Книгочей 9,7
Наконец-то я закончил повесть, которую мучил полгода, по крайней мере. Конечно, я не собираюсь ее вываливать на ЖЖ, зайдите, кто хочет, на Прозу.ру и там на страничке под моей фамилией можно ее прочитать. А о чем она - вот первая вступительная главка:
Иосиф Гальперин
Книгочей 9,7''
1.
Ты смотришь на обнажающуюся женщину, слушаешь ее голос, вспоминаешь, как меняется ее кожа, понимаешь, что значат ее слова, уже можешь предсказывать их - и тебе кажется, что даже меняется она в логике, принятой тобой. Собираются звуки, движения, смыслы, они цельны и нераздельны - ты же никогда не сможешь представить, из чего состоит ее тело, например! Ты не знаешь и чаще всего никогда не узнаешь, о чем она думает в данную минуту, но тебе уже достаточно общего, соединенного в нейронную нескончаемую гроздь, представления о ее предпочтениях и возможных реакциях. Наверное, и не надо влезать в ее голову, достаточно того, что она целиком в твоей голове.
Есть серьезная поэзия, может быть - самая серьезная, в собирании образов мира в себя, в запуске этой маленькой, размером с тебя, машины. Поэзия поверх слов в том, что тебе кажется гармонией, а кажется, независимо от объективной ценности, потому что собранное тобой соответствует - на данный момент! - тебе, твоим представлениям о себе.
Ты стоишь перед «Венерой» Веласкеса и она, отвернувшись (любая женщина в разговоре со своим мужчиной, а она моя уже полвека, может позволить себе отвернуться, она же знает, что он ее слушает, тем более - такую, тем более, что она подглядывает в зеркало) говорит с тобой, ты ее понимаешь, несмотря на незнание языка, на котором столетия назад разговаривали художник и его модель. Она говорит с тобой, вам не мешают другие люди, движущиеся вдоль стен и других картин.
Да ладно Веласкес! С тобой разговаривает и картинка на мониторе. «Винда» вытащила из оцифрованного полотна Борисыча (академик, между прочим, хоть и не Веласкес его фамилия!) лишь фрагмент, увеличила деталь и сделала заметной академикову манеру класть мазки, но ты держишь в памяти всю картину и все картинки, которые программа меняет перед твоим лицом. Ты можешь с ней говорить, как с человеком, которого видишь в створе дверей не целиком, но он для тебя цельный, не плоский, не только видимый, а и мыслящий, существующий понятным тебе образом. Впрочем, разговариваешь ты не с каждой. Вот этот, такой призывный, изгиб бедра не заставляет тебя оживлять модель, хотя ты, может быть, ее и видел в мастерской. А это, японское, что ли, лицо вдруг тебе внятно и ты ему внемлишь.
Ты увидел обнажающуюся женщину - и захотел... Написать о мире образов, о власти их, о выборе между ними. Пусть кто-то уверен, что это виртуальный мир, но ты-то знаешь, что поэзия реальна, что она способна менять тела. Вот и пример: слово «виртуальный» вертит- крутит объектом, расшатывает его, делает неустойчивым, неуверенным. Может и уничтожить.
Иосиф Гальперин
Книгочей 9,7''
1.
Ты смотришь на обнажающуюся женщину, слушаешь ее голос, вспоминаешь, как меняется ее кожа, понимаешь, что значат ее слова, уже можешь предсказывать их - и тебе кажется, что даже меняется она в логике, принятой тобой. Собираются звуки, движения, смыслы, они цельны и нераздельны - ты же никогда не сможешь представить, из чего состоит ее тело, например! Ты не знаешь и чаще всего никогда не узнаешь, о чем она думает в данную минуту, но тебе уже достаточно общего, соединенного в нейронную нескончаемую гроздь, представления о ее предпочтениях и возможных реакциях. Наверное, и не надо влезать в ее голову, достаточно того, что она целиком в твоей голове.
Есть серьезная поэзия, может быть - самая серьезная, в собирании образов мира в себя, в запуске этой маленькой, размером с тебя, машины. Поэзия поверх слов в том, что тебе кажется гармонией, а кажется, независимо от объективной ценности, потому что собранное тобой соответствует - на данный момент! - тебе, твоим представлениям о себе.
Ты стоишь перед «Венерой» Веласкеса и она, отвернувшись (любая женщина в разговоре со своим мужчиной, а она моя уже полвека, может позволить себе отвернуться, она же знает, что он ее слушает, тем более - такую, тем более, что она подглядывает в зеркало) говорит с тобой, ты ее понимаешь, несмотря на незнание языка, на котором столетия назад разговаривали художник и его модель. Она говорит с тобой, вам не мешают другие люди, движущиеся вдоль стен и других картин.
Да ладно Веласкес! С тобой разговаривает и картинка на мониторе. «Винда» вытащила из оцифрованного полотна Борисыча (академик, между прочим, хоть и не Веласкес его фамилия!) лишь фрагмент, увеличила деталь и сделала заметной академикову манеру класть мазки, но ты держишь в памяти всю картину и все картинки, которые программа меняет перед твоим лицом. Ты можешь с ней говорить, как с человеком, которого видишь в створе дверей не целиком, но он для тебя цельный, не плоский, не только видимый, а и мыслящий, существующий понятным тебе образом. Впрочем, разговариваешь ты не с каждой. Вот этот, такой призывный, изгиб бедра не заставляет тебя оживлять модель, хотя ты, может быть, ее и видел в мастерской. А это, японское, что ли, лицо вдруг тебе внятно и ты ему внемлишь.
Ты увидел обнажающуюся женщину - и захотел... Написать о мире образов, о власти их, о выборе между ними. Пусть кто-то уверен, что это виртуальный мир, но ты-то знаешь, что поэзия реальна, что она способна менять тела. Вот и пример: слово «виртуальный» вертит- крутит объектом, расшатывает его, делает неустойчивым, неуверенным. Может и уничтожить.