Завтра растиражируют опять эту фотографию: войска по термезскому мосту уходят из Афганистана. Потому что завтра будет 30 лет этому событию. Я не был на той стороне, хотя на советском берегу Аму-Дарьи был, в Термеза пил отвратную теплую водку из чайника в чайхане и мост видел. И с афганцами разных поколений общался. За 16 лет до исторического прощания командарма Громова с полем боя. А почти за 10 лет до этого мгновения, в декабре 79-го, слушая сквозь причитания глушилок сообщение "вражьих голосов" о вторжении советских войск в дружественный и, можно сказать, братский Афганистан, сказал жене: "Ну все, Советский Союз вспорол себе брюхо ржавым консервным ножом!". Имея в виду обостренные этим политическим ходом дружбу народов по окраинам империи, гонку вооружений и моральное право на существование.
Сейчас вот в Госдуме рассматривается проект отменить постановление Верховного Совета СССР, которое в последние месяцы жизни Союза зафиксировало, в общем-то, примерно те же самые мысли. Это оскорбительно, но не слишком геополитически страшно, поскольку сила уже не та у нынешних имперцев. Подробно об этом написал Владимир Снегирев, один из лидеров нашего тогдашнего журналистского поколения, его мнение я привожу не только из-за совпадения позиций, но и потому, что он имеет полное моральное право так писать - он был там, "за речкой". Заплатил риском.
https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/02/07/79464-otreshenieА от себя хочу привести слова, написанные об одной из жертв войны. Саша Банников был мой младший друг и совершенно неповторимый поэт. Он писал мне довольно прозрачные письма из своей военной жизни и присылал еще более откровенные стихи. Потом вернулся, пожил немного и умер. Я его публиковал при жизни, старался печатать и после. Вот вступление к нашей переписке, которую я надеюсь вскоре опубликовать:
Александр Банников: “Я ненавижу войны...”
Холмы, где голые, где в сосняке, между ними - небольшое озерцо. Может, запруда - уже не помню. Помню, как окунулись, как лежали на берегу, смотря в небо. В небе птица, Саша сказал - орел. Света, склонная к патетике и общелитературным образам, сказала:
- Кого-то из нас высматривает судьба. Интересно, кого?
Саша Банников умер от диабета, гепатита и водки через несколько лет. Гепатит он получил в Афганистане, как и многие “воины-интернационалисты”, поэтому алкоголь бил ему в голову сразу, а диабет его добил.
Света Хвостенко умерла лет через десять после него, в Питере, куда переехала вслед за Юрой Шевчуком.
А в тот момент 87-го года они были молодые поэты, на десяток с лишним лет младше меня, я считал их надеждой литературы, Свете понравился тогда еще не Шевчук, а Саша. В нашем литобъединении при республиканской молодежной газете талантливей их не было никого, тем более - таких молодых. Я взял Свету из редакции с собой, когда поехал навестить Сашу, только вернувшегося из Афгана. Познакомить въявь - по публикациям в газете, по моим рассказам они следили друг за другом издалека, что видно из писем, которые вы прочитаете. Мне тогда казалось, что талантливые люди умножают друг друга, добавляют сил, что мир от этого становится лучше.
За прошедшие с тех пор почти четыре десятка лет многих русских поэтов узнали и забыли. Александра Банникова помнят немногие земляки из столицы Башкирии Уфы и его родного Караидельского района. Район предуральской тайги, Черной реки - Караидели - Уфимки, холмов, над которыми Саша видел орлов.
Так почему же мне до сих пор хочется разобраться в его стихах? Почему не отпускает желание предъявить их читателям, хотя и были уже публикации в Москве, в том числе - и с моей помощью, вошел он в разные антологии (в Башкирии), книжка вышла...
Есть какой-то долг перед памятью тех, кто был младше, кого я не сумел заслонить, защитить. Когда-то я написал небольшой очерк об Александре Банникове, разобрал красную папку с его письмами и сделал подборку из них. Но журнал “Бельские просторы” опубликовал только вступление и письма, без тех стихотворений, которые в письмах были. Саша в этих письмах не такой значительный, ранимый и талантливый, какой в стихах.
Он был похож на молодого Маяковского, он любил вслушиваться в ритмы и ассонансы, он был неукротим и самосжигаем. А еще он напоминал мне моего друга Ивана Жданова, которого тогда, в 80-е, никто кроме его друзей не считал самым значительным русским поэтом. Я о нем не уставал говорить на заседаниях литобъединения, которое курировал от редакции.
Саша с кем-то поссорился в пединституте, где учился по семейной традиции, вылетел, но дома в селе не задержался. На призывной пункт! Пункт был в Уфе близко от моего дома, он сбежал оттуда через забор - поговорить перед отправкой. Что я мог ему сказать? Сбежать вообще, не ехать на неправедную войну? Имел ли я право подталкивать к такому человека, за которого не мог взять ответственности? Послушался бы он меня? Да и что потом ждало его?
Саша поехал в страну, которую я видел лишь однажды с другого берега Аму-Дарьи. И он увидел то, что я не мог представить: как пули из засады бьют в спину девушки-санинструктора, сидевшую рядом с ним на броне БТРа, и вылетают эти пули из ее груди вместе с клочками молочных желез...
Его стихи в письмах, которые он присылал мне из Афганистана, несут трагедию того поколения. О трагедиях не стоит забывать, тем более, что всегда в России есть вояки, желающие “повторить”.
Он не был убит на Черной речке. Он не такой гармоничный поэт, как его тезка Пушкин. Он родился на Черной реке и умер в городе, где соединяются Белая и Черная река. Почитайте его, он очень много написал из Афгана. Роман в стихах и письмах.
Полностью текст пока можно прочитать только на моей странице на Прозе.ру
https://www.proza.ru/2011/08/30/1013