(no subject)
В городе ночь. Старая одежда месяц за месяцем трепалась на щуплых формах мальчугана. И сейчас эта формо-ткань окутывает его и проносится в свете фонарей, рисуя мультик тени, бегущей мимо домов, луж, перекрестков, под беззвездным и безлунны небом, несется со всех ног, от страха, стучащего обувью за спиной, молчаливого, назойливого, догоняющего. Он бежит с усилием, ноги не выдерживают темпа биения трепещущего сердца. Большой и темный не отстает.
Провал. Темнота, оцепенение, может быть, слезы, ни звука. Потом - много-много рук и ропот, взволнованный, суетливый. Теплый сладкий чай, одеяло, встревоженные глаза незнакомых женщин. Понемногу растворяющийся в запахе молочной каши страх. Он открывает глаза и ничего, кроме стен и тревоги не видит. Босыми ногами крадется по коридору, беззвучно, потому что, если издать хоть малейший шорох, это значит обнаружить себя в этом месте, где ему не хочется быть. Пока он крадется, его здесь нет.
Вдруг... Знакомый стук: шаг, шаг, шаг, шаг... Снова гонка? Не может быть! Ведь должно же быть спасение! Ведь уже просто нет сил!..
Мальчик садится, обнимает колени тонкими, прозрачными руками, прячет в них лицо.
Шаг, шаг, шаг, шаг... Осторожней... Шаааг, шааааг... Шарк...
Большие ладони сжимают плечи, поднимают в воздух. В груди бусинами ужаса почти до конца нанизана нить крика... Страху - в лицо! Взмах век. Угловатые черты большого человека... Рвется нить и с нежным шорохом, шепотом рассыпаются бусины на пол. Не криком.
Словом "Папа..."
Провал. Темнота, оцепенение, может быть, слезы, ни звука. Потом - много-много рук и ропот, взволнованный, суетливый. Теплый сладкий чай, одеяло, встревоженные глаза незнакомых женщин. Понемногу растворяющийся в запахе молочной каши страх. Он открывает глаза и ничего, кроме стен и тревоги не видит. Босыми ногами крадется по коридору, беззвучно, потому что, если издать хоть малейший шорох, это значит обнаружить себя в этом месте, где ему не хочется быть. Пока он крадется, его здесь нет.
Вдруг... Знакомый стук: шаг, шаг, шаг, шаг... Снова гонка? Не может быть! Ведь должно же быть спасение! Ведь уже просто нет сил!..
Мальчик садится, обнимает колени тонкими, прозрачными руками, прячет в них лицо.
Шаг, шаг, шаг, шаг... Осторожней... Шаааг, шааааг... Шарк...
Большие ладони сжимают плечи, поднимают в воздух. В груди бусинами ужаса почти до конца нанизана нить крика... Страху - в лицо! Взмах век. Угловатые черты большого человека... Рвется нить и с нежным шорохом, шепотом рассыпаются бусины на пол. Не криком.
Словом "Папа..."