чтиво, Салли Манн
серия Proud Flesh, здесь
Я - женщина, которая смотрит. В традиционных сюжетах смотрящие женщины, в особенности те, которые пристально смотрели на мужчин, наказывались. Вспомните несчастную Психею, навеки наказанную за то, что она осмелилась приподнять фонарь, чтобы увидеть своего возлюбленного.
Я вспоминаю бесчисленных мужчин, от Боннара до Каллахана, фотографировавших своих жен и возлюбленных, но я затрудняюсь найти параллельные примеры среди фотографов моего пола. Оценивающий взгляд на мужчину, взгляд в глаза на улице, просьба сфотографировать его, изучить его тело, всегда рассматривались как бесстыдство со стороны женщины, в то время, как те же действия со стороны мужчины повсеместны и даже ожидаемы.
Я пристально смотрю на своего мужа с тех самых пор, когда он впервые вошел в комнату, где я сидела на засиженном синельном диване в какой-то студенческой квартире. Мои глаза остановились на нем с живым интересом, украдкой изучая этого высокого человека. Через полгода мы поженились. Это было сорок лет назад, и первое, что я сделала - я его сфотографировала.
Но эта длинная история никак не облегчила мою работу над "Гордой плотью". Вы можете реторически ходить вокруг да около, но в корне любой интеракции между фотографом и моделью лежит эксплуатация, даже сорок лет спустя. И Ларри, и я - мы оба понимаем наскольно этически сложен и могуществен акт взятия фото, насколько он нагружен такими понятиями, как честность, ответственность, сила и соучастие, и что очень много хороших образов приходят, так или иначе, благодаря модели.
Это свидетельствует об огромном достоинстве и смелости Ларри - то, что он позволил мне сделать эти фото. Вполне возможно, что боги выбили бы фонарь из моей поднятой руки, когда передо мной лежал мужчина, нагой и незащищенный как несчастный, растянувшийся на мифической горе, кишащей хищниками. В нашем возрасте, когда пик жизни уже позади, и мы остаемся с нашими сухожилиями и дряблостью тела, Ларри несет с высоким божественным благородством скорбь от позднего натиска мускульной дистрофии. То, что он сделал это с такой готовностью - это одновременно трогательно и пугающе.
На большинстве снимков - вещи, которые я люблю, которые меня очаровывают и трогают, но это не означает, что мне их легко видеть или делать. Как у Флобера, у меня есть две святые вещи в работе: греховность и совершенство - первая обычно врожденная, второй приходится добиваться. Помимо обычного "совпадения случайностей", которые порой награждают работу, занятие искусством требует упорства, нелепого сочетания в характере птички колибри и бульдозера и, более всего, практики. Практики наблюдения.
Я смотрю все время на людей и места, к которым я неравнодушна, я смотрю одновременно и с пылкой страстью, и с откровенной эстетической, холодной оценкой. Я смотрю со страстью глаза и сердца, но в этом пылком сердце должнен быть еще и кусок льда.
И так это было, в огне и льде, с камином в студии, будучи далеко не лучшим светом, в холодный зимний вечер, когда Ларри и я начали исследовать, что такое старение, чтобы дать солнечному свету сладострастно упасть на все еще красивые формы и вновь проводить вместе тихие вечера. Без телефона, без детей, с двумя глотками бурбона, запахом другого человека, вдвоем - все еще любящие, все еще работающие.