как у меня дела или гродненский анамнез
"все мы такие разные",- неудовлетворенно вздыхает подлитая ульяна, отворачиваясь от лениного сигаретного дыма и моих скабрезных шуточек. вообще-то в таких ситуациях я тоже курю, ругаюсь матом и всячески нарушаю кодекс благородных девиц, так четко прописанный в ульянинской башке, только вот "эти твои шуточки" будут пострашнее пассивного курения и пошлой словобрехии. не комильфо, не по книжкам, идеологически не выверено и после прочтения сжечь.
все начинается пыльным полутеплым апрельским субботним вечером, когда мы с мамой едем с кладбища и стоим у рельсов, наблюдая как проходит уже второй длиннющий состав, напичканный древесиной. три минуты думаем о своем и меня дергает задать самый идиотский вопрос, копируемый подсознанием из детства, выползающий, когда все темы иссякли или пауза стала напряженной: мама, о чем ты думаешь?
мама задумчиво проводит по ярко окрашенным волосам, перекрикивающимися с закатом, будто собираясь изречь непререкаемую истину: да вот думаю, куда это столько древесины везут?..
и ты сидишь такой умиротворенный, греешь ладоши после кладбищенского фонтанчика и думаешь...а действительно, куда её столько, в какой лесхоз? не "почему катявасия (друг, любимый(ая), любимый друг) оказалась такой сволотой" или "почему же мой импринтинг случился без счастливого конца(а ведь у кого-то все иначе)", не очередная пиздострадалицкая плебейщина в обстановке, располагающей к думам о будущем и былом, не тихо закипающая воркованием литвиновская гипотеза, а предсказуемая перельмановская математическая реалия. куда и зачем, а не откуда мы и для чего. и для меня в этом такая прекрасная разница поколений ... мама, я люблю тебя. бабушка, спасибо за маму.
это уже потом, "просвистев" знак "40" и без прав мы едем домой и улыбаемся.
рвет радостью и когда дома во временно выписанных обнаруживается ещё три нарушения, сулящие избавление от пыльных дорог минимум на год.
и с особенным счастьем посушиваем зубы, когда все те же права вечером нам привозят на дом, потому как против вопиющей несправедливости у нас рецепт особый: у братовой иры есть знакомый, у которого муж младшей сестры иногда ходит в баню с васей из гаи...
все начинается пыльным полутеплым апрельским субботним вечером, когда мы с мамой едем с кладбища и стоим у рельсов, наблюдая как проходит уже второй длиннющий состав, напичканный древесиной. три минуты думаем о своем и меня дергает задать самый идиотский вопрос, копируемый подсознанием из детства, выползающий, когда все темы иссякли или пауза стала напряженной: мама, о чем ты думаешь?
мама задумчиво проводит по ярко окрашенным волосам, перекрикивающимися с закатом, будто собираясь изречь непререкаемую истину: да вот думаю, куда это столько древесины везут?..
и ты сидишь такой умиротворенный, греешь ладоши после кладбищенского фонтанчика и думаешь...а действительно, куда её столько, в какой лесхоз? не "почему катявасия (друг, любимый(ая), любимый друг) оказалась такой сволотой" или "почему же мой импринтинг случился без счастливого конца(а ведь у кого-то все иначе)", не очередная пиздострадалицкая плебейщина в обстановке, располагающей к думам о будущем и былом, не тихо закипающая воркованием литвиновская гипотеза, а предсказуемая перельмановская математическая реалия. куда и зачем, а не откуда мы и для чего. и для меня в этом такая прекрасная разница поколений ... мама, я люблю тебя. бабушка, спасибо за маму.
это уже потом, "просвистев" знак "40" и без прав мы едем домой и улыбаемся.
рвет радостью и когда дома во временно выписанных обнаруживается ещё три нарушения, сулящие избавление от пыльных дорог минимум на год.
и с особенным счастьем посушиваем зубы, когда все те же права вечером нам привозят на дом, потому как против вопиющей несправедливости у нас рецепт особый: у братовой иры есть знакомый, у которого муж младшей сестры иногда ходит в баню с васей из гаи...