Обрезание Ван Гога

Jun 27, 2020 07:50


    11.

Когда-то мы выразили соотношение свободы с материальным миром в строчке песни

Свобода - она такая… голодная!

Тео кормил брата и давал ему кров. Ему было трудно жить с ним в одной квартире - он писал об этом сестре.

Вин чувствовал это и уехал без разговора с братом, по-английски.

Вырвался в очередной раз из клетки, о которой писал в письме, цитированном выше:

Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна; она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать. Сначала ей ничего не удается вспомнить, затем у нее рождаются какие-то смутные представления, она говорит себе: «Другие вьют гнезда, зачинают птенцов и высиживают яйца», и вот уже она бьется головой о прутья клетки. Но клетка не поддается, а птица сходит с ума от боли...

Теперь он точно знает, для чего упало яблоко с дерева.

Я начинаю чувствовать, что я стал совсем другим, чем был в день приезда сюда: меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работу и моя уверенность в себе все больше возрастает. Но какая здесь природа!..

У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета; это мягко и красиво, как сочетание небесно-голубого и желтого на картинах Вермеера Дельфтского. Я не могу написать так же красиво, но меня это захватывает настолько, что я даю себе волю, не думая ни о каких правилах

О каких правилах здесь идет речь? Перспективка хромает? Такие мазки не кладут? Таким слоем краски не пишут?

Кто сказал? Винсент открыл в Арле удивительную вещь:

если ты чувствуешь пейзаж и достаточно техничен, для того чтобы изобразить картину быстро, не задумываясь о композиции и цвете, но, держа всё это  «в уме», то человек, рассматривающий такую картину будет чувствовать то же, что художник в момент творения.

Мы от себя добавим.

Что может быть интересней, чем ощущение, запечатленное в картине, скульптуре!

Ведь родить новые мысли, интересные людям, очень сложно.

А если вы сможете сделать картину своего ощущения от этого мига, то она будет уникальна даже для вас.

Именно поэтому Вин пытался преодолеть стену между «чувствуешь» и «можешь изобразить» и именно поэтому невозможно отойти от его завораживающих картин арльского догогеновского периода.

Просто уловить это чувство - сложнейшая задача. Попробуйте уловить ощущение от красивого заката на море. Уверяю Вас, достаточно проехавшей сзади машины - оно исчезнет.

В этом состоянии ощущения цветущего сада Вин забывал о еде и окружающем мире, забывал иногда и о кисти, судорожно нанося пальцем точнейшие мазки.

Никакой внешней красивости парижских художников, наносивших короткие мазки после показной задумчивости, в такой работе не было. Система Ван Гога в живописи сродни системе Станиславского в театре. Изучить роль, войти в образ, полюбить его, слиться с ним, зажить его жизнью, ходить его походкой, перенять его жесты, чтобы зритель поверил, что не актер перед ним, а живой принц Гамлет.

Вин изучал Природу, любил ее безмерно, подмечал мелкие детали и тона освещения, подолгу гуляя в окрестностях, пока не находил достойный вид. Изучив его до тонкостей, садился против белого холста и настраивался на работу, как остается актер в гримерке перед выходом на сцену.

Краски выдавлены на палитру в строгом соответствии с намеченным, в определенном месте. Светильник Осветителя включен и направлен на сцену. Страшно смотреть на белый холст и на то действие, что раскрывается перед тобой во всем своем великолепии, и которое ты сейчас хочешь остановить вот на этом белом холсте для себя, для брата и, что там скрывать, для потомков.

«Те, кто скажет тебе, что я пишу быстро - делают поспешные выводы!»

Вин сравнивает себя со старым львом, забивающим газель одним точным рассчитанным движением, в отличие от молодых.

Но этот опыт еще предстоит совершенствовать, а времени нет, тело не выдержит долгой нагрузки, а, скорее всего, не выдержит душа, изнывающая от ощущения, что на обучение уходит так много денег - невосполнимая утрата.

Он получает одну и ту же сумму в сто пятьдесят франков, и потому часто голодает, истратив деньги на краски и холсты, но и тут оправдывается, что охота на голодный желудок идет легче, чувство цвета - острее, а значит к цели ближе.

Цель предприятия Теовин - продажа картин - то отодвигается в бесконечность, то приближается, когда кто-то из импрессионистов умудряется продать свои работы.

Бернар с гогеном живут в Бретани на деньги, которые молодой художник получает от родителей. Тео, желая помочь гогену, делает ему имя, и даже данным ему правом покупает несколько работ, (отзывы его хозяев о картинах мы уже приводили, самое лестное - мазня) рискуя собственным местом.

Весной Вин снимает дом и, опьянев от этой роскоши, предлагает сделать Южную Мастерскую, в которой художники будут творить искусство будущего и которую можно будет передать молодым по наследству.

Тео в мечтах Вина станет поддерживать их и пытаться продавать картины, а гоген, как признанный гений, будет директором и руководителем.

Идея спасения "бедных старых кляч - нищих художников" настолько завлекла Вина, что он несколько огромных писем посвящает исключительно ей, пытаясь обосновать брату (а скорее себе) все ее преимущества. Опять спасение, как спасение шахтера в Боринаже, и проститутки Син в Гааге. Вин весь в этом.

Мы не располагаем письмами Тео, но не трудно догадаться, что его одобрение связанно не столько с перспективами предприятия Теовин, от присоединения гогена и Бернара, сколько любовью к брату и аргументом «чем бы дитя не тешилось».

Винсент пытается рассуждать прагматично, что довольно смешно слышится из уст такого далекого от материальных вещей человека.

В перерывах между длительными, изматывающими душу и тело сеансами живописи, он писал письма Тео, читал книги и пытался как-то устроиться, предвидя свое долгое пребывание в этом отшельничестве от людей, впрочем,  в обществе Матери-Природы, с которой беседовал, как с умнейшей натурщицей, которую любил, изучал и знал каждую травинку на ее теле, каждый камешек, каждый изгиб маслины, каждый цветок.

Кстати, о женщинах Ван Гога мы ничего не сказали до сих пор.

Те две истории Вина с женщинами, что дошли до нас, если их очистить от шелухи слухов и сплетен, сводятся к одному предложению - ни одна женщина не могла вынести натиска любви этого сильного крепыша, его страстной натуры, его запредельной любви. Третья, её звали Син, была проституткой, и Вин прожил с ней полтора года, в очередной попытке спасти человека. Она просто не знала, что такое неплотская любовь, и воспринимала тепло Винсента, как странное чудачество богатенького дяденьки. При этом Вин хотел жениться на ней (на минуточку, отпрыск древнего дворянского рода) и всерьез обсуждал этот вопрос с Тео, описывая скромный быт художника, в маленькой комнатке с люлькой. Картина «Скорбь» - плод той связи.

Мы долго рассматривали два изображения: фотографию Кее, кузины Вина, отвергшей его любовь, скорее всего из-за бедности Вина, и рисунок углем Син, держащей на руках свою одиннадцатилетнюю дочь.

Обе женщины настолько отталкивающей внешности, что любовь к ним вызывает мысли о некрофилии. Но Кее, скрытая проститутка, желающая продать себя подороже, и потому страшнее откровенной Син, к которой бросился Вин из Амстердама в Гаагу, как бросаются из жаркой парной в остужающий снег.

Спасти, вытащить из бездны, как того шахтера в Боринаже, вернуть из борделя в дом, где двое детей и мать - привычное дело для летящего в пропасть Винсента.

«Дать хлеба голодным - кормить свою душу» - это наблюдение Ницше Вин взял за жизненный принцип. Но деньги ему давал Тео, и когда спонсор потребовал прекратить эту благотворительность ввиду ее бесперспективности, Вин вынужденно согласился. Нам кажется, что Тео не столько потребовал, сколько поставил перед братом высокие цели, коим Син и ее семейство никак не могли способствовать.

Только однажды, одна вдова влюбилась в Вина, но он уже занимался живописью очень серьезно, и отвлекаться на других женщин от "Северной Природы" не собирался. Женщина пыталась отравиться, но выжила. Вин навестил ее в больнице и расстался с ней, не пожелав продолжения.

В Париже, имея в друзьях Тулуз- Лотрека, Вин отбросил свою целомудренность, но кроме владелицы кафе «Тамбурин», Агостины, мы ни о ком из парижских женщин точно не знаем. Дружить с Лотреком и не пить Винсент не мог.

Пристрастился к абсенту, но вовремя сбежал от легких женщин в Арль, к той, которая ждала его там, "Южная Природа" прикрытая от художника сильным ветром-мистралем, сносившим мольберт, ведь совершенные женщины требуют сильных самоотверженных мужчин, способных покорить своим мужеством.

И Природа покорилась его мужеству. Уверенность в правильном пути - это чувство сделало Винсента сильнейшим среди сильных.

Не знаю, пел ли московский бард Михаил Щербаков о Ван Гоге, но   песней «После холодности…» он сказал о Тео и Вине больше, чем все книги, написанные о братьях. Мы приведем здесь текст, но лучше слушать http://ololo.fm/search/%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB+%D0%A9%D0%B5%D1%80%D0%B1%D0%B0%D0%BA%D0%BE%D0%B2/%22%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B5+%D0%A5%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8+%D0%91%D0%B5%D0%B7%D0%B1%D1%80%D0%B5%D0%B6%D0%BD%D0%BE%D0%B9%22

После холодности безбрежной,

безнадежной, из года в год,

после медленной этой казни,

затяжной, как болезнь, как песнь,

ты, Бог весть для какой причуды,

глаз и рук своих ад и мед

вдруг распахиваешь навстречу

мне, забывшему, кто я есмь.

И молчу я, дыша едва.

Сердце вспыхивает и гаснет.

Слух не внемлет. Ни рук, ни глаз нет.

Гортань мертва.

Так, быть может, иной пернатый

с юных дней в стенах четырех,

позабыв назначенье крыльев,

долгий срок живет взаперти,

и, когда он уже не птица,

кто-нибудь - невзначай, врасплох -

открывает ему просторы:

что, мол, делать с тобой! Лети.

Но ведь это - янтарь, слюда,

безделушка ручной работы.

Уж какие ему полеты!

Беда, беда...

А представь-ка себе, что узник,

не найдя на окне замка,

от внезапности ошалеет

и шагнет, ошалев, в окно -

потому что, увидев небо

без малейшего огонька,

возомнит, что оно - в алмазах.

А такое не всем дано.

Только гений он или бахвал -

мягче камни внизу не станут.

Обманулся или обманут -

равно пропал.

Берегись выпускать на волю

сумасброда, слепца, певца.

Берегись, он весьма опасен,

ибо с бездной путает высь.

Если ж выпустишь, то немедля

сожаленье сотри с лица,

задави в себе состраданье

и тогда уж - не берегись.

Можешь с легкой душой смотреть,

как он, падая, улыбнется:

что, мол, делать с тобой! Придется

и впрямь лететь...

Моё

Previous post Next post
Up