о.Арсений
Повстречалась тут на днях с героем своего романа, случившегося на заре туманной юности - с человеком-легендой, прошедшим славный путь от иеромонаха до надзирателя балтиморской тюрьмы. Воистину, неисповедимы пути твои, Господи.
Было дело, любил ты синиц да чижих,
крошки света клевал из кормушек чужих,
и не ведал, как жизнь скуповата
на прохладном румянце заката.
А она ведь, мерзавка, не просто скупа -
закрутила, поставила всё на-попа:
от креста довела до острога
сторожить ускользнувшего бога.
Оказалось, раскатывать вширь - не резон,
и каких бы ты в жизни ни видывал зон,
одинакова зона охвата,
и чего тут искать виноватых.
Сколько раз это было в навязчивом сне:
ты идешь и идешь по толстенной стене,
по белёной стене монастырской -
балтиморской, китайской, бутырской.
А залетные стайки - синиц ли, чижих, -
В небесах - непонятно, - своих ли, чужих, -
всё щебечут, щебечут, чертовки,
и садятся на дуло винтовки.
Было дело, любил ты синиц да чижих,
крошки света клевал из кормушек чужих,
и не ведал, как жизнь скуповата
на прохладном румянце заката.
А она ведь, мерзавка, не просто скупа -
закрутила, поставила всё на-попа:
от креста довела до острога
сторожить ускользнувшего бога.
Оказалось, раскатывать вширь - не резон,
и каких бы ты в жизни ни видывал зон,
одинакова зона охвата,
и чего тут искать виноватых.
Сколько раз это было в навязчивом сне:
ты идешь и идешь по толстенной стене,
по белёной стене монастырской -
балтиморской, китайской, бутырской.
А залетные стайки - синиц ли, чижих, -
В небесах - непонятно, - своих ли, чужих, -
всё щебечут, щебечут, чертовки,
и садятся на дуло винтовки.