Я "над пропастью во ржи" Сэлинжера
Скачала наконец-то отрывки рассказа Дж.Селинжера "Над пропастью во ржи", в которых я буду играть в литературном спектакле.
Джером СЭЛИНДЖЕР
НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ
Ведьмы
За соседним столиком сидели три девицы лет под тридцать. Все три были довольно уродливые, и по их шляпкам сразу было видно, что они приезжие. Но одна, блондинка, была не так уж плоха. Что-то в ней было забавное, но, только я стал на нее поглядывать, подошел официант.
Я заказал виски с содовой, но велел не разбавлять - говорил я нарочно быстро, а то, когда мечешься и мямлишь, можно подумать, что ты несовершеннолетний, и тогда тебе спиртного не дадут. И все равно он стал придираться.
- Простите, сэр, - говорит, - но нет ли у вас какого-нибудь удостоверения, что вы совершеннолетний? Может быть, у вас при себе шоферские права?
Я посмотрел на него ледяным взглядом, как будто он меня смертельно оскорбил, и говорю:
- Разве я похож на несовершеннолетнего?
- Простите, сэр, но у нас есть распоряжение...
- Ладно, ладно, - говорю, а сам думаю: "Ну его к черту!" - Дайте мне
кока-колы.
- Вы не можете подбавить капельку рома? - Я его попросил очень вежливо, ласково.
- Как я могу сидеть в таком месте трезвый? Вы не можете подбавить хоть капельку рома?
- Простите, сэр, никак нельзя! - И ушел. Но он не виноват. Он может потерять работу, если подаст спиртное несовершеннолетнему. А я, к несчастью, несовершеннолетний.
Опять я стал посматривать на этих ведьм за соседним столиком. Вернее,на блондинку. Те две были страшные, как смертный грех. Но я не глазел как дурак. Наоборот, я их окинул равнодушным взором. И что же, по-вашему, они сделали? Стали хихикать как идиотки! Наверно, решили, что я слишком молод, чтобы строить глазки. Мне стало ужасно досадно - жениться я хочу на них
что ли? Надо было бы обдать их презрением, но мне страшно хотелось танцевать. Иногда мне ужасно хочется потанцевать - и тут захотелось. Я наклонился к ним и говорю:
- Девушки, не хотите ли потанцевать? - Вежливо спросил, очень светским тоном. А они, дуры, всполошились. И опять захихикали. Честное слово, форменные идиотки. - Пойдемте потанцуем! - говорю. - Давайте по очереди. Ну как? Потанцуем? - Ужасно мне хотелось танцевать.
В конце концов блондинка встала, видно, поняла, что я обращаюсь главным образом к ней. Мы вышли на площадку. А те две чучелы закатились как в истерике. С такими только с горя свяжешься.
Но игра стоила свеч. Как эта блондинка танцевала! Лучшей танцорки я в жизни не встречал. Знаете, иногда она - дура, а танцует, как бог. А бывает, что умная девчонка либо сама норовит тебя вести, либо так плохо танцует, что только и остается сидеть с ней за столиком и напиваться.
- Вы здорово танцуете! - говорю я блондинке. - Вам надо бы стать профессиональной танцоркой. Честное слово! Я как-то раз танцевал с профессионалкой, но вы во сто раз лучше. Слыхали про Марко и Миранду?
- Что? - Она даже не слушала меня. Все время озиралась.
- Я спросил, вы слыхали про Марко и Миранду?
- Не знаю. Нет. Не слыхала.
- Они танцоры. Она танцовщица. Не очень хорошая. То есть она делает что полагается, и все-таки это не очень здорово. Знаете, как
почувствовать, что твоя дама здорово танцует?
- Чего это? - переспросила она. Она совершенно меня не слушала, внимания не обращала.
- Я говорю, знаете, как почувствовать, что дама здорово танцует?
- Ага...
- Видите, я держу руку у вас на спине. Так вот, если забываешь, что у тебя под рукой и где у твоей дамы ноги, руки и все вообще, значит, она здорово танцует!
Она и не слыхала, что я говорю. Я решил замолчать. Мы просто танцевали - и все. Ох, как эта дура танцевала! Бадди Сингер и его дрянной оркестр играли "Есть лишь одно на свете..." - и даже они не смогли испортить эту вещь. Танцевал я просто, без фокусов - ненавижу, когда вытворяют всякие фокусы во время танцев, - но я ее совсем закружил, и она слушалась отлично. Я-то по глупости думал, что ей тоже приятно танцевать, и вдруг она стала пороть какую-то чушь.
- Знаете, мы с подругами вчера вечером видели Питера Лорре, - говорит. - Киноактера. Живого! Он покупал газету. Такой хорошенький!
- Вам повезло, - говорю, - да, вам крупно повезло. Вы это понимаете?
- Настоящая идиотка. Но как танцует! Я не удержался и поцеловал ее в макушку, эту дуру, прямо в пробор. А она обиделась!
- Это еще что такое?
- Ничего. Просто так. Вы здорово танцуете, - сказал я. - У меня есть
сестренка, она, чертенок, только в четвертом классе. Вы не хуже ее
танцуете, а уж она танцует - чертям тошно!
- Пожалуйста, не выражайтесь!
Тоже мне леди! Королева, черт побери!
- Откуда вы приехали? - спрашиваю. Не отвечает. Глазеет во все стороны - видно, ждет, что явится сам Питер Лорре.
- Откуда вы приехали? - повторяю.
- Чего?
- Откуда вы приехали? Вы не отвечайте, если вам не хочется. Не
утруждайтесь, прошу вас!
- Из Сиэттла, штат Вашингтон, - говорит. Снизошла, сделала одолжение!
- Вы отличная собеседница, - говорю. - Вам это известно?
- Чего это?
Я не стал повторять. Все равно до нее не доходит.
- Хотите станцевать джиттербаг, если будет быстрая музыка? Настоящий честный джиттербаг, без глупостей - не скакать, а просто потанцевать. Если сыграют быструю, все сядут, кроме старичков и толстячков, нам места
хватит. Ладно?
- Да мне все одно, - говорит. - Слушьте, а сколько вам лет?
Мне вдруг стало досадно.
- О черт, зачем все портить? - Мне уже двенадцать. Я только дьявольски большого роста.
- Слушьте, я вас просила не чертыхаться. Ежели будете чертыхаться, я могу уйти к своим подругам, поняли?
Я стал извиняться как сумасшедший, оттого оркестр заиграл быстрый танец. Она пошла со мной танцевать джиттербаг - очень пристойно, легко.
Здорово она танцевала, честное слово. Слушалась - чуть дотронешься. А когда она крутилась, у нее так мило вертелся задик, просто прелесть.
Здорово, ей-богу. Я чуть в нее не влюбился, пока мы танцевали. Беда мне с этими девчонками. Иногда на нее и смотреть не хочется, видишь, что она дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь. Ох эти
девчонки, черт бы их подрал. С ума могут свести. Меня не пригласили сесть к их столику - от невоспитанности, конечно, а я все-таки сел. Блондинку, с которой я танцевал, звали Бернис Крабс или Кребс. А тех, некрасивых, звали Марти и Лаверн. Я сказал, что меня зовут Джим Стил, нарочно сказал. Попробовал я завести с ними умный разговор, но это оказалось невозможным. Их и силком нельзя было бы заставить говорить.
Одна глупее другой. И все время озираются, как будто ждут, что сейчас в зал ввалится толпа кинозвезд. Они, наверно, подумали, что кинозвезды,когда приезжают в Нью-Йорк, все вечера торчат в "Сиреневом зале", а не в "Эль-Марокко" или в "Сторк-клубе". Еле-еле добился, где они работают в своем Сиэттле. Оказывается, все три работали в одном страховом обществе. Я спросил, нравится ли им их работа, но разве от этих дур можно было чего-нибудь добиться? Я думал, что эти две уродины, Марти и Лаверн, - сестры, но они ужасно обиделись, когда я их спросил. Понятно, что каждая не хотела быть похожей на другую, это законно, но все-таки меня смех
разбирал.
Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна уродина, Лаверн, не так уж плохо танцевала, но вторая Марти, - убийственно. С ней танцевать - все равно что таскать по залу статую Свободы. Надо было что-то придумать,
чтоб не так скучно было таскать ее. И я ей сказал, что Гэри Купер, киноартист, идет вон там по залу.
- Где, где? - Она страшно заволновалась. - Где он?
- Эх, прозевали! Он только что вышел. Почему вы сразу не посмотрели, когда я сказал?
Она даже остановилась и стала смотреть через головы, не видно ли его.
- Да где же он? - говорит. Она чуть не плакала, вот что я наделал.
Мне ужасно стало ее жалко - зачем я ее надул. Есть люди, которых нельзя обманывать, хоть они того и стоят.
А смешнее всего было, когда мы вернулись к столику. Марти сказала, что Гэри Купер был здесь. Те две - Лаверн и Бернис - чуть не покончили с собой, когда услыхали. Расстроились, спрашивают Марти, видела ли она его.
А Марти говорит - да, только мельком. Вот дурища!
Бар закрывался, и я им заказал по две порции спиртного на брата, асебе две кока-колы. Весь их стол был заставлен стаканами. Одна уродина,Лаверн, все дразнила меня, что я пью только кока-колу. Блестящий юмор. Она и Марти пили прохладительное - в декабре, черт меня возьми! Ничего они не понимали. А блондинка Бернис дула виски с содовой. Пила как лошадь. И все три то и дело озирались - искали киноартистов. Они даже друг с другом не разговаривали. Эта Марти еще говорила больше других. И все время несла какую-то унылую пошлятину, например, уборную называла "одно местечко", а старого облезлого кларнетиста из оркестра называла "душкой", особенно когда он встал и пропищал что-то невнятное. А кларнет называла "дудочкой".
Ужасная пошлячка. А вторая уродина, Лаверн, воображала, что она страшно остроумная. Все просила меня позвонить моему папе и спросить, свободен ли он сегодня вечером. Все спрашивала - не ушел ли мой папа на свидание.
Ч_е_т_ы_р_е_ раза спросила - удивительно остроумно. А Бернис, блондинка, все молчала. Спросишь ее о чем-нибудь, она только переспрашивает: "Чего это?" Просто на нервы действует.
И вдруг они все три допили и встали, говорят - пора спать. Говорят, им завтра рано вставать, они идут на первый сеанс в Радио-сити, в мюзик-холл. Я просил их посидеть немножко, но они не захотели. Пришлось попрощаться. Я им сказал, что отыщу их в Сиэттле, если туда попаду. Но вряд ли! То есть вряд ли я их стану искать.
За все вместе с сигаретами подали счет почти на тринадцать долларов. По-моему, они могли хотя бы сказать, что сами заплатят за все, что они выпили до того, как я к ним подсел. Я бы, разумеется, не разрешил им платить, но предложить они могли бы. Впрочем, это ерунда. Уж очень они были глупы, да еще эти жалкие накрученные шляпки. У меня настроение
испортилось, когда я подумал, что они хотят рано вставать, чтобы попасть на первый сеанс в Радио-сити. Только представьте себе, что такая вот особа в ужасающей шляпке приехала в Нью-Йорк бог знает откуда - из какого-нибудь Сиэттла - только для того, чтобы встать чуть свет и пойти смотреть дурацкую программу в Радио-сити, и от этого так скверно становится на душе, просто вынести невозможно. Я бы им всем троим заказал по с т о рюмок, только бы они мне этого не говорили.
Гардеробщица
Когда я наконец встал с радиатора и пошел в гардеробную, я разревелся. Без всякой причины - шел и ревел. Наверно, оттого, что мне было очень уж одиноко и грустно. А когда я подошел к гардеробу, я не мог найти свой номер. Но гардеробщица оказалась очень славной. Отдала пальто без номера. И пластинку "Крошка Шерли Бинз", я ее так и носил с собой.
Хотел дать гардеробщице доллар за то, что она такая славная, но она не взяла. Все уговаривала, чтобы я шел домой и лег спать. Я попытался было назначить ей свидание, но она не захотела. Сказала, что годится мне в матери. А я показываю свои седые волосы и говорю, что мне уже сорок четыре года - в шутку, конечно. Она была очень хорошая. Ей даже понравилась моя
дурацкая охотничья шапка. Велела мне надеть ее, потому что у меня волосы были совсем мокрые. Славная женщина.
Джером СЭЛИНДЖЕР
НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ
Ведьмы
За соседним столиком сидели три девицы лет под тридцать. Все три были довольно уродливые, и по их шляпкам сразу было видно, что они приезжие. Но одна, блондинка, была не так уж плоха. Что-то в ней было забавное, но, только я стал на нее поглядывать, подошел официант.
Я заказал виски с содовой, но велел не разбавлять - говорил я нарочно быстро, а то, когда мечешься и мямлишь, можно подумать, что ты несовершеннолетний, и тогда тебе спиртного не дадут. И все равно он стал придираться.
- Простите, сэр, - говорит, - но нет ли у вас какого-нибудь удостоверения, что вы совершеннолетний? Может быть, у вас при себе шоферские права?
Я посмотрел на него ледяным взглядом, как будто он меня смертельно оскорбил, и говорю:
- Разве я похож на несовершеннолетнего?
- Простите, сэр, но у нас есть распоряжение...
- Ладно, ладно, - говорю, а сам думаю: "Ну его к черту!" - Дайте мне
кока-колы.
- Вы не можете подбавить капельку рома? - Я его попросил очень вежливо, ласково.
- Как я могу сидеть в таком месте трезвый? Вы не можете подбавить хоть капельку рома?
- Простите, сэр, никак нельзя! - И ушел. Но он не виноват. Он может потерять работу, если подаст спиртное несовершеннолетнему. А я, к несчастью, несовершеннолетний.
Опять я стал посматривать на этих ведьм за соседним столиком. Вернее,на блондинку. Те две были страшные, как смертный грех. Но я не глазел как дурак. Наоборот, я их окинул равнодушным взором. И что же, по-вашему, они сделали? Стали хихикать как идиотки! Наверно, решили, что я слишком молод, чтобы строить глазки. Мне стало ужасно досадно - жениться я хочу на них
что ли? Надо было бы обдать их презрением, но мне страшно хотелось танцевать. Иногда мне ужасно хочется потанцевать - и тут захотелось. Я наклонился к ним и говорю:
- Девушки, не хотите ли потанцевать? - Вежливо спросил, очень светским тоном. А они, дуры, всполошились. И опять захихикали. Честное слово, форменные идиотки. - Пойдемте потанцуем! - говорю. - Давайте по очереди. Ну как? Потанцуем? - Ужасно мне хотелось танцевать.
В конце концов блондинка встала, видно, поняла, что я обращаюсь главным образом к ней. Мы вышли на площадку. А те две чучелы закатились как в истерике. С такими только с горя свяжешься.
Но игра стоила свеч. Как эта блондинка танцевала! Лучшей танцорки я в жизни не встречал. Знаете, иногда она - дура, а танцует, как бог. А бывает, что умная девчонка либо сама норовит тебя вести, либо так плохо танцует, что только и остается сидеть с ней за столиком и напиваться.
- Вы здорово танцуете! - говорю я блондинке. - Вам надо бы стать профессиональной танцоркой. Честное слово! Я как-то раз танцевал с профессионалкой, но вы во сто раз лучше. Слыхали про Марко и Миранду?
- Что? - Она даже не слушала меня. Все время озиралась.
- Я спросил, вы слыхали про Марко и Миранду?
- Не знаю. Нет. Не слыхала.
- Они танцоры. Она танцовщица. Не очень хорошая. То есть она делает что полагается, и все-таки это не очень здорово. Знаете, как
почувствовать, что твоя дама здорово танцует?
- Чего это? - переспросила она. Она совершенно меня не слушала, внимания не обращала.
- Я говорю, знаете, как почувствовать, что дама здорово танцует?
- Ага...
- Видите, я держу руку у вас на спине. Так вот, если забываешь, что у тебя под рукой и где у твоей дамы ноги, руки и все вообще, значит, она здорово танцует!
Она и не слыхала, что я говорю. Я решил замолчать. Мы просто танцевали - и все. Ох, как эта дура танцевала! Бадди Сингер и его дрянной оркестр играли "Есть лишь одно на свете..." - и даже они не смогли испортить эту вещь. Танцевал я просто, без фокусов - ненавижу, когда вытворяют всякие фокусы во время танцев, - но я ее совсем закружил, и она слушалась отлично. Я-то по глупости думал, что ей тоже приятно танцевать, и вдруг она стала пороть какую-то чушь.
- Знаете, мы с подругами вчера вечером видели Питера Лорре, - говорит. - Киноактера. Живого! Он покупал газету. Такой хорошенький!
- Вам повезло, - говорю, - да, вам крупно повезло. Вы это понимаете?
- Настоящая идиотка. Но как танцует! Я не удержался и поцеловал ее в макушку, эту дуру, прямо в пробор. А она обиделась!
- Это еще что такое?
- Ничего. Просто так. Вы здорово танцуете, - сказал я. - У меня есть
сестренка, она, чертенок, только в четвертом классе. Вы не хуже ее
танцуете, а уж она танцует - чертям тошно!
- Пожалуйста, не выражайтесь!
Тоже мне леди! Королева, черт побери!
- Откуда вы приехали? - спрашиваю. Не отвечает. Глазеет во все стороны - видно, ждет, что явится сам Питер Лорре.
- Откуда вы приехали? - повторяю.
- Чего?
- Откуда вы приехали? Вы не отвечайте, если вам не хочется. Не
утруждайтесь, прошу вас!
- Из Сиэттла, штат Вашингтон, - говорит. Снизошла, сделала одолжение!
- Вы отличная собеседница, - говорю. - Вам это известно?
- Чего это?
Я не стал повторять. Все равно до нее не доходит.
- Хотите станцевать джиттербаг, если будет быстрая музыка? Настоящий честный джиттербаг, без глупостей - не скакать, а просто потанцевать. Если сыграют быструю, все сядут, кроме старичков и толстячков, нам места
хватит. Ладно?
- Да мне все одно, - говорит. - Слушьте, а сколько вам лет?
Мне вдруг стало досадно.
- О черт, зачем все портить? - Мне уже двенадцать. Я только дьявольски большого роста.
- Слушьте, я вас просила не чертыхаться. Ежели будете чертыхаться, я могу уйти к своим подругам, поняли?
Я стал извиняться как сумасшедший, оттого оркестр заиграл быстрый танец. Она пошла со мной танцевать джиттербаг - очень пристойно, легко.
Здорово она танцевала, честное слово. Слушалась - чуть дотронешься. А когда она крутилась, у нее так мило вертелся задик, просто прелесть.
Здорово, ей-богу. Я чуть в нее не влюбился, пока мы танцевали. Беда мне с этими девчонками. Иногда на нее и смотреть не хочется, видишь, что она дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь. Ох эти
девчонки, черт бы их подрал. С ума могут свести. Меня не пригласили сесть к их столику - от невоспитанности, конечно, а я все-таки сел. Блондинку, с которой я танцевал, звали Бернис Крабс или Кребс. А тех, некрасивых, звали Марти и Лаверн. Я сказал, что меня зовут Джим Стил, нарочно сказал. Попробовал я завести с ними умный разговор, но это оказалось невозможным. Их и силком нельзя было бы заставить говорить.
Одна глупее другой. И все время озираются, как будто ждут, что сейчас в зал ввалится толпа кинозвезд. Они, наверно, подумали, что кинозвезды,когда приезжают в Нью-Йорк, все вечера торчат в "Сиреневом зале", а не в "Эль-Марокко" или в "Сторк-клубе". Еле-еле добился, где они работают в своем Сиэттле. Оказывается, все три работали в одном страховом обществе. Я спросил, нравится ли им их работа, но разве от этих дур можно было чего-нибудь добиться? Я думал, что эти две уродины, Марти и Лаверн, - сестры, но они ужасно обиделись, когда я их спросил. Понятно, что каждая не хотела быть похожей на другую, это законно, но все-таки меня смех
разбирал.
Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна уродина, Лаверн, не так уж плохо танцевала, но вторая Марти, - убийственно. С ней танцевать - все равно что таскать по залу статую Свободы. Надо было что-то придумать,
чтоб не так скучно было таскать ее. И я ей сказал, что Гэри Купер, киноартист, идет вон там по залу.
- Где, где? - Она страшно заволновалась. - Где он?
- Эх, прозевали! Он только что вышел. Почему вы сразу не посмотрели, когда я сказал?
Она даже остановилась и стала смотреть через головы, не видно ли его.
- Да где же он? - говорит. Она чуть не плакала, вот что я наделал.
Мне ужасно стало ее жалко - зачем я ее надул. Есть люди, которых нельзя обманывать, хоть они того и стоят.
А смешнее всего было, когда мы вернулись к столику. Марти сказала, что Гэри Купер был здесь. Те две - Лаверн и Бернис - чуть не покончили с собой, когда услыхали. Расстроились, спрашивают Марти, видела ли она его.
А Марти говорит - да, только мельком. Вот дурища!
Бар закрывался, и я им заказал по две порции спиртного на брата, асебе две кока-колы. Весь их стол был заставлен стаканами. Одна уродина,Лаверн, все дразнила меня, что я пью только кока-колу. Блестящий юмор. Она и Марти пили прохладительное - в декабре, черт меня возьми! Ничего они не понимали. А блондинка Бернис дула виски с содовой. Пила как лошадь. И все три то и дело озирались - искали киноартистов. Они даже друг с другом не разговаривали. Эта Марти еще говорила больше других. И все время несла какую-то унылую пошлятину, например, уборную называла "одно местечко", а старого облезлого кларнетиста из оркестра называла "душкой", особенно когда он встал и пропищал что-то невнятное. А кларнет называла "дудочкой".
Ужасная пошлячка. А вторая уродина, Лаверн, воображала, что она страшно остроумная. Все просила меня позвонить моему папе и спросить, свободен ли он сегодня вечером. Все спрашивала - не ушел ли мой папа на свидание.
Ч_е_т_ы_р_е_ раза спросила - удивительно остроумно. А Бернис, блондинка, все молчала. Спросишь ее о чем-нибудь, она только переспрашивает: "Чего это?" Просто на нервы действует.
И вдруг они все три допили и встали, говорят - пора спать. Говорят, им завтра рано вставать, они идут на первый сеанс в Радио-сити, в мюзик-холл. Я просил их посидеть немножко, но они не захотели. Пришлось попрощаться. Я им сказал, что отыщу их в Сиэттле, если туда попаду. Но вряд ли! То есть вряд ли я их стану искать.
За все вместе с сигаретами подали счет почти на тринадцать долларов. По-моему, они могли хотя бы сказать, что сами заплатят за все, что они выпили до того, как я к ним подсел. Я бы, разумеется, не разрешил им платить, но предложить они могли бы. Впрочем, это ерунда. Уж очень они были глупы, да еще эти жалкие накрученные шляпки. У меня настроение
испортилось, когда я подумал, что они хотят рано вставать, чтобы попасть на первый сеанс в Радио-сити. Только представьте себе, что такая вот особа в ужасающей шляпке приехала в Нью-Йорк бог знает откуда - из какого-нибудь Сиэттла - только для того, чтобы встать чуть свет и пойти смотреть дурацкую программу в Радио-сити, и от этого так скверно становится на душе, просто вынести невозможно. Я бы им всем троим заказал по с т о рюмок, только бы они мне этого не говорили.
Гардеробщица
Когда я наконец встал с радиатора и пошел в гардеробную, я разревелся. Без всякой причины - шел и ревел. Наверно, оттого, что мне было очень уж одиноко и грустно. А когда я подошел к гардеробу, я не мог найти свой номер. Но гардеробщица оказалась очень славной. Отдала пальто без номера. И пластинку "Крошка Шерли Бинз", я ее так и носил с собой.
Хотел дать гардеробщице доллар за то, что она такая славная, но она не взяла. Все уговаривала, чтобы я шел домой и лег спать. Я попытался было назначить ей свидание, но она не захотела. Сказала, что годится мне в матери. А я показываю свои седые волосы и говорю, что мне уже сорок четыре года - в шутку, конечно. Она была очень хорошая. Ей даже понравилась моя
дурацкая охотничья шапка. Велела мне надеть ее, потому что у меня волосы были совсем мокрые. Славная женщина.