06/04/2019
My New Vagina Won’t Make Me Happy
And it shouldn’t have to
By Andrea Long Chu
Ms Chu is an essayist and critic.
THE NEW YORKER November, 24, 2018
Моя новая вагина не осчастливила меня
Но так и должно быть
by Andrea Long Chu
Андреа Лонг Чу у себя дома в Бруклине.
В четверг у меня появится вагина. Операция продлится около шести часов, выздоровление займет не меньше трех месяцев. До дня смерти организм будет воспринимать вагину, как рану. Поэтому потребуется регулярное, полное боли, внимание к ней. Влагалище - то, что мне нужно, но нет гарантии, что оно сделает меня счастливей. Фактически, я не жду счастья. Что не должно лишать меня его.
Я хотела сказать, что я транс, и это вторая худшая вещь в моей жизни. (Первая - то, что я родился мальчиком.)
Дисфорию (расстройство гендерной личности), как запах, заведомо трудно описать тем, кто ее не испытал.
Ее формальное определение - дистресс, который испытывают некоторые трансгендеры, от несоответствия между полом, к которому они заявляют свою принадлежность, и гендером, социально им присвоенным.
Такое определение справедливо к трансгендерным людям лишь в малой степени.
По моему опыту, как минимум, дисфория - неспособность чувствовать тепло, во сколько одеял вы не закутывались.
Или - голод при отсутствии аппетита.
Это как - сидеть в самолете, чтобы прилететь домой.
И только в середине полета ты осознаешь, что случилось: ты проведешь оставшуюся жизнь в самолете.
Это означает горе.
И тебе нечем его испытывать.
Многие консерваторы называют это сумасшествием.
Расхожий правый нарратив держится убеждения, что половая дисфория есть клиническая иллюзия.
Таким образом, поощрение бреда гормонами и хирургией представляет собой насилие над медицинской этикой.
Поинтересуйтесь мнением члена Фонда Наследие Райяна Т. Андерсена, чья книга Когда Харри стал Салли основана на работе д-ра Пола МакХьюга, психиатра, который закрыл в 1979 году клинику гендерной идентичности в больнице Джона Хопкинса.
На том основании, что терапия по изменению пола означает “кооперацию с ментальным заболеванием.”
Мистер Андерсен пишет: “Мы должны избегать дополнительной боли, которую испытывают люди с гендерной дисфорией, когда дарим им альтернативу с переходом.”
С этой точки зрения, отказать трансгендерным людям в помощи, которую они ищут, не только справедливо, но и проявление доброты. Врач не готовит ванну суицидальному клиенту, и не предлагает ему бритву.
Сравните с замечанием моего отца-педиатра, что он скорей не выпишет блокаторы полового созревания ребенку с дисфорией, чем будет лечить от собачьей чумы пациента, уверенного, что он пес.
Естественно, существует либеральный контрнарратив, он возрос до мейнстрима.
Трансгендерные люди не бредят, говорят их защитники, но они, да, страдают. Итак, обязанность медиков-профессионалов облегчить эти страдания.
С этой точки зрения, дисфория больше похожа на грыжу позвоночника - боль делает почти инвалидом. Но эту боль можно лечить.
“Гендерная дисфория может быть, в большой части, смягчена лечением,” утверждает Мировая ассоциация профессионалов по здоровью и стандартам лечения трансгендеров.
Д-р Джон Стивер - специалист по подростковой медицине в Центре трансгендерной медицины и хирургии больницы Гора Синай в г. Нью Йорке.
В прошлом месяце он рассказал The Times, что подход гендерной аффирмации (поддержки, принятия) стремится “предупредить некоторые из обычных ужасных последствий, которыми заканчивают молодые люди, трансгендеры и подростки с проблемой выбора пола,” включая повышенную вероятность депрессии, суицидальных мыслей и злоупотребление наркотиками.
Модель гендерной поддержки почти обязательно приведет трансгендерных пациентов к лечению более высокого качества.
А нацеленность на уменьшение боли пациента оставляет открытой дверь для отказа от лечения, когда врач или кто-то, исполняющий роль врача, оценит риск слишком высоким.
Недавним толчком в обратном направлении была редакторская статья в Atlantic Review. Журналист Джесси Сингал воспользовался мнением статистически малого числа людей, разочарованных в медицинской смене пола. Он хочет доказать, что этот переход “не есть ответ для любого.”
Вот он, собачий скулеж: Даже если пациенты желают гормонов и хирургии, если нет достаточных оснований ждать “увеличения позитивного результата,” в этом лечении можно и должно отказать.
Мистер Сингал - это либеральный двойник мистера Андерсона.
Оба автора упражняются в том, что мы можем назвать “фальшью сострадания,” сбывая несправедливость в обличье тревоги симпатизанта.
Оба настаивают на медицинском долге, с целью не допустить повышения страданий транс людей - то, что называется не навреди.
И тот и другой держат ворота на замке per se (по сути.) Их отличия, честно говоря, в том, каким замком запереть дверь.
Корень здравомыслия, погребенный здесь, лежит в допущении таком чувствительном, что вы сочтете меня дураком, если я начну копать в этом месте. Вот он: Люди идут на смену пола, думая, что гендер даст им лучшее самочувствие. Но вещь в том, что мысль эта неверна.
Я демонстративно чувствую себя хуже с тех пор, как на гормонах.
Одна из причин в отсутствии перегородок в моем шкафу. Годы угнетенного девичества никогда раньше не захлестывали сознание. Я - болотистая топь сожалений.
Потому что я пью эстроген, эффективно выделяется печаль. Малая аквамариновая пилюля, более или менее, гарантирует от шести до восьми часов доброго плача.
С тех пор, как я начал переход, веду наблюдение за пузырем дисфории. Cейчас я вполне уверен в длине своих указательных пальцев. Достаточно сказать, что иногда могу осторожно снять руку с плеча подруги, когда мы идем по улице. А когда она говорит, что я прекрасен, возвращаю руку на место. Я фокусирован вовне. Знаю, когда красив. Прошу без покровительства.
Я не думал о самоубийстве до гормонов. Теперь, да. Часто.
Дальше мыслей не пойду, вероятно. Убийство - это плохой вкус. Плоская вещь.
Я говорю это вам не потому, что гуляю здесь в поисках сочувствия, а чтобы сказать сейчас: Я все еще этого хочу. Всего этого.
Я хочу слез, я хочу боли. Переход не обязан осчастливить меня. Люди редко преследуют цели, которые улучшат их самочувствие на долгий срок. Желания и счастье независимые агенты.
Пока облегчение боли для трансгендерной медицины остается оселком успеха, право на получение помощи зависит от благожелательности диктатора, от тех, кто хочет дать ее. Трансгендерные люди вынуждены, десятилетиями, рассчитывать на заботу медицинского истаблишмента, который относится к ним с подозрением и cнисходительностью.
И сегодня есть только один способ получить гормоны и хирургию: притвориться, что лечение заставит боль уйти.
Максима медицины “Прежде всего, не навреди” предполагает, что тем, кто обепечивает медицинские услуги, принадлежат способы и власть решать, что есть зло.
Когда доктора и пациенты в споре, применение исключительного права само по себе может нанести ущерб.
Ненанесение вреда - принцип, нарушаемый во многих случаях в медицине.
Его истинное намерение - не защита пациентов от травмы, а получение медиком полномочий хозяина тела еще кого-то.
Дайте мне внести ясность: Я верю, что хирургия любого рода может и, да, играет огромную роль в жизни трансгендерных людей.
Но я также уверен в том, что первым условием хирургии должна быть простая демонстрация воли.
За пределами этого, боль, независимо от ее количества, ожидаемая или длящаяся, есть свидетельница реализации желания.
Ничто, даже операция, не даст мне молчаливую простоту всегдашнего женского бытия. Я буду жить с этим, или не буду. Это остается.
Как и негативные страсти - горе, отвращение к себе, стыд, сожаление - такие же универсальные, подобные праву человека на здравоохранение, или еду.
Нет хороших причин для перехода.
Есть только люди, они настаивают на серьезном к себе отношении.
Андреа Лонг Чу, эссеист и критик. Выходит ее книга “Женщины: Травма.”
And it shouldn’t have to
By Andrea Long Chu
Ms Chu is an essayist and critic.
THE NEW YORKER November, 24, 2018
Моя новая вагина не осчастливила меня
Но так и должно быть
by Andrea Long Chu
Андреа Лонг Чу у себя дома в Бруклине.
В четверг у меня появится вагина. Операция продлится около шести часов, выздоровление займет не меньше трех месяцев. До дня смерти организм будет воспринимать вагину, как рану. Поэтому потребуется регулярное, полное боли, внимание к ней. Влагалище - то, что мне нужно, но нет гарантии, что оно сделает меня счастливей. Фактически, я не жду счастья. Что не должно лишать меня его.
Я хотела сказать, что я транс, и это вторая худшая вещь в моей жизни. (Первая - то, что я родился мальчиком.)
Дисфорию (расстройство гендерной личности), как запах, заведомо трудно описать тем, кто ее не испытал.
Ее формальное определение - дистресс, который испытывают некоторые трансгендеры, от несоответствия между полом, к которому они заявляют свою принадлежность, и гендером, социально им присвоенным.
Такое определение справедливо к трансгендерным людям лишь в малой степени.
По моему опыту, как минимум, дисфория - неспособность чувствовать тепло, во сколько одеял вы не закутывались.
Или - голод при отсутствии аппетита.
Это как - сидеть в самолете, чтобы прилететь домой.
И только в середине полета ты осознаешь, что случилось: ты проведешь оставшуюся жизнь в самолете.
Это означает горе.
И тебе нечем его испытывать.
Многие консерваторы называют это сумасшествием.
Расхожий правый нарратив держится убеждения, что половая дисфория есть клиническая иллюзия.
Таким образом, поощрение бреда гормонами и хирургией представляет собой насилие над медицинской этикой.
Поинтересуйтесь мнением члена Фонда Наследие Райяна Т. Андерсена, чья книга Когда Харри стал Салли основана на работе д-ра Пола МакХьюга, психиатра, который закрыл в 1979 году клинику гендерной идентичности в больнице Джона Хопкинса.
На том основании, что терапия по изменению пола означает “кооперацию с ментальным заболеванием.”
Мистер Андерсен пишет: “Мы должны избегать дополнительной боли, которую испытывают люди с гендерной дисфорией, когда дарим им альтернативу с переходом.”
С этой точки зрения, отказать трансгендерным людям в помощи, которую они ищут, не только справедливо, но и проявление доброты. Врач не готовит ванну суицидальному клиенту, и не предлагает ему бритву.
Сравните с замечанием моего отца-педиатра, что он скорей не выпишет блокаторы полового созревания ребенку с дисфорией, чем будет лечить от собачьей чумы пациента, уверенного, что он пес.
Естественно, существует либеральный контрнарратив, он возрос до мейнстрима.
Трансгендерные люди не бредят, говорят их защитники, но они, да, страдают. Итак, обязанность медиков-профессионалов облегчить эти страдания.
С этой точки зрения, дисфория больше похожа на грыжу позвоночника - боль делает почти инвалидом. Но эту боль можно лечить.
“Гендерная дисфория может быть, в большой части, смягчена лечением,” утверждает Мировая ассоциация профессионалов по здоровью и стандартам лечения трансгендеров.
Д-р Джон Стивер - специалист по подростковой медицине в Центре трансгендерной медицины и хирургии больницы Гора Синай в г. Нью Йорке.
В прошлом месяце он рассказал The Times, что подход гендерной аффирмации (поддержки, принятия) стремится “предупредить некоторые из обычных ужасных последствий, которыми заканчивают молодые люди, трансгендеры и подростки с проблемой выбора пола,” включая повышенную вероятность депрессии, суицидальных мыслей и злоупотребление наркотиками.
Модель гендерной поддержки почти обязательно приведет трансгендерных пациентов к лечению более высокого качества.
А нацеленность на уменьшение боли пациента оставляет открытой дверь для отказа от лечения, когда врач или кто-то, исполняющий роль врача, оценит риск слишком высоким.
Недавним толчком в обратном направлении была редакторская статья в Atlantic Review. Журналист Джесси Сингал воспользовался мнением статистически малого числа людей, разочарованных в медицинской смене пола. Он хочет доказать, что этот переход “не есть ответ для любого.”
Вот он, собачий скулеж: Даже если пациенты желают гормонов и хирургии, если нет достаточных оснований ждать “увеличения позитивного результата,” в этом лечении можно и должно отказать.
Мистер Сингал - это либеральный двойник мистера Андерсона.
Оба автора упражняются в том, что мы можем назвать “фальшью сострадания,” сбывая несправедливость в обличье тревоги симпатизанта.
Оба настаивают на медицинском долге, с целью не допустить повышения страданий транс людей - то, что называется не навреди.
И тот и другой держат ворота на замке per se (по сути.) Их отличия, честно говоря, в том, каким замком запереть дверь.
Корень здравомыслия, погребенный здесь, лежит в допущении таком чувствительном, что вы сочтете меня дураком, если я начну копать в этом месте. Вот он: Люди идут на смену пола, думая, что гендер даст им лучшее самочувствие. Но вещь в том, что мысль эта неверна.
Я демонстративно чувствую себя хуже с тех пор, как на гормонах.
Одна из причин в отсутствии перегородок в моем шкафу. Годы угнетенного девичества никогда раньше не захлестывали сознание. Я - болотистая топь сожалений.
Потому что я пью эстроген, эффективно выделяется печаль. Малая аквамариновая пилюля, более или менее, гарантирует от шести до восьми часов доброго плача.
С тех пор, как я начал переход, веду наблюдение за пузырем дисфории. Cейчас я вполне уверен в длине своих указательных пальцев. Достаточно сказать, что иногда могу осторожно снять руку с плеча подруги, когда мы идем по улице. А когда она говорит, что я прекрасен, возвращаю руку на место. Я фокусирован вовне. Знаю, когда красив. Прошу без покровительства.
Я не думал о самоубийстве до гормонов. Теперь, да. Часто.
Дальше мыслей не пойду, вероятно. Убийство - это плохой вкус. Плоская вещь.
Я говорю это вам не потому, что гуляю здесь в поисках сочувствия, а чтобы сказать сейчас: Я все еще этого хочу. Всего этого.
Я хочу слез, я хочу боли. Переход не обязан осчастливить меня. Люди редко преследуют цели, которые улучшат их самочувствие на долгий срок. Желания и счастье независимые агенты.
Пока облегчение боли для трансгендерной медицины остается оселком успеха, право на получение помощи зависит от благожелательности диктатора, от тех, кто хочет дать ее. Трансгендерные люди вынуждены, десятилетиями, рассчитывать на заботу медицинского истаблишмента, который относится к ним с подозрением и cнисходительностью.
И сегодня есть только один способ получить гормоны и хирургию: притвориться, что лечение заставит боль уйти.
Максима медицины “Прежде всего, не навреди” предполагает, что тем, кто обепечивает медицинские услуги, принадлежат способы и власть решать, что есть зло.
Когда доктора и пациенты в споре, применение исключительного права само по себе может нанести ущерб.
Ненанесение вреда - принцип, нарушаемый во многих случаях в медицине.
Его истинное намерение - не защита пациентов от травмы, а получение медиком полномочий хозяина тела еще кого-то.
Дайте мне внести ясность: Я верю, что хирургия любого рода может и, да, играет огромную роль в жизни трансгендерных людей.
Но я также уверен в том, что первым условием хирургии должна быть простая демонстрация воли.
За пределами этого, боль, независимо от ее количества, ожидаемая или длящаяся, есть свидетельница реализации желания.
Ничто, даже операция, не даст мне молчаливую простоту всегдашнего женского бытия. Я буду жить с этим, или не буду. Это остается.
Как и негативные страсти - горе, отвращение к себе, стыд, сожаление - такие же универсальные, подобные праву человека на здравоохранение, или еду.
Нет хороших причин для перехода.
Есть только люди, они настаивают на серьезном к себе отношении.
Андреа Лонг Чу, эссеист и критик. Выходит ее книга “Женщины: Травма.”