Александр Скобов: кошмар распада империи преследовал многих ее правителей.
Империя: порочность и непрочность
Во всем, что изрыгает путинский режим устами своего главаря и его ближайших подручных, его критики привыкли видеть исключительно пропагандистские манипуляции. Действительно, обитатели Кремля дали более чем достаточно поводов воспринимать их как людей, которые никогда не говорят то, что думают, и никогда сами не верят в то, что говорят.
И когда диктатор заговорил об угрозе "раскассирования" России злокозненным Западом и утери русскими своей идентичности (будут московиты, уральцы и т.д.), это было воспринято как очередная "пугалка" для российского обывателя, призванная оправдать развязанную Путиным агрессивную войну: если не "упредим" их, они нас "раскассируют".
Между тем, кошмар распада империи преследовал многих ее правителей. И далеко не только самых отталкивающих. Незадолго до гибели Александра II либеральная часть его приближенных в очередной раз попыталась поднять вопрос об "увенчании здания земской реформы" общероссийским представительным органом. То есть об определенном шаге к конституционному правлению. Царь-реформатор ответил, что лично он никакого неприятия конституционного строя не испытывает. И готов бы был в любой момент пожаловать России какую угодно конституцию, если бы не был уверен, что на следующий день Россия распадется на куски.
Обширностью и разнородностью российских территорий обосновывала необходимость сохранения самодержавной формы правления и Екатерина II. Можно, конечно, объяснять все эти страхи нежеланием правителей расставаться с гипнотизирующим их "кольцом всевластия". Но почему не предположить, что они действительно чувствовали бездну под ногами? Чувствовали непрочность всей имперской конструкции, обусловленную каким-то заложенным в ней внутренним пороком. Пороком, который было совершенно непонятно как устранить.
Как и любая империя, российское имперское государство всегда представляло собой совокупность разнородных территорий и народов, объединенных насилием и насилием же удерживаемых под одной властью. В России этот главный принцип построения любой империи выражен особенно ярко в силу протяженности ее пространств, зачастую очень слабо освоенных.
Органические "горизонтальные связи" между находящимися на огромном расстоянии друг от друга областями крайне неразвиты. Это и порождает на теле общества гипертрофированный паразитический нарост - организованный во "властную вертикаль" военно-бюрократический правящий класс. Этот нарост начинает жить исключительно ради собственного расширенного воспроизводства, высасывая ресурсы из подвластной ему страны и тем лишая ее перспективы нормального развития.
Стремясь подчинить все "вертикальному" управлению, имперский правящий класс прямо мешает естественному зарождению горизонтальных связей между различными частями империи. Любое ослабление его власти (например, через правовые, конституционные ограничения, политические и гражданские свободы) тут же усиливает существующие в любом "сборном" государстве центробежные тенденции. И эти тенденции не могут быть скомпенсированы также существующими в любом "сборном" государстве выгодами от общего политического, правового и экономического пространства.
Впрочем, империю скрепляет не только пресловутая "вертикаль". Ее "государствообразующему народу", униженному и угнетенному, как и все прочие народы империи, имперский правящий класс предлагает в качестве компенсации чувство принадлежности к чему-то большому и сильному. Иллюзию сопричастности к власти над другими. Чувство превосходства над другими, самоощущение "старшего брата".
Это порождает великодержавное самодовольство, отравляющее сознание русского человека, уродующее его нравственно. Превращающее его в хама, держиморду, насильника и, в сущности, в подлеца (Ленин), который уверен в своем праве принуждать к любви и покорности тех, кого он считает "братьями меньшими". Получающего удовольствие от подавления и унижения других.
Органическая связь имперского характера российского государства и пронизывающей всю систему общественных отношений авторитарной традицией очевидна. С этим же связано и неизбывное российское антизападничество. Причем Запад воспринимается не просто как "геополитический конкурент", с которым идет борьба за ресурсы, а как носитель и рассадник ложных (еретических, сатанинских) ценностей суверенитета личности и ограниченной правом власти. Эти ценности рассматриваются как прямая угроза патриархально-авторитарной империи и действительно таковыми являются.
От состояния "осажденной крепости" имперская Россия легко переходит в состояние "крестового похода" с целью уничтожения "гнезда греха и порока". А вот попытки отказаться как от авторитаризма, так и от антизападничества всегда порождали в российском государстве мощные дезинтеграционные процессы. Стремление правящей элиты эти процессы подавить неотвратимо возвращали страну и к авторитаризму, и к антизападничеству. И так по кругу.
Российская империя не может быть либеральной. И она не может стать частью западной цивилизационной общности. Во всяком случае, целиком она в "Запад" не заходит, несмотря на то, что русская культура была и остается европейской. Тут блюстители имперских скреп могут не беспокоиться. А что если по частям?
Вот это и является истинным кошмаром хранителей имперства. Пугая народ московитами и уральцами, Путин проговаривается о том, чего он боится на самом деле. Не кровавых междоусобиц, которые могут последовать за распадом. Не появления десятков Кущевок со своими Цапками. Путин боится, что имперская идентичность без поддержки авторитарной власти будет легко вытеснена идентичностью региональной. И вот тогда "проклятый Запад" втянет в себя "русский мир" по частям.
Упомянутая Путиным перспектива интеграции в Запад отдельных кусков России - это не пугалка для народа. Это подлинный глубинный страх Путина. И первична здесь ненависть к Западу как цивилизации, отвергающей вседозволенность силы.
Само по себе появление московитов, уральцев и т.д. не является чем-то противоестественным или трагичным. Процессы этногенеза никто не отменял. Этнокультурные и языковые общности рождаются, меняются и исчезают. Они смешиваются, сливаются и, наоборот, разделяются. Они могут существовать в форме совокупности полностью самостоятельных политических образований. "Испанский мир" существует в виде более чем двух десятков государств. Каждое из них имеет свои особенности, свою идентичность, но сотни миллионов людей продолжают говорить на испанском языке. То же можно сказать и про "арабский мир".
Другое дело, что в сложившихся конкретно-исторических обстоятельствах распад российской империи может принять самые катастрофические формы. Позорное военное поражение, обрушение государственных институтов. А дальше возможно всё. И междоусобицы, сопровождающиеся выдавливанием с определенных территорий тех, кто оказался в меньшинстве. И локальные "паханаты", управляемые вполне сталинскими "тройками" в составе местного главбандита, местного главмента и местного главпопа.
Можно ли этого избежать? Можно ли переучредить, пересобрать Россию не на имперской, а на демократической, парламентской и подлинно федеративной основе? Именно такой путь предлагают сегодня наиболее авторитетные лидеры антипутинского лагеря - Гарри Каспаров и Михаил Ходорковский в совместной статье в Foreign Affairs и Алексей Навальный в своих "15 пунктах". Однако многие противники путинского режима отнеслись к предложенной программе скептически.
Она действительно вызывает много вопросов. В первую очередь - вопрос о ее практической реализуемости. Кто сказал, что именно сторонники этой программы подхватят власть, выпавшую из рук путинского режима в момент его крушения? И дело не в том, что ее может подобрать условный Гиркин или Пригожин. Вполне возможно, что ее не сможет подобрать никто. Она упадет и разобьется.
Это ведь вопрос о том, в какой степени любая послепутинская власть сможет контролировать политические процессы. И насколько быстро неразвитые, всегда подавлявшиеся горизонтальные связи в обществе смогут заменить распадающиеся "вертикальные связи".
"Мягкий", некатастрофический сценарий демократической пересборки России, вне всякого сомнения, предпочтительнее сопровождающегося смутой неконтролируемого распада. Программа такой пересборки вполне могла бы стать объединяющей антипутинский лагерь "программой-минимум", но при безусловном признании всеми его участниками абсолютной приоритетности ликвидации имперской модели государства. Независимо от того, какой путь этой ликвидации выберет, в конце концов, история.
Пока российская государственность сохраняет имперский характер, в России при режимах любой политической расцветки - при красных, при белых, при зеленых и даже при голубых - будет самовоспроизводиться одна и та же паханско-холуйская модель социальных отношений. Модель, основанная на принципах армейской дедовщины и ее тюремно-лагерных аналогов. Основанная на хамстве, произволе, подавлении и унижении личности, ее нравственном развращении и умственной деградации. И такая Россия всегда будет представлять собой смертельную угрозу прогрессу и миру во всем мире.
Александр Скобов
Во всем, что изрыгает путинский режим устами своего главаря и его ближайших подручных, его критики привыкли видеть исключительно пропагандистские манипуляции. Действительно, обитатели Кремля дали более чем достаточно поводов воспринимать их как людей, которые никогда не говорят то, что думают, и никогда сами не верят в то, что говорят.
И когда диктатор заговорил об угрозе "раскассирования" России злокозненным Западом и утери русскими своей идентичности (будут московиты, уральцы и т.д.), это было воспринято как очередная "пугалка" для российского обывателя, призванная оправдать развязанную Путиным агрессивную войну: если не "упредим" их, они нас "раскассируют".
Между тем, кошмар распада империи преследовал многих ее правителей. И далеко не только самых отталкивающих. Незадолго до гибели Александра II либеральная часть его приближенных в очередной раз попыталась поднять вопрос об "увенчании здания земской реформы" общероссийским представительным органом. То есть об определенном шаге к конституционному правлению. Царь-реформатор ответил, что лично он никакого неприятия конституционного строя не испытывает. И готов бы был в любой момент пожаловать России какую угодно конституцию, если бы не был уверен, что на следующий день Россия распадется на куски.
Обширностью и разнородностью российских территорий обосновывала необходимость сохранения самодержавной формы правления и Екатерина II. Можно, конечно, объяснять все эти страхи нежеланием правителей расставаться с гипнотизирующим их "кольцом всевластия". Но почему не предположить, что они действительно чувствовали бездну под ногами? Чувствовали непрочность всей имперской конструкции, обусловленную каким-то заложенным в ней внутренним пороком. Пороком, который было совершенно непонятно как устранить.
Как и любая империя, российское имперское государство всегда представляло собой совокупность разнородных территорий и народов, объединенных насилием и насилием же удерживаемых под одной властью. В России этот главный принцип построения любой империи выражен особенно ярко в силу протяженности ее пространств, зачастую очень слабо освоенных.
Органические "горизонтальные связи" между находящимися на огромном расстоянии друг от друга областями крайне неразвиты. Это и порождает на теле общества гипертрофированный паразитический нарост - организованный во "властную вертикаль" военно-бюрократический правящий класс. Этот нарост начинает жить исключительно ради собственного расширенного воспроизводства, высасывая ресурсы из подвластной ему страны и тем лишая ее перспективы нормального развития.
Стремясь подчинить все "вертикальному" управлению, имперский правящий класс прямо мешает естественному зарождению горизонтальных связей между различными частями империи. Любое ослабление его власти (например, через правовые, конституционные ограничения, политические и гражданские свободы) тут же усиливает существующие в любом "сборном" государстве центробежные тенденции. И эти тенденции не могут быть скомпенсированы также существующими в любом "сборном" государстве выгодами от общего политического, правового и экономического пространства.
Впрочем, империю скрепляет не только пресловутая "вертикаль". Ее "государствообразующему народу", униженному и угнетенному, как и все прочие народы империи, имперский правящий класс предлагает в качестве компенсации чувство принадлежности к чему-то большому и сильному. Иллюзию сопричастности к власти над другими. Чувство превосходства над другими, самоощущение "старшего брата".
Это порождает великодержавное самодовольство, отравляющее сознание русского человека, уродующее его нравственно. Превращающее его в хама, держиморду, насильника и, в сущности, в подлеца (Ленин), который уверен в своем праве принуждать к любви и покорности тех, кого он считает "братьями меньшими". Получающего удовольствие от подавления и унижения других.
Органическая связь имперского характера российского государства и пронизывающей всю систему общественных отношений авторитарной традицией очевидна. С этим же связано и неизбывное российское антизападничество. Причем Запад воспринимается не просто как "геополитический конкурент", с которым идет борьба за ресурсы, а как носитель и рассадник ложных (еретических, сатанинских) ценностей суверенитета личности и ограниченной правом власти. Эти ценности рассматриваются как прямая угроза патриархально-авторитарной империи и действительно таковыми являются.
От состояния "осажденной крепости" имперская Россия легко переходит в состояние "крестового похода" с целью уничтожения "гнезда греха и порока". А вот попытки отказаться как от авторитаризма, так и от антизападничества всегда порождали в российском государстве мощные дезинтеграционные процессы. Стремление правящей элиты эти процессы подавить неотвратимо возвращали страну и к авторитаризму, и к антизападничеству. И так по кругу.
Российская империя не может быть либеральной. И она не может стать частью западной цивилизационной общности. Во всяком случае, целиком она в "Запад" не заходит, несмотря на то, что русская культура была и остается европейской. Тут блюстители имперских скреп могут не беспокоиться. А что если по частям?
Вот это и является истинным кошмаром хранителей имперства. Пугая народ московитами и уральцами, Путин проговаривается о том, чего он боится на самом деле. Не кровавых междоусобиц, которые могут последовать за распадом. Не появления десятков Кущевок со своими Цапками. Путин боится, что имперская идентичность без поддержки авторитарной власти будет легко вытеснена идентичностью региональной. И вот тогда "проклятый Запад" втянет в себя "русский мир" по частям.
Упомянутая Путиным перспектива интеграции в Запад отдельных кусков России - это не пугалка для народа. Это подлинный глубинный страх Путина. И первична здесь ненависть к Западу как цивилизации, отвергающей вседозволенность силы.
Само по себе появление московитов, уральцев и т.д. не является чем-то противоестественным или трагичным. Процессы этногенеза никто не отменял. Этнокультурные и языковые общности рождаются, меняются и исчезают. Они смешиваются, сливаются и, наоборот, разделяются. Они могут существовать в форме совокупности полностью самостоятельных политических образований. "Испанский мир" существует в виде более чем двух десятков государств. Каждое из них имеет свои особенности, свою идентичность, но сотни миллионов людей продолжают говорить на испанском языке. То же можно сказать и про "арабский мир".
Другое дело, что в сложившихся конкретно-исторических обстоятельствах распад российской империи может принять самые катастрофические формы. Позорное военное поражение, обрушение государственных институтов. А дальше возможно всё. И междоусобицы, сопровождающиеся выдавливанием с определенных территорий тех, кто оказался в меньшинстве. И локальные "паханаты", управляемые вполне сталинскими "тройками" в составе местного главбандита, местного главмента и местного главпопа.
Можно ли этого избежать? Можно ли переучредить, пересобрать Россию не на имперской, а на демократической, парламентской и подлинно федеративной основе? Именно такой путь предлагают сегодня наиболее авторитетные лидеры антипутинского лагеря - Гарри Каспаров и Михаил Ходорковский в совместной статье в Foreign Affairs и Алексей Навальный в своих "15 пунктах". Однако многие противники путинского режима отнеслись к предложенной программе скептически.
Она действительно вызывает много вопросов. В первую очередь - вопрос о ее практической реализуемости. Кто сказал, что именно сторонники этой программы подхватят власть, выпавшую из рук путинского режима в момент его крушения? И дело не в том, что ее может подобрать условный Гиркин или Пригожин. Вполне возможно, что ее не сможет подобрать никто. Она упадет и разобьется.
Это ведь вопрос о том, в какой степени любая послепутинская власть сможет контролировать политические процессы. И насколько быстро неразвитые, всегда подавлявшиеся горизонтальные связи в обществе смогут заменить распадающиеся "вертикальные связи".
"Мягкий", некатастрофический сценарий демократической пересборки России, вне всякого сомнения, предпочтительнее сопровождающегося смутой неконтролируемого распада. Программа такой пересборки вполне могла бы стать объединяющей антипутинский лагерь "программой-минимум", но при безусловном признании всеми его участниками абсолютной приоритетности ликвидации имперской модели государства. Независимо от того, какой путь этой ликвидации выберет, в конце концов, история.
Пока российская государственность сохраняет имперский характер, в России при режимах любой политической расцветки - при красных, при белых, при зеленых и даже при голубых - будет самовоспроизводиться одна и та же паханско-холуйская модель социальных отношений. Модель, основанная на принципах армейской дедовщины и ее тюремно-лагерных аналогов. Основанная на хамстве, произволе, подавлении и унижении личности, ее нравственном развращении и умственной деградации. И такая Россия всегда будет представлять собой смертельную угрозу прогрессу и миру во всем мире.
Александр Скобов