Памяти журналистики
В февральском номере "Журналиста" вышла моя заметка, пессимистически отмечающая достижения родной профессии.
День печали
13 января мой друг Дмитрий Ефремов написал в социальной сети, что этот день - день прощания с былым значением журналистики, а не просто День российской печати. И употребил слова, которые мы с ним применяли сорок лет назад, говоря о 5 мая - Дне советской печати. День печали. И спросил сам себя бывший мой корреспондент, а потом - бывший мой начальник: кто в этом виноват? Может быть, мы сами?
Давайте разбираться. “При Советах” мы шутили и вовсе не считали журналистику пропащим занятием, нам было радостно обыгрывать партийное начальство в “поддавки”. Мы рассказывали о действительно новых людях и событиях, поэтому жесткой формы их “освещения” не существовало, мы делали невинные лица, разоблачая жуликов: “А разве не этого от нас требуют решения пленума?”, мы раскапывали документы и раскрывали “секреты”, получали строгие выговора с последним предупреждением и шли на бюро обкома, не надеясь выйти оттуда журналистами.
Это были условия профессии и мы их принимали, потому что гордились ею заранее, еще начинающими сторонними авторами или студентами. Надеялись, что нас будут читать и становиться лучше. В последние годы нашей совместной с Димой работы тираж областной нашей “молодежки” дошел до 150, кажется, тысяч. По нашим заметкам снимали начальников и закрывали вредные производства.
А печаль и вправду была. Мы же понимали, что быть “подручными”, как ни уклоняйся от партийно-комсомольских объятий, не вполне правильно относительно сути профессии - потому что средствами массовой информации (а не дезинформации) мы были не благодаря предъявленным правилам, а вопреки... Объективность, очищение реальности от шелухи приходилось в себе выращивать, сопротивляясь начальникам и учась у героев наших публикаций. И, честно говоря, настоящих журналистов и вокруг нас, и в центральной прессе можно было легко пересчитать по издали видным головам.
Но их хватало для того, чтобы надеяться после падения идеологического ярма на резкий взлет и печати, и профессии, и личной уверенности в правоте нашего дела. Как оно получилось в “перестройку” и в первые годы после - можно не рассказывать, кому интересно - все знают. А вот почему дальше пошел не взлет, а падение, - давайте попробуем разобраться.
Про давление со всех сторон - и сверху, от начальства и начальства начальства, и сбоку - от бизнеса и криминала, в том числе - оседлавших распространение печати, и снизу - от уставшего читателя, говорить нет смысла. На то и журналист, чтобы противостоять давлению. Дело не в уровне давления, а в осознанности сопротивления, защите принципов профессии.
На спад общественной активности, вызванный непонятными изменениями жизни, обесценивший слова вообще, а печатные - в особенности, тоже грех кивать. Ведь расцвели же поначалу разные НКО, да и чисто политические организации, кто мешал прессе влиться в общий подъем?
Значит, журналистике стоит покопаться в себе, как и предложил Дмитрий Ефремов. Конечно, здесь не обойтись без личных примеров, хотя бы для того, чтобы вы поняли, откуда берутся те или иные выводы.
Серьезные сомнения в росте журналистики появились у меня не тогда, когда нам пришлось, после полутора успешных лет, закрыть “Русский курьер”, не нашедший денег для обеспечения огромной подписки (читатели подписывались при одной цене рубля, а выпускать газету, одну из первых абсолютно частных в СССР, нам приходилось уже совсем за другие деньги, уже при полной раскрутке инфляции). Бывает, риск предпринимательства, качество журналистики не при чем... А чуть позже, когда тогдашнее Центральное телевидение показало репортаж о расстреле мирных жителей в автобусе на линии осетино-ингушского конфликта.
Репортаж практически официально был объявлен “вредным”, после чего с поста главного теленачальника был уволен один из локомотивов перестройки - Егор Яковлев. А репортер Миша Зотов был навсегда изгнан с телевидения вместе со своим наградным пистолетом. О Яковлеве пошумели, но он вскоре придумал новый проект (я успел поработать в “Общей газете”), а за Зотова никто не вступился. Хотя тогда мнение Союза журналистов что-то весило...
Значит, прозорливцы могли бы и догадаться: по-прежнему есть “ненужная правда”, пусть и данная журналисту в ощущениях.
Вскоре, когда довелось вместе с Симоном Соловейчиком, звездой еще советской журналистики, делать газету “Первое сентября”, был несказанно удивлен, встретив в нашем верстальном центре ребят из “СПИД-Инфо”. Без рогов и хвостов, обычные, слегка циничные журналюги. И потом, когда в “МК” расследования нашего отдела печатались рядом с объявлениями сутенеров и путан, еще раз подумал словами попсового лабуха: “Пипл хавает”...
Журналистика оказалась небрезгливой, быстро опустилась до заборного письма, играя на понижение, ища популярности подешевле, но побольше. Утратила статус морального учителя, то есть - потеряла доверие.
Работая в главной газете страны, верил, что ушел от этого. А потом корреспондент моего отдела подготовила материалы, целую серию, о положении русских в Чечне при раннем Дудаеве, материалы много месяцев желтели в гранках в секретариате “Российской газеты”. Но материалы были использованы - когда пропагандистам понадобилось оправдывать ввод войск в одну из частей страны. Хотя к тому времени судьбы, описанные в пожелтевших гранках, скорее всего, были окончательно разрушены.
Оказалось, что по-прежнему “государственные соображения” больше, важнее, чем жизни людей. Можно подумать, что газеты покупает и читает государство, а не люди!
Через несколько лет пришел в другую редакцию, где прежде работал, со статьей, в которой разбиралось экономическое, политическое и криминальное положение в одном из важнейших регионов страны. Знакомый репортер, ставший главным редактором издания, спросил: “А кто за это заплатит?”. Ну как? Где я найду заказчика на статью, которая с цитатами и цифрами обвиняет в уголовных преступлениях главу республики? И почему это надо делать? Кстати, после этого газета, основанная уважаемыми журналистами, несколько раз меняла хозяев, пока недавно не закрылась совсем.
“Вторая древнейшая” - так называлась переводная книга, которая описывала положение британской журналистики в 30-40-х годах прошлого столетия. Из пугала советских времен она стала наглядным пособием. Как всегда, в России переняли не самое лучшее, как всегда, абсолютизируя одну из тенденций. И стали откровенно посмеиваться над корпоративными правилами. Какие правила, когда существуют деньги!
Вот и в нынешний День печати премьер-министр России со свойственным ему юмором пошутил о деньгах. Потому что его об этом спросили на профессиональном празднике! Пресса идет к тому, от чего пыталась пару десятилетий избавиться - к полной зависимости от чиновников.
Многие редакции, акционированные ведущими журналистами и начальством, были проданы новыми собственниками: сначала здания, потом - честное имя. А там, где атака капитала (или стоящих за ним властных кланов) вызывала сопротивление, внедрялись агенты, которые могли и подделать документы. Поверьте, я мог бы назвать издания, но не хочу этого делать в память об их былом достоинстве.
Продажа, разводка - эти понятия выявили слабость руководителей журналистских коллективов.
Что, естественно, вызвало ответную инициативу редакционных масс: скрытую рекламу, “джинсу”, двурушничество, “заказуху”. Хотя последняя, чаще всего, идет через руководителей. И мимо кассы...
Какое же это лукавство: говорить о путанице журналистики и пиара, журналистики и рекламы, журналистики и “заказухи”! Ведь это же все - смешение правды (хотя бы для пишущего) и неправды (явной и для пишущего). Откуда же взяться стремлению хотя бы к грамотности!
О том, как чиновники добиваются закрытия одних ресурсов и изменения редакционной политики других, написано много, хотя спохватились только при падении холдинга Гусинского. Тогда это вызвало последний подъем интереса к судьбам журналистики у народных масс. Затем даже вопиющие события - убийства отважных ребят: Ани Политковской, Маркелова и Бабуровой - уже не вызывали народного отклика. Сначала были голодны, потом наедались, потом опять опять затягивали пояса - не до умного, да и надо найти, кто врет, а кто нет.
Но ведь потом, когда вновь начнется подъем общественных сил, авторитены для них будут уже не герои газетных страниц (как это было на первом съезде движения “Демократическая Росссия”, когда почти всех авторов нашего “Русского курьера” выдвигали в руководство организации), а фигуры из интернета.
Ради мировой инновации можно пожертвовать и не таким. Но плохо другое: в огромной растянутой стране, где и телефон-то до сих пор не в каждом доме, в стране - давайте признаемся! - бедной, уход контента, несущего не рутину, а предлагающего обновление, уход в интернет - это антидемократическое движение.
Так что падение значения журналистики - печальное для всех событие. Не только для профессионалов.
Журнал “Журналист”, №2, 2017