Игнатий Журавлев. Несколько стихотворений
* * *
Эти стихи написаны (пишутся) тобой. Их язык меня не впускает - для меня он всегда в прошлом, я не могу в него войти, не забыв пути, по которому шел, не забыв места, в котором я был самим собой, а значит, не отказавшись от попыток сохранить себя в этом языке, сохранить то, без чего я не мог бы вернуться обратно.
Пусть это был вымышленный язык. Пусть его вообще никогда не было. Невозможно зацепиться за то, чего больше нет. Но сама эта невозможность оказывается теперь спасительной нитью, она множит сама себя, она - есть. Так мы цепляемся за самих себя, за смысл, который открывается нам в невозможности нашего прошлого - невозможности нас самих. Мы - это язык, и даже если он и был вымышлен, мы остаемся им, выдумывая свое прошлое, выдумывая самих себя. Множим себя, как множит себя невозможность.
Для этого не требуется никаких усилий. С самого начала всё происходит так, как если бы оно уже было. Поэтому происходящее не могло быть облечено в слова: слова двигались сами, они цеплялись за самих себя и рассказывали о себе. Событие не воплотимо в слове, но само слово - это и есть то, что воплощает событие. Здесь нет противоречия: любое новое слово появляется как уже сказанное. Поэтому и не нужно усилий…
Игнатий Журавлев
* * *
Созвездие меркнет где-то над синевой
забытого океана. Свечи
лепят из воска уют. Часовой
сетует на избыток речи.
В сущности, всё пейзажно. Но тот покой,
чьим укроешься покрывалом,
лишь слезинку смахнет рукой
и поведает, что отродясь не бывало
той холодной равнины, где
звёзды ярче, и где лучина,
вся искрясь в бесконечной воде,
серебрит пучину.
11 апреля 1991
* * *
Здравствуй, зима. Ты пришла. Я ждал.
Я видел, я видел твои глаза.
Ты снова пришла. Ты пришла. Так сказал
дворник. Он так сказал.
Теперь за окном, за моим окном
снежинки - как стая синиц...
Снежинки теперь залетают в дом,
и в комнате много птиц.
Птицы летят зимовать, зимовать.
Открыто окно, открыто мое окно.
Я не хочу его закрывать.
Зимовье у нас одно.
29 октября 1996
ОНИ ГОВОРЯТ О БИЛЕТАХ К ЭКЗАМЕНУ
Пришла пора - я вижу зимний дым.
В нем люди все содержатся и боги.
Он вьется над сознанием моим,
но мне видны отсюда только ноги.
Пришла пора - и я устал смотреть
на зимний дым, на то, что с нами стало,
и мне, наверно, надо умереть
затем, чтобы людей вокруг не стало.
Вокруг меня сплошные голоса,
все говорят… какие-то билеты…
и смерть придет, взмахнет ее коса
вокруг меня… а центра в круге нету.
декабрь 1997
ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ
В глубине своего бытия,
становясь за пределом слез,
я был снегом. И это я
начинался ночью в мороз.
В глубине предсердечной тоски,
за пределом своей слезы
на расставании руки,
это я заметал следы.
Что снежинку с усталых плеч,
это я укрыл синевой
расстоянье в частичку речи
между «Я» и мной-и-тобой.
декабрь 1997