вообще к идее будущего - но об этом позже. Так, Белинский писал: Социальность, социальность - или смерть! Вот девиз мой. Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность? Что мне в том, что гений на земле живет в небе, когда толпа валяется в грязи?
А в письме другу Боткину:
Мне говорят: развивай все сокровища своего духа для свободного самонаслаждения духом, плачь, дабы утешиться, скорби, дабы возрадоваться, стремись к совершенству, лезь на верхнюю ступень лествицы развития, - а споткнешься - падай - черт с тобою - таковский и был сукин сын... Благодарю покорно, Егор Федорыч [Гегель], - кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лествицы развития, - я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр:иначе я с ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастия и даром, если не спокоен насчет каждого из моих братий по крови, - костей от костей и плоти от плоти моея. Говорят, что дисгармония есть условие гармонии может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж конечно, не для тех, которым суждено выразить своею участью идею дисгармонии.
Оригинал взят у vyacheslav_l_i в Революционер и интеллигенция (часть 1)
В качестве иллюстрации того, что я понимаю под мировоззрением русского революционера, я приведу цитаты из тюремных дневников Феликса Дзержинского. Не так давно один мой друг, 22-х лет, зачитал мне, 22-х летнему молодому человеку, выписки из дневниковых записей 22-х летнего Дзержинского. Вспомнив завет Маяковского - Юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу, не задумываясь - делай ее с товарища Дзержинского - я решил ознакомиться с содержанием этих дневников. И не пожалел. В отрывках из дневниковых записей мы увидим многое из того, что описывал Н. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма». Итак, я буду приводить отрывки с (по возможности) краткими комментариями.
24-х летний Феликс Дзержинский, сидя в тюрьме, пишет письмо сестре Альдоне:
8 октября 1901 г.
Дорогая Альдона!
....
Я намного моложе тебя, но думаю, что за свою короткую жизнь я впитал столько различных впечатлений, что любой старик мог бы этим похвастаться. И действительно, кто так живет, как я, тот долго жить не может. Я не умею наполовину ненавидеть или наполовину любить. Я не умею отдать лишь половину души. Я могу отдать всю душу или не дам ничего. Я выпил из чаши жизни не только всю горечь, но и всю сладость, и если кто-либо мне скажет: посмотри на свои морщины на лбу, на свой истощенный организм, на свою теперешнюю жизнь, посмотри и пойми, что жизнь тебя изломала, то я ему отвечу: не жизнь меня, а я жизнь поломал, не она взяла все из меня, а я брал все от нее полной грудью и душой! Да! Ибо люди создали себе богатства, и эти богатства, эти мертвые предметы, созданные ими, приковали к себе своих творцов, так что люди живут для богатства, а не богатство существует для людей! Дорогая Альдона! Далеко друг от друга разошлись наши пути, но память о дорогих и еще невинных днях моего детства, память о матери нашей - все это невольно толкало и толкает меня не рвать нити, соединяющей нас, как бы она тонка ни была. Поэтому не сердись на меня за мои убеждения, в них нет места для ненависти к людям. Я возненавидел богатство, так как полюбил людей, так как я вижу и чувствую всеми струнами своей души, что сегодня... люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские и изгнал из сердец людей любовь. Помни, что в душе таких людей, как я, есть святая искра... которая дает счастье даже на костре.
....
Только детей так жаль!.. Я встречал в жизни детей, маленьких, слабеньких детей с глазами и речью людей старых, - о, это ужасно! Нужда, отсутствие семейной теплоты, отсутствие матери, воспитание только на улице, в пивной превращают этих детей в мучеников, ибо они несут в своем молодом, маленьком тельце яд жизни, испорченность. Это ужасно!.. Я страстно люблю детей... Когда я думаю, что, с одной стороны, ужасающая нужда, а с другой - слишком большое богатство ведут к вырождению этих малышей... то я радуюсь за твоих деток, что вы не богачи, но и не бедняки, что они с детства узнают необходимость работать, чтобы жить, а значит, из них выйдут люди. Ведь дети - это будущее! Они должны быть сильны духом и сызмальства приучаться к жизни...
Начало ноября 1901 г.
Мотив любви к детям непрерывно прослеживается в этих дневниках. Кажется, это неслучайно. Дзержинский воспринимает настоящее как испорченное, поврежденное, погрязшее в грехах - но он верит в то, что это повреждение может быть снято - в будущем. Совокупная тяжесть этих грехов и преступлений давит на него, как ужасный кошмар - но дети, эти неиспорченные ростки будущего, не будут отягощены этим повреждением. Они будут жить в новом обществе, где будут совсем другие человеческие отношения, они наконец-то станут людьми в настоящем смысле слова. Дети - это воплощенное будущее, ради возможности которого революционер жертвует себя настоящему. Ницше писал:
Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу. Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою - а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека. ... Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя. ... Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего.
Безусловно, в мировоззрении русских революционеров были ницшеанские элементы (особенно у Горького и Луначарского), но, конечно, без отвратительной антисоциальности и аристократизма Ницше. Вопрос о новом человеке одновременно и сближает коммунизм с ницшеанством (тем, что этот вопрос поставлен), и одновременно разводит их на разные полюсы, ибо столь разнятся образы этого нового человека.
Родственникам, по-видимому наставлявшим Дзержинского на «путь истинный», и не понимавшие, что революционная борьба стала для Феликса смыслом его жизни, он пишет резкий ответ:
Начало ноября 1901 г.
Дорогие Гедымин и Альдона!
Письма ваши и фотографии ребятишек я получил и сильно тронут вашей сердечностью. Но с некоторых пор в наши отношения вкралось недоразумение: откровенно говоря, мне стало неприятно, так как я понял, что вы считаете меня «возвратившейся заблудшей овечкой»; вы думаете, что теперь моя жизнь, мои мысли и действия станут на «правильный путь», что «зло» исчезнет теперь, что «бог будет бдеть надо мной»... Нет!!. Каким я был раньше, таким и остался; что раньше меня огорчало, то и теперь огорчает; что я раньше любил, то люблю и сейчас; что меня раньше радовало, то продолжает радовать и теперь; как я раньше действовал, так действую и теперь; как я раньше думал, так думаю и теперь; как раньше горе и испытания меня не миновали, так и впредь не минуют; путь мой остался все тот же; как раньше я ненавидел зло, так и теперь ненавижу; как и раньше, я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, публичных домов, в которых люди продают свое тело или душу или и то и другое вместе; чтобы не было угнетения, братоубийственных войн, национальной вражды... Я хотел бы обнять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни... Зачем же вы говорите мне об изменении пути? Не пишите мне об этом никогда! Я хочу вас любить, ибо я вас люблю, а вы не хотите меня понять и искушаете, чтобы я свернул со своего пути, хотите, чтобы моя любовь к вам стала преступлением!..
10 мая 1908 г.
...
Чего хочет эта девушка, почему нарушает покой? Невольно сердишься. Но начинаешь рассуждать: «Ее ли вина, что ее, еще ребенка, заперли здесь, когда ей следовало еще оставаться под опекой матери, когда ей еще впору играть, как играют дети». А может быть, у нее нет матери и она вынуждена бороться за кусок хлеба? Работница же она. Этот ужасный строй заставил ее принять деятельное участие в революции. А теперь мстят ей за это. А сколько таких, с детства обреченных на жалкое, нечеловеческое существование? Сколько таких людей, чувства которых извращены, которые обречены на то, чтобы никогда, даже во сне, не увидеть подлинного счастья и радости жизни! А в природе человека есть ведь эта способность чувствовать и воспринимать счастье! Горсть людей лишила этой способности миллионы, исковеркав и развратив самое себя; остались только «безумие и ужас», «ужас и безумие» или роскошь и удовольствия, находимые в возбуждении себя алкоголем, властью, религиозным мистицизмом. Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего. Ибо «я» не может жить, если оно не включает в себя всего остального мира и людей. Таково это «я»...
20 мая 1914 г. ... Все это - минувшее. Но оно было - и осталось в душе, которая полна песнью наших лесов и лугов, и туманами, и росой по утрам, и нашими песками. Она полна любовью и верой в лучшее будущее человечества, в ней - и печали наши, и вся последующая жизнь. И чем ужаснее ад теперешней жизни, тем яснее и громче я слышу вечный гимн жизни, гимн правды, красоты и счастья, и во мне нет места отчаянию. Жизнь даже тогда радостна, когда приходится носить кандалы. Поэтому не печалься и ты - жизнь такова.
Революционер, воспринимая настоящее как «ужас и кошмар», сближается по мировосприятию с гностиками. Так, Бердяев пишет:
Ho pyccкиe из жaлocти, cocтpaдaния, из нeвoзмoжнocти вынocить cтpaдaниe дeлaлиcь атеистами. Oни дeлaются aтeиcтaми, пoтoмy чтo нe мoгyт пpинять Tвopцa coтвopившeгo злoй, нecoвepшeнный, полный cтpaдaния мир. Oни caми xoтят coздaть лyчший миp, в кoтopoм нe бyдeт тaкиx нeспpaвeдливocтeй и страданий. B pyccкoм aтeизмe были мoтивы poдcтвeнныe Mapкиoнy. Ho Mapкиoн дyмaл, чтo Tвopeц миpa ecть злoй бoг, pyccкиe жe aтeиcты в инoй yмcтвeнный вeк дyмaли, чтo Бoгa coвceм нeт, и, ecли, бы oн был, что oн был бы злым Бoroм. Этoт мoтив был y Бeлинcкoгo. Бaкyнин пpoизвoдит впeчaтлeниe бoгoбopцa c мoтивизaциeй poдcтвeннoй маркионизму. B Лeнинe этo нaxoдит cвoe эaвepшeниe. B пepвoиcтoкax pyccкoгo aтeизмa зaлoжeнo былo пoвышeннoe, дoвeдeннoe дo экзaльтaции чyвствo чeлoвeчнoсти.
Но, сближаясь в этой точке с гностицизмом, красное мировоззрение одновременно бесконечно удаляется от него. «Горы векового зла» отягащают настоящее, настоящее фундаментально повреждено, испорчено. Одновременно с этим революционер, коль скоро он атеист, понимает, что само его бытие в мире фундаментально конечно. Что он представляет собой идущий на дно корабль, и никто и ничто не может его спасти от погружения в жерло вечности и небытия. Религиозный человек (особенно в тех религиях, где душа сохраняет индивидуальность после смерти, в аду ли или в раю), в отличие от атеиста, как бы находится в настоящем и одновременно в вечности - ему некуда торопиться, он вечен. Люди религиозные часто упрекают революционеров в том, что они любят мир посюсторонний, свое тело, а не бессмертную душу. Я думаю, атеист-революционер ответил бы на это так. Ницше в главе «О потусторонниках» («Так говорил Заратустра») пишет очень важное:
Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы в них верили и чтобы сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю я также, во что сами они верят больше всего. Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное тело смотрят они как на вещь в себе.
Какой в этом смысл? Такой, что, с точки зрения Ницше, вера в потусторонние миры и вера в личное спасение является обратной стороной веры в собственное тело. Революционер Дзержинский, по-настоящему отрекающийся от посюстороннего мира, отрекается и от своего тела. А Бердяев, Булгаков - не отрекаются от них не потому, с точки зрения Ницше, что они так уж высокодуховны, а потому, что они бессознательно не могут смириться с гибелью и распадом собственной индивидуальности. Человек, по-настоящему отрекающийся от тела и посюстороннего мира, не станет писать, как Бердяев, тысячи страниц, пытаясь всеми силами убедить самого себя в вечности своей жизни. Революционер же понимает, что его бытие фундаментально конечно, что он - тонущий корабль, опускающийся в бездну, и он делает последний отчаянный шаг к спасению, полный надежды (а Надежда - это все, что осталось на дне ящика Пандоры) - рывок из настоящего в будущее. Он пускает «стрелу тоски» на другой, спасительный берег, бежит из кошмара настоящего в будущее. Вся жизнь мобилизована как натянутая волевая струна и посвящена решению сверхзадачи. Позже Дзержинский так это описывает: «Я вижу будущее и хочу и должен сам быть участником его создания - быть в движении, как пущенный из пращи камень, пока не достигну конца - отдыха навеки». Фраза «Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего» означает, что для революционера «звезда будущего» есть единственное, что осмысляет его жизнь и тем самым она выполняет функцию религиозного утешения.
2 декабря 1913 г. Альдона, дорогая моя!
Я провинился перед тобой - не писал тебе совсем в течение стольких месяцев. Но жизнь моя так монотонна, а настроение настолько нерадостное, что я не мог написать даже пару слов... Я так хотел бы облегчить твою грусть, которая пробивается из твоих писем. Я обладаю одним, что поддерживает меня и заставляет быть спокойным даже тогда, когда бывает так страшно грустно. Это не просто черта моего характера, это непреклонная вера в людей... Условия жизни изменятся, и зло перестанет господствовать, и человек станет человеку самым близким другом и братом, а не как сегодня - волком...
Вера в людей! Человек есть «совокупность общественных отношений». Человек может измениться, если изменятся человеческие отношения. Сравните это с противоположным высказыванием одного антисоветского философа:
Добродетель философа - мудрость, добродетель рабочих и крестьян - послушание. Рабочие и крестьяне от природы не могут созерцать идей, они должны подчиняться тем, кто умеет их созерцать; они кормители монахов и послушники аскетов-старцев.
Философы и монахи - прекрасны, свободны, идеальны, мудры. Рабочие и крестьяне - безобразны, рабы по душе и сознанию, обыденно-скучны, подлы, глупы. Философы и монахи - тонки, глубоки, высоки; им свойственно духовное восхождение и созерцание, интимное умиление молитвы и спокойное блаженство и величие разумного охвата. Рабочие и крестьяне - грубы, плоски, низки, им свойственен вульгарный пафос мордобития, зависть на все духовное, гениальное и свободное, матерщина, кабак и циничное самодовольство в невежестве и бездействии.
Это можно понять так, что порок есть субстанция отдельных людей. Человек неисправим.
3 июня 1913 г. Дорогая моя Альдона!
...
Все это навсегда бесповоротно унесла жизнь, текущая безустанно вперед, но осталась память об этом, любовь и привязанность, и они будут жить в душе каждого из нас до самого заката нашей жизни. И все эти улыбки и сияние, слезы и печаль, совместно пережитые когда-то нами, живут в душе и доставляют радость даже тогда, когда сам человек этого не осознает. Человеческая душа, как цветок, бессознательно поглощает лучи солнца и вечно тоскует по нем, по его свету; она увядает и коверкается, когда зло заслоняет этот свет. В этом стремлении каждой человеческой души к солнечному свету и зиждется наша бодрость, вера в лучшее будущее человечества, и поэтому никогда не должно быть безнадежности... Злым гением человечества стало лицемерие: на словах любовь, а в жизни - беспощадная борьба за существование, за достижение так называемого «счастья», карьеры... Быть светлым лучом для других, самому излучать свет - вот высшее счастье для человека, какого он только может достигнуть. Тогда человек не боится ни страданий, ни боли, ни горя, ни нужды. Тогда человек перестает бояться смерти, хотя только тогда он научится по-настоящему любить жизнь. Лишь тогда человек будет ходить по земле с открытыми глазами и все увидит, услышит и поймет, тогда только он выйдет на свет из своей узкой скорлупы и будет ощущать радости и страдания всего человечества и только тогда будет действительно человеком.
3 марта 1914 г. Дорогая Альдона! Значит, после четырех лет разлуки мы опять увиделись. Как во сне - в таком мучительном сне. Даже не дали нам обнять друг друга. Двойная решетка - за ней я в клетке, как дикий, бешеный зверь. И я даже не мог показать тебе той радости, которую ты мне доставила. Я был как бы сонный и равнодушный - как привидение. Только настоящий сон может внести жизнь и радость, а наша действительная жизнь - точно ночной кошмар.
...
Когда я думаю о всех тех несчастьях в жизни, которые подстерегают человека, о том, что человек так часто лишается всего того, к чему он был более всего привязан, снова моя мысль говорит мне, что в жизни надо полюбить всем сердцем и всей душой то, что не преходяще, что не может быть отнято у человека и благодаря чему становится возможна и привязанность его к отдельным людям и вещам. В некоторой степени так же было и до сих пор: люди искали утешения и убежища от всех несчастий в мысли о загробной жизни и загробной справедливости. Но для земной жизни эта мысль бесплодна, ибо она не движет жизнь вперед, а лишь освещает и увековечивает все несчастья и как бы покрывает землю траурной мантией. Это мысль заключенного, приговоренного к вечной тюрьме и брошенного в смрадную яму до конца дней своих. Но существует иная мысль, вытекающая не из лживого отрицания земной жизни, а из любви и привязанности к этой жизни, мысль о победе на земле, а не о расплате за грехи, о вечных карах и возмездии за гробом. Любовь к страдающему угнетенному человечеству, вечная тоска в сердце каждого по красоте, счастью, силе и гармонии толкает нас искать выхода и спасения здесь, в самой жизни и указывает нам выход. Она открывает сердце человека не только для близких, открывает его глаза и уши и дает ему исполинские силы и уверенность в победе. Тогда несчастье становится источником счастья и силы, ибо тогда приходит ясная мысль и освещает мрачную дотоле жизнь. С этих пор всякое новое несчастье не является более источником отречения от жизни, источником апатии и упадка, а лишь вновь и вновь побуждает человека к жизни, к борьбе и к любви. И когда придет время и наступит конец собственной жизни - можно уйти спокойно, без отчаяния и не боясь смерти...
В эссе «Размышления юноши при выборе профессии» 18-летний юный идеалист Карл Маркс описывает мотивы, которыми, по его мнению, должен руководствоваться юноша, выбирая жизненный путь:
Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым ученым, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком.
История признаёт тех людей великими, которые, трудясь для общей цели, сами становились благороднее; опыт превозносит, как самого счастливого, того, кто принес счастье наибольшему количеству людей; сама религия учит нас тому, что тот идеал, к которому все стремятся, принес себя в жертву ради человечества, - а кто осмелится отрицать подобные поучения?
Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то мы не согнемся под ее бременем, потому что это - жертва во имя всех; тогда мы испытаем не жалкую, ограниченную, эгоистическую радость, а наше счастье будет принадлежать миллионам, наши дела будут жить тогда тихой, но вечно действенной жизнью, а над нашим прахом прольются горячие слезы благородных людей.
По сути, обозначенное здесь мировоззрение Маркса и мировоззрение Дзержинского - это почти одно и то же мировоззрение, с поправкой на максимализм и квазирелигиозный фанатизм, характерный для русской (в широком смысле) интеллигенции. Обратите внимание, как часто Дзержинский (и не только), употребляет слово «святое» для описания своих переживаний. Это - аппеляция к переживаниям, которые характерны для религиозного опыта.
Дзержинский также пишет о той части русской интеллигенции, которая заняла реакционную, либо мещански-аполитичную позицию:
11 июня 1914 г. Зося, моя дорогая!
...
Эта память может стать для него [молодого Ясика - сына Дзержинского] решающей и определить его жизнь, если не испортится у него характер и он не превратится в типичного современного интеллигента, слова и мысли которого большей частью являются лишь «поэзией» жизни, декорацией, не имеющей ничего общего с его поступками, с его действительной жизнью. В современном интеллигенте - два обособленных, почти не соприкасающихся друг с другом мира: мир мысли и мир действий, тончайший идеализм и грубейший материализм. Современный интеллигент совершенно не видит ни окружающей его действительной жизни, ни своей собственной. Не видит, потому что не желает видеть. Слезы при виде игры на сцене - и полное равнодушие, а то и жесткий кулак на практике, в жизни... Он должен суметь полюбить идею - то, что объединит его с массами, то, что будет озаряющим светом в его жизни. Он должен понять, что и у тебя и у всех окружающих его, к которым он привязан, которых он любит, есть возлюбленная святыня, сильнее любви к ребенку, любви к нему, святыня, источником которой является и он, и любовь, и привязанность к нему. Это святое чувство сильнее всех других чувств, сильнее своим моральным наказом: «Так тебе следует жить, и таким ты должен быть»....
....
Теперь, может быть, преждевременно говорить об этом, но этот вопрос все время у меня в голове. Я так хотел бы, чтобы он был интеллигентным, но без «интеллигентщины». В настоящее время интеллигентская среда убийственна для души. Она влечет и опьяняет, как водка, своим мнимым блеском, мишурой, поэзией формы, слов, своим личным чувством какого-то превосходства. Она так привязывает к внешним проявлениям «культуры», к определенному «культурному уровню», что когда наступает столкновение между уровнем материальной жизни и уровнем духовной жизни, потребности первой побеждают, и человек сам потом плюет на себя, становится циником, пьяницей или лицемером. Внутренний душевный разлад уже никогда не покидает его. .... Я грежу о том, что ему не суждено быть современным интеллигентом-калекой, что в нем могут объединиться черты совершенного человека. Мечты! Но может возникнуть вопрос, что лучше: калека-интеллигент или калека-рабочий... И рабочий ведь калека. Но с каждым годом искалечениость рабочего становится меньше, а искалеченность интеллигента - больше... Момент победы близится. Да и теперь искалеченность рабочего, по своему характеру, совершенно другая. Это искалеченность, навязанная ему гнетом и насилием, а следовательно, такая, с которой он борется. А искалеченность интеллигента самому интеллигенту кажется его превосходством над другими, - и она неизлечима. Твой Фел[икс]
Здесь, в этой критике, Дзержинский наследует традицию русской разночинной интеллигенции, увлеченной социалистическими идеями. Была ведь и другая часть интеллигенции, равнодушная к социальному и вообще к идее будущего - но об этом позже. Так, Белинский писал: Социальность, социальность - или смерть! Вот девиз мой. Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность? Что мне в том, что гений на земле живет в небе, когда толпа валяется в грязи?
А в письме другу Боткину:
Мне говорят: развивай все сокровища своего духа для свободного самонаслаждения духом, плачь, дабы утешиться, скорби, дабы возрадоваться, стремись к совершенству, лезь на верхнюю ступень лествицы развития, - а споткнешься - падай - черт с тобою - таковский и был сукин сын... Благодарю покорно, Егор Федорыч [Гегель], - кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уважением честь имею донести вам, что если бы мне и удалось влезть на верхнюю ступень лествицы развития, - я и там попросил бы вас отдать мне отчет во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр:иначе я с ступени бросаюсь вниз головою. Я не хочу счастия и даром, если не спокоен насчет каждого из моих братий по крови, - костей от костей и плоти от плоти моея. Говорят, что дисгармония есть условие гармонии может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж конечно, не для тех, которым суждено выразить своею участью идею дисгармонии.