Катанаев Г.Е. Еще об Ермаке и его Сибирском походе (1893г), часть 4
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
В собственных наших архивных и других исследованиях при просмотре разного рода документов, актов, списков и разрядных записей, также, как и г. Буцинскому нигде не приходилось встречать имени Ермил, но также не встречали мы и имени Ермак и Герман, хотя Ермолая, Ермолку и Ермошку встречали нередко. По словам чиновника по крестьянским делам Тюкалинского округа А. В. Калачева, в этом округе и в настоящее время, в одном из крестьянских селений существует крестьянин носящий имя Ермак, оказывающееся по церковным справкам Германом.
Исходя из всего вышеизложенного и принимая имя Ермак за христианское Ермил, Ермолай или Герман, для нас станет совершенно понятно почему по историческим данным и сказаниям в один и тот же 1581 год на Руси случились разом три Ермака: один на Дону в составе тамошних атаманов (от 1581 по 1584 год); другой Костомаровский в Могилеве на Днепре (июль 1581 г.) и третий исторический Ермак на Чусовой и в Уральских горах (сентябрь-1581 г.). Г. Иловайский в своей статье «Ермак и покорение Сибири» [1] между прочим пишет: «В Новочеркасске решено воздвигнуть памятник Ермаку, как донскому . казаку и покорителю Сибири.... В виду этого предприятия пользуюсь случаем указать на то обстоятельство, что исторический Ермак является волжским, а не донским». В другом месте он же пишет: «нет никаких прямых указаний на то, чтобы Ермак принадлежал собственно к Донскому казачеству, скорее это был уроженец северо-восточной Руси, хорошо знавший ее пути, промыслы и население, закаленный в борьбе с суровою северною природою, своею предприимчивостью, опытностью и удалью вполне воскресивший древнего Новгородского повольника». Разобравшись таким образом, насколько то возможно при имеющихся скудных данных, в вопросе о том кто был Ермак и как его следует звать по христиански, интересно задать вопрос: в каком свете вырисовывается при настоящих данных его личность, как исторического деятеля? Был ли он, по имеющимся данным, действительно герой, ознаменовавший себя подвигом, выходящим из ряда вон, или же это был обыкновенный авантюрист, случайно попавший в историю?
И на эти вопросы к сожалению за недостатком фактических данных, мы до сих пор не можем дать ясно определенного ответа. И здесь существует масса всевозможных и противоречащих одно другому мнений, в которых крайне трудно ориентироваться. Одни, исходя из части глав Тобольской (Кунгурской) Ремезовской летописи [2], готовы видеть в нем чуть не полубога, сопутствуемого сонмом ангелов блюдущих его во всех путях его и отстраняющих от избранника Божия тучи стрел, пускаемых в казаков нечестивыми агарянами; даже могила его, по сказанию верующих поклонников героя, долго издавала от себя по ночам чудный свет, а приходящие к ней в спасительном страхе инородцы получали исцеление от многих недугов. Другие, следуя Строгановской летописи, готовы видеть в нем простого наемщика Строгановых и слепого исполнителя их велений. Третьи, как Небольсин, ссылаясь па Савву Есипова [3], видят в нем разбойника, наделенного государственным умом и действовавшего везде и всегда по своему личному почину и за свой личный страх.
Не претендуя, в свою очередь, сказать по этому вопросу что либо неопровержимо верное, мы думаем, что истина в этом, как то часто бывает и в других случаях, лежит в середине. Ермак, судя по тому, что высказано нами выше и что еще более подробно будет сказано ниже о его походе в Сибирь, был несомненно человек выдающегося ума и характера; человек, если можно так выразиться, с государственным складом ума, хотя в то же время не более как разбойник и разбойник при том со всеми несимпатичными особенностями человека этого ремесла. Поведение его на Волге и за тем на службе у Строгановых мы уже знаем; таковым же он остался и на службе за Уралом в Сибири. Вид рыцаря без страха и упрека, каковым стараются выставить Ермака многие, особенно из старых наших историков, совсем ему не к лицу. «Обет доблести и целомудрия» будто бы наложенный им на себя с дружиною при выступлении в Сибирь, равно как и клятву «честным людям» Строгановым «идти с миром очистить землю сибирскую и выгнать безбожного салтана Кучума», дабы тем самым «свергнуть с себя опалу делами честными, заслугою государственною и променять имя смелых грабителей на имя доблестных воинов отечества» [4], как то красноречиво повествует между прочим и знаменитый историограф наш Карамзин, хотя бы-то и на основании некоторых из летописных данных, следует признать несомненно не более как красивыми фразами, не имеющими никакой исторической достоверности. Нет никаких данных к тому, чтобы допустить мысль, что издавна известный своим беззастенчивым удальством разбойничий атаман Ермак вдруг по какому-то волшебству обратился в доблестного рыцаря без страха и упрека. Такие чудные обращения возможны только в сказках и поэтических мечтаниях, а не в действительной жизни.
Смотря на дело проще, можно допустить разве только соглашение волжских удальцов с Строгановыми относительно захвата зауральско-сибирской страны общими силами; захвата, конечно, не в высоко-государственных целях и не в видах царского прощения, в котором Ермак, забравшись в не досягаемые для царских войск приуральские дебри, совсем не нуждался, а для собственных выгод той и другой из согласившихся сторон. Конечно, Ермак и его сподвижники не прочь были в своих похождениях прикрыться знаменем царских слуг; прикрыться с тем большим основанием, что, как мы знаем, Строгановым царским указом разрешено было как набирать к себе в службу вольных казаков, так и подводить при посредстве их, окрестных инородцев под русскую власть. Личные и, несомненно, вполне себялюбивые цели казаков и их главы в данном случае вполне сходились с государственными и потому несомненно, что забирая и обирая то тех, то других из сибирских и приуральских инородцев, Ермак с неподдельной гордостью мог думать и говорить, что он делает дело по меньшей мере не противное царским видам и чем далее он шел в глубь страны, чем больше покорял и облагал инородцев ясаком [5], тем больше укоренялся в этой мысли; несомненно, что Ермак к концу похода был уже далеко не тот Ермак, которого мы знали на Волге и даже в приуральском крае. Теми же глазами людей, покоряемых не вольными разбойниками, а царскими слугами, смотрели на Ермака и его сподвижников и сами инородцы с их властителем Ку-чумом. По крайней мере нам неизвестно ни одного случая где бы Кучум печаловался перед Московским царем на подвиги ермаковцев, подобно тому, как соседи его ногайцы неоднократно жаловались в Москву на самовольные похождения донских и яицких казаков на Волге, Урале и в степях [6]. Сознание совпадения в данном случае личных желаний вольницы с пользами государства и было той мощною силой, которая поддерживала Ермака с его дружиною во всех трудных случаях действительно замечательного их похода в Сибирь.
Судя по летописным сказаниям, зауральско-сибирская экспедиция Ермака обставлена была весьма предусмотрительно, как в хозяйственном, так и в чисто военном отношениях, и по части продовольствия, и по части оружия. Даже в военно-административном отношении сподвижники Ермака были поделены, если верить летописцам, на сотни или атаманства во главе с атаманами, при особых знаменах, полусотни с пятидесятниками и десятки с десятниками. Численность отряда при переходе за Урал, повидимому, не превышала 800 человек, в числе которых до 500 человек были волжские пришельцы, а 300 человек строгановские служилые люди: разных наименований казаки, беглые литовцы, пленные немцы и прочий призывной или приборный сброд прикамских именитых людей [7].
Нечего говорить о том, что как сам Ермак, так и все его сподвижники были пешие, а не конные. Передвижение совершалось на стругах или лодках, которых, полагая примерно по 15-20-ти человек на струг, понадобилось до 60 ти штук. На них же весся и весь воинский и продовольственный запас оружия, доспехов, свинца, зелья, хлеба, соли и проч. Вооружение было несомненно смешанное, кому что Бог послал, кто что промыслил; и огнестрельное и холодное, копья, топоры, саадаки. Большим заблуждением будет, основываясь на наивных воззрениях летописцев, предполагать, что Ермак и его сподвижники явились в Сибирь как нечто необычайное, наводившее на местных дикарей не только панический, но и суеверный страх [8]. Россказни о русском оружии как даре богов поражающем «огнем и громом смертоносным без видимых стрел» - могли конечно наводить религиозный страх только на женщин, ничего не видавших и не слыхавших, или лучше сказать не хотевших слышать об этом оружии. Большинство же сибирского населения несомненно если само не видело и не испытало его, то знало об нем по слухам.
[1] Русский Вестник 1889 г. № 9-й.
[2] https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Краткая_сибирская_летопись_(Кунгурская)_изд._1880.djvu .
[3] Кстати, у Есипова (цитирую по Невольсину, который в приложении приводит обширные цитаты) «Приидоша с Волги атаманы и казаки, Ермак Тимофеев поволской с товарищи». По правилам того времени писали, например: «Ермак Тимофеев сын Поволской». То есть, Поволский вполне может быть фамилией. Атаманы же у Савы Есипова везде зовутся «волскими» (примеч. ред.).
[4] Карамзин. История Государства Российского т. IX. Спб. 1852 г.
[5] Яса́к (монг. засаг «власть»; тат. ясак - натуральная подать, башк. яһаҡ «подать, налог») - в России XV - начала XX века натуральный налог с народов Сибири и Севера, главным образом пушниной (примеч. ред.).
[6] См. ист. Карамзина. примеч. 603: «Приходили государевы казаки сего лета (1580-1581 г.) и Срайчик (на р. Урале близь ее устья) воевали и сожгли, не токмо что людей живых секли и мертвых из земли выимали и гроба их разоряли». Дела Ногайские 1581 г.
[7] На мнении сибирского историографа Миллера о том, что начальная численность дружины Ермака доходила до 6000 и более человек, мы не останавливаемся, в виду ее очевидной несообразности для похода в пустыне каковую представляла собою тогдашняя Сибирь. Такой отряд, не говоря о крайней его неповоротливости, можно сказать, сам бы себя съел.
[8] К тем же выводам приходят современные исследователи. Смотри, например, Матвеев А.В. Татауров С.Ф. «Сибирское ханство и огнестрельное оружие» (примеч. ред.).
Часть 2
Часть 3
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
В собственных наших архивных и других исследованиях при просмотре разного рода документов, актов, списков и разрядных записей, также, как и г. Буцинскому нигде не приходилось встречать имени Ермил, но также не встречали мы и имени Ермак и Герман, хотя Ермолая, Ермолку и Ермошку встречали нередко. По словам чиновника по крестьянским делам Тюкалинского округа А. В. Калачева, в этом округе и в настоящее время, в одном из крестьянских селений существует крестьянин носящий имя Ермак, оказывающееся по церковным справкам Германом.
Исходя из всего вышеизложенного и принимая имя Ермак за христианское Ермил, Ермолай или Герман, для нас станет совершенно понятно почему по историческим данным и сказаниям в один и тот же 1581 год на Руси случились разом три Ермака: один на Дону в составе тамошних атаманов (от 1581 по 1584 год); другой Костомаровский в Могилеве на Днепре (июль 1581 г.) и третий исторический Ермак на Чусовой и в Уральских горах (сентябрь-1581 г.). Г. Иловайский в своей статье «Ермак и покорение Сибири» [1] между прочим пишет: «В Новочеркасске решено воздвигнуть памятник Ермаку, как донскому . казаку и покорителю Сибири.... В виду этого предприятия пользуюсь случаем указать на то обстоятельство, что исторический Ермак является волжским, а не донским». В другом месте он же пишет: «нет никаких прямых указаний на то, чтобы Ермак принадлежал собственно к Донскому казачеству, скорее это был уроженец северо-восточной Руси, хорошо знавший ее пути, промыслы и население, закаленный в борьбе с суровою северною природою, своею предприимчивостью, опытностью и удалью вполне воскресивший древнего Новгородского повольника». Разобравшись таким образом, насколько то возможно при имеющихся скудных данных, в вопросе о том кто был Ермак и как его следует звать по христиански, интересно задать вопрос: в каком свете вырисовывается при настоящих данных его личность, как исторического деятеля? Был ли он, по имеющимся данным, действительно герой, ознаменовавший себя подвигом, выходящим из ряда вон, или же это был обыкновенный авантюрист, случайно попавший в историю?
И на эти вопросы к сожалению за недостатком фактических данных, мы до сих пор не можем дать ясно определенного ответа. И здесь существует масса всевозможных и противоречащих одно другому мнений, в которых крайне трудно ориентироваться. Одни, исходя из части глав Тобольской (Кунгурской) Ремезовской летописи [2], готовы видеть в нем чуть не полубога, сопутствуемого сонмом ангелов блюдущих его во всех путях его и отстраняющих от избранника Божия тучи стрел, пускаемых в казаков нечестивыми агарянами; даже могила его, по сказанию верующих поклонников героя, долго издавала от себя по ночам чудный свет, а приходящие к ней в спасительном страхе инородцы получали исцеление от многих недугов. Другие, следуя Строгановской летописи, готовы видеть в нем простого наемщика Строгановых и слепого исполнителя их велений. Третьи, как Небольсин, ссылаясь па Савву Есипова [3], видят в нем разбойника, наделенного государственным умом и действовавшего везде и всегда по своему личному почину и за свой личный страх.
Не претендуя, в свою очередь, сказать по этому вопросу что либо неопровержимо верное, мы думаем, что истина в этом, как то часто бывает и в других случаях, лежит в середине. Ермак, судя по тому, что высказано нами выше и что еще более подробно будет сказано ниже о его походе в Сибирь, был несомненно человек выдающегося ума и характера; человек, если можно так выразиться, с государственным складом ума, хотя в то же время не более как разбойник и разбойник при том со всеми несимпатичными особенностями человека этого ремесла. Поведение его на Волге и за тем на службе у Строгановых мы уже знаем; таковым же он остался и на службе за Уралом в Сибири. Вид рыцаря без страха и упрека, каковым стараются выставить Ермака многие, особенно из старых наших историков, совсем ему не к лицу. «Обет доблести и целомудрия» будто бы наложенный им на себя с дружиною при выступлении в Сибирь, равно как и клятву «честным людям» Строгановым «идти с миром очистить землю сибирскую и выгнать безбожного салтана Кучума», дабы тем самым «свергнуть с себя опалу делами честными, заслугою государственною и променять имя смелых грабителей на имя доблестных воинов отечества» [4], как то красноречиво повествует между прочим и знаменитый историограф наш Карамзин, хотя бы-то и на основании некоторых из летописных данных, следует признать несомненно не более как красивыми фразами, не имеющими никакой исторической достоверности. Нет никаких данных к тому, чтобы допустить мысль, что издавна известный своим беззастенчивым удальством разбойничий атаман Ермак вдруг по какому-то волшебству обратился в доблестного рыцаря без страха и упрека. Такие чудные обращения возможны только в сказках и поэтических мечтаниях, а не в действительной жизни.
Смотря на дело проще, можно допустить разве только соглашение волжских удальцов с Строгановыми относительно захвата зауральско-сибирской страны общими силами; захвата, конечно, не в высоко-государственных целях и не в видах царского прощения, в котором Ермак, забравшись в не досягаемые для царских войск приуральские дебри, совсем не нуждался, а для собственных выгод той и другой из согласившихся сторон. Конечно, Ермак и его сподвижники не прочь были в своих похождениях прикрыться знаменем царских слуг; прикрыться с тем большим основанием, что, как мы знаем, Строгановым царским указом разрешено было как набирать к себе в службу вольных казаков, так и подводить при посредстве их, окрестных инородцев под русскую власть. Личные и, несомненно, вполне себялюбивые цели казаков и их главы в данном случае вполне сходились с государственными и потому несомненно, что забирая и обирая то тех, то других из сибирских и приуральских инородцев, Ермак с неподдельной гордостью мог думать и говорить, что он делает дело по меньшей мере не противное царским видам и чем далее он шел в глубь страны, чем больше покорял и облагал инородцев ясаком [5], тем больше укоренялся в этой мысли; несомненно, что Ермак к концу похода был уже далеко не тот Ермак, которого мы знали на Волге и даже в приуральском крае. Теми же глазами людей, покоряемых не вольными разбойниками, а царскими слугами, смотрели на Ермака и его сподвижников и сами инородцы с их властителем Ку-чумом. По крайней мере нам неизвестно ни одного случая где бы Кучум печаловался перед Московским царем на подвиги ермаковцев, подобно тому, как соседи его ногайцы неоднократно жаловались в Москву на самовольные похождения донских и яицких казаков на Волге, Урале и в степях [6]. Сознание совпадения в данном случае личных желаний вольницы с пользами государства и было той мощною силой, которая поддерживала Ермака с его дружиною во всех трудных случаях действительно замечательного их похода в Сибирь.
Судя по летописным сказаниям, зауральско-сибирская экспедиция Ермака обставлена была весьма предусмотрительно, как в хозяйственном, так и в чисто военном отношениях, и по части продовольствия, и по части оружия. Даже в военно-административном отношении сподвижники Ермака были поделены, если верить летописцам, на сотни или атаманства во главе с атаманами, при особых знаменах, полусотни с пятидесятниками и десятки с десятниками. Численность отряда при переходе за Урал, повидимому, не превышала 800 человек, в числе которых до 500 человек были волжские пришельцы, а 300 человек строгановские служилые люди: разных наименований казаки, беглые литовцы, пленные немцы и прочий призывной или приборный сброд прикамских именитых людей [7].
Нечего говорить о том, что как сам Ермак, так и все его сподвижники были пешие, а не конные. Передвижение совершалось на стругах или лодках, которых, полагая примерно по 15-20-ти человек на струг, понадобилось до 60 ти штук. На них же весся и весь воинский и продовольственный запас оружия, доспехов, свинца, зелья, хлеба, соли и проч. Вооружение было несомненно смешанное, кому что Бог послал, кто что промыслил; и огнестрельное и холодное, копья, топоры, саадаки. Большим заблуждением будет, основываясь на наивных воззрениях летописцев, предполагать, что Ермак и его сподвижники явились в Сибирь как нечто необычайное, наводившее на местных дикарей не только панический, но и суеверный страх [8]. Россказни о русском оружии как даре богов поражающем «огнем и громом смертоносным без видимых стрел» - могли конечно наводить религиозный страх только на женщин, ничего не видавших и не слыхавших, или лучше сказать не хотевших слышать об этом оружии. Большинство же сибирского населения несомненно если само не видело и не испытало его, то знало об нем по слухам.
[1] Русский Вестник 1889 г. № 9-й.
[2] https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Краткая_сибирская_летопись_(Кунгурская)_изд._1880.djvu .
[3] Кстати, у Есипова (цитирую по Невольсину, который в приложении приводит обширные цитаты) «Приидоша с Волги атаманы и казаки, Ермак Тимофеев поволской с товарищи». По правилам того времени писали, например: «Ермак Тимофеев сын Поволской». То есть, Поволский вполне может быть фамилией. Атаманы же у Савы Есипова везде зовутся «волскими» (примеч. ред.).
[4] Карамзин. История Государства Российского т. IX. Спб. 1852 г.
[5] Яса́к (монг. засаг «власть»; тат. ясак - натуральная подать, башк. яһаҡ «подать, налог») - в России XV - начала XX века натуральный налог с народов Сибири и Севера, главным образом пушниной (примеч. ред.).
[6] См. ист. Карамзина. примеч. 603: «Приходили государевы казаки сего лета (1580-1581 г.) и Срайчик (на р. Урале близь ее устья) воевали и сожгли, не токмо что людей живых секли и мертвых из земли выимали и гроба их разоряли». Дела Ногайские 1581 г.
[7] На мнении сибирского историографа Миллера о том, что начальная численность дружины Ермака доходила до 6000 и более человек, мы не останавливаемся, в виду ее очевидной несообразности для похода в пустыне каковую представляла собою тогдашняя Сибирь. Такой отряд, не говоря о крайней его неповоротливости, можно сказать, сам бы себя съел.
[8] К тем же выводам приходят современные исследователи. Смотри, например, Матвеев А.В. Татауров С.Ф. «Сибирское ханство и огнестрельное оружие» (примеч. ред.).