Отчет по Шармбаттону. 1942 год - часть 2
Возле столовой шел очередной Белый Совет во главе с нашим деканом, к которому я от нечего делать присоединился. Настроения в Школе были - “Раз они про нас все знают, значит, будем драться”. Разговор перешел на темы “кто что делает”, а потом вернулись к тому, что если я встречу немца в маске - начну его защищать, и это будет проблемой.
- И я тоже буд защищать! - горестно воскликнула Лаура Фиески. - Я в него тоже влюбилась!
- Пошел бы ты, поискал, как снять это проклятие, - посоветовал мне кто-то.
К кому идти с вопросами проклятия? Конечно, к евреям. Самуэль похмыкал, почесал подбородок и сказал, что раз проклятие без таблички, без “крышки” и даже без внятной формулировки, то здесь он бессилен. Спросил у цыган - те тоже не знали. Ничего не придумав, вернулся на Белый Совет, где меня догнала Катрин.
- Я тут вспомнила, мне бабушка рассказывала как-то. Если на человека навели приворот, и нет возможности его снять - его надо перебить настоящей, не наведенной любовью.
- Спасибо, прекрасная цыганка, ты мне неимоверно помогла!
- А мне-то что делать? У меня же проклятие - не получится полюбить! - заныла Лаура, но мне сейчас было интереснее разобраться с собственной проблемой
Ловлю Алехандру, объясняю ситуацию.
- Так и так. Либо я слабое место в бою, либо ты моя истинная любовь, потому что ну а кто еще?
Мы вспомнили наш роман 39 года (Боже, каким он тогда казался далеким!), вспомнили, что последние годы мы себя и вели всяко если уж не как возлюбленные, то как очень добрые друзья точно - и Алехандра согласилась.
- Синьоры и синьорины, - перебил я белосоветующихся, - есть тут кто-нибудь, кто может сварить приворотку быстренько? Очень надо.
Все замялись, стали думать, но тут, как всегда, свежую мысль во всей свойственной ему прямоте выдал Жан-Жак:
- Тебе для восстановления твоей истинной любви нужна приворотка? Ты мужик или где? А ну быстро пошел и восстановил!
Именно такого направляющего пинка мне и не хватало. Я взял Алехандру под руку, отвел в гостиную... и, в общем, там мы активно занимались восстановлением нашей истинной любви с энтузиазмом двух молодых людей, знающих, что к вечеру они оба могут погибнуть.
Когда в гостиную зашел Альберто, мы были счастливы и умиротворены. Я вызвал перед глазами образ давешнего немца, посмотрел на лицо Алехандры... и понял, что нафиг немца, Алехандра лучше по всем статьям! По крайней мере, она не захватывала Школу.
Во время очередного вояжа в партизанскую деревню (а точнее, обратно) пронаблюдал встречу тайного ордена флагеллянтов под названием “Луиджи и его женщины” в лице двух сестер Мендоса. Посидел на ветке, чтобы не мешать их садо-мазо-междусобойчику, пожевал травинку. Хотелось над ними как-нибудь постебаться на обратном пути, да не решил, как.
Проходя мимо нашего корпуса, оглянулся на спускавшуюся по лестнице Саломею:
- Слушай, ты не подскажешь, почему я с тобой до сих пор ничего не сделал?
У нее в глазах - удивление и беспокойство:
- В смысле?
- В прямом. Ты совершенно прямо поддерживаешь наших врагов. Наверняка сливаешь им информацию. По всем статьям по законам военного времени я могу тебя казнить на месте, - раздраженно поясняю я. - Но почему-то этого не делаю. Почему?
Взгляд “Я зайка ультима”:
- Но я же ничего никому не сделала?..
- У меня другое мнение на этот счет, но доказать пока никак не могу. Живи пока, что ли. Только не шпионь!
- Ладно, не буду.
Над идиотизмом этой сцены, похоже, готовы были заржать даже лестничные перила. Девушка ушла в растрепанных чувствах, я - с полным ощущением собственного идиотизма.
Обычно чтобы избавиться от такого ощущения - мне надо хорошенько подраться. Или, как в нашем случае - хочется, а не с кем - пойти к столовой, где наши девушки тренируются делать тройное Инсендио Максима, чтобы сложить оборотня. Долгое время я мог только консультировать, поскольку по понятным причинам мое участие в тренировке было бы опасным для остальных, но потом кто-то предложил светлую мысль - я отдаю палочку, и ее от меня прячут. В таком состоянии я получил возможность по крайней мере отыгрывать выбегающего из леса оборотня. Дело пошло веселее, на крики девочек “Инсендио Максима, оборотень!” прибежали сначала синьора Экоссе, потом синьор Рохас. Поняв, что с такими наставниками мое присутствие уже не нужно, я пошел обратно в гостиную, по пути читая письмо от отца и матери, где они поздравляли меня с нахождением истинной любви и напоминали, чтобы я не забыл подарить девушке кольцо, когда буду делать ей предложение.
На лестнице корпуса встретил нервно курящую Валенсию.
- Что такая печальная?
- А чего веселиться? Вот сижу, готовлюсь к смерти.
- Есть основания?
- Ну, вы же меня все равно казните. А не вы - так партизаны. Я же в “Риктусемпре”!
- И? - я изрядно растерялся. - И что, что в ней?
- Ну, тут же теперь новые порядки. Резистанс и все такое.
- Поверь - лично я ни в коем разе не собирался и не собираюсь тебя убивать. Думаешь, кто-то из наших хочет?
- А как же? Партизаны пришли и приказали вам убить - вы и убили!
Вот тут она наступила на больную мозоль. Я принялся ей доказывать, что и декана, и Клауса, и отравленных немцев убивал лично по своей инициативе (и не моя вина, что не всех убил), а не потому, что мне приказали партизаны. Притаскивал к Валенсии по очереди наших испанок, начиная с ее собственной сестры, и приглашал их подтвердить, что они убивали по своему желанию, а не по зову сердца. Вряд ли это сильно утешило сердце активной сторонницы Геллерта, но по крайней мере я сделал, что мог.
Впрочем, через некоторое время активные вопли Чечилии на тему “Давайте что-нибудь сделаем с Риктусемпрой!” возымели некое действие - риктусемпровцев решили повязать и отвести к партизанам. Итак: знакомая картина, спускается по лестнице Саломея, а мимо прохожу я. Но в двух картинках есть одно различие - Фредерика.
- Ступефай!
Саломея сползает по стене.
- Инкарцеро!
- На симпле - по ней просто веревка ползает, - припоминаю я, заодно в памяти всплывает фраза Чезаре “Делайте мне перед сном Инкарцеро Симпла, пусть эта веревка по мне ползает, я от нее балдею!”.
- Инкарцеро Максима!
Падает связанная Саломея, падает в автоступефай Фредерика. Я мысленно ругаюсь - надо было либо самому делать максиму, либо успеть посоветовать почистить палочку. Кто-то из проходящих мимо хватает на мобиликорпус нашу юную революционерку, я беру на руки шантеклерку - мобиликорпус тут не пройдет, потому что она в сознании. Доставляем этот тандем в гостиную - одну на одну кровать, другую на другую, я посередине. Следующие пятнадцать минут мы развлекаем разговорами нашу неожиданную гостью, потом в гостиную приходит Алехандра, а в себя приходит Фредерика, мы берем синьорину Редальго и тащим к партизанам - вслед за уже отправленной туда Изабеллой Тофаной. На полпути приходит мысль: они же ее там в гроб вгонят за пособничество!
Задумались. Держать у себя на груди явную змею не хочется, но обрекать на смерть сокурсницу - тоже. Девочка клятвенно нас заверила, что очень нам благодарна за спасение своей жизни - если бы ее не предупредили и не оттащили от стола немцев, она бы тоже корячилась на земле с кровавовй пеной на губах. Так что она вся такая из себя хорошая, и никого предавать не будет. Обеспокоенные ее судьбой, решили кровь чужими руками не лить, а уложить девочку под Обливейтом в ближайшем классе и оставить в покое.
Затянувшееся затишье перед бурей было разорвано в клочья звуками взрывов. Мы с Гофриком и Свеном выхватили палочки и помчались к деревне партизан, откуда все это и звучало. Картина была впечатляющей - партизаны тащили своих раненых и пленных, а по пятам за ними следовали немцы, залитые их кровью. Идти на Школу немцы не решились, поэтому партизаны дошли до нас беспрепятственно.
Черный юмор военного времени: стоим мы с Готфриком и Свеном - набигает на нас что-то окровавленное и нечленораздельно орущее. У нас моментальная реакция:
- Инсендио Максима, оборотень!
- Инсендио Максима, оборотень!
- Инсендио Максима, оборотень!
Тот падает на землю с криком:
- Идиоты, что вы сделали?!
Приглядываемся - не оборотень, даже близко не оборотень. Время для суровой ОЛДОмедицины:
- Так, маркер был - “инсендио максима, оборотень!”. Ты оборотень? Нет? Встал и пошел!
Парень встал и пошел. Велика сила слова, если оно сказано, как надо!
Дальше в Школе творилось черт-те что. Озлобленные партизаны, завывая над своими убитыми, били и мучали пленных, не столько желая выбить из них какую-то информацию, сколько мстя им за пережитые ими ужас, кровь, смерти друзей, ночные бомбежки и прочее. Благодатный образ прекрасных бойцов Сопротивления, которые придут нас спасать, все в белом, был смят и разорван суровой реальностью - партизаны к своим раненым были не менее жестоки, чем до этого немцы к нашим бунтарям.
- Что вы с ними делаете? - Джандоменико хватает за руку партизана Джузеппе, который как раз вознамерился вкатить очередной круциатус пленному.
- Мы делаем то, что они заслуживают! - рычит тот, вырываясь из хватки венецианца.
- Это же пленные!
- Это палачи! Псы Гриндевальда! Они все заслужили смерть!
- Тогда забирайте их с собой и убирайтесь отсюда!
- Ты слышал, Антонио? Нам здесь не рады! - язвительно кричит Манчини. Глава отряда, высокий испанец в гимнастерке, брат Алехандры, коротко кивает.
Я отвожу в сторону Мигеля. Наш друг, еще недавно евший и спавший рядом с нами, теперь в рядах этих партизан. И не скажу, что ему это пошло на пользу.
- Мигель, эти люди понимают, что сейчас в глазах школьников они ставят себя на одну доску с немцами? Они же ничем не лучше их!
- Не говори так! - горячо восклицает он. - Если бы ты знал, черезо что пришлось пройти этим людям, ты бы молчал.
- Возможно. Но эти пытки, мучительства - что они дадут? Чем они полезны?
- Дай отвести душу. Они это заслужили, - тихо отвечает он, непонятно, кого имея в виду - немцев или партизан. - В конце концов, партизаны не пытают и не убивают вас.
- Думаю, это единственная причина, почему на них до сих пор не напали, - мрачно роняет проходящий Джандоменико.
Тем временем невысокий белобрысый партизан предлагает школьникам научить их круциатусу и Торменцио на раненых. Многие соглашаются.
- Уведите отсюда детей! Им не нужно смотреть на это! - беспомощно взывает преподаватель иллюзий. Я становлюсь рядом с ним и мрачно наблюдаю, как Ионна ван Гарет склоняется над лежащим немцем, держа палочку характерным хватом.
- Синьор, я боюсь, за последние два года детей в этой Школе не осталось.
- Но так же нельзя! - горячится наставник. - Вы посмотрите, они же глядят на это, как на цирковое представление!
Мрачно скребу щетину на подбородке. Меня крайне сложно выбить из колеи каким бы то ни было зрелищем. Но от того, что я сейчас вижу, на душе просто гадко и паскудно.
- Джанкарло, не хочешь научиться? - подходит ко мне Мигель.
- Друг мой, ну хоть ты-то! - всплескиваю я руками. - Я дуэлянт, и честь бойца для меня - не пустой звук! Я был бы готов сразиться с любым из этих людей, - я обвожу лежащих фашистов палочкой, - в честном равном бою. Но делать с ними что-то сейчас... Я не смогу потом смотреть в глаза своему отражению в зеркале.
- Да, ты прав, тебе это не нужно, ты и так хорошо сражаешься, - Мигель идет искать следующего. Похоже, из всей моей тирады он отсек только то, что моих боевых качеств вполне хватает, чтобы не применять в бою круцио.
Я пытаюсь отвести от поля боя кого-нибудь из “зрителей” - без особого, в общем-то, успеха.
- Друзья, друзья! - Свен пытается делать со мной одно дело, но с другой стороны. - Пока вы тут стоите и пялитесь на эти непотребства, фашисты могут придти с другой стороны. Если вам хочется понаблюдать - понаблюдайте за той стороной, пожалуйста!
С поляны доносятся очередные крики. Иду туда, и вижу, как Катлин склонилась над кем-то из раненых и роется в сумочке с зельями, а Хлоя отходит на боевую дистанцию:
- Ступефай, голландка!
Колдомедик напал на колдомедика. Катлин падает рядом с немцев, а меня переполняют одновременно удивление и возмущение. Я понимаю, что если возмущение сейчас превозобладает - Хлоя ляжет неподалеку, и под чем-нибудь гораздо более серьезным.
- Ты это ОЧЕНЬ зря сейчас сделала! - догнав ее, заявляю я.
- Она пыталась сделать мне Круцио! - гневно отвечает швейцарка. На меня словно ушат холодной воды проливается. Катлин, добрейшая и сострадательнейшая душа во всей Школе, колдомедик от Бога - и Круцио?
Я растерянно поворачиваюсь к Катлин, а на Хлою разъяренной фурией налетает Алехандра:
- Ты ответишь за это!
- Разберись со своим вассалом! - язвительно отвечает та.
- Она теперь мне не вассал, а подруга! Можно сказать, сестра! Ступефай Максима!
Да, с чем-чем, а с чарами у Хлои всегда были проблемы - она валится на землю, где стояла. Я устало опускаюсь на скамейку. Черт, ну почему у нас сейчас все так по-идиотски? Откуда у колдомедика Круцио? Почему колдомедик применяет на колдомедика боевые чары? Почему были школьники как школьники, а теперь клубок змей?
Катлин уходит плакать куда-то в беседку. Кто-то отправляется ее утешать, а я беру палочку и становлюсь рядом - беседка стоит в опасной близости от леса, и выйти там из-за густой листвы и сделать недоброе - проще простого.
- Кто-то ходит по зарослям! - восклицает Готфрик. - Кто со мной?
Тут же собирается боевая группа - Антонио Борх, белобрысый партизан, Готфрик, Леонор, Алехандра и еще несколько студентов - естественно, Карамболь. Проходим цепью по зарослям, видим вдалеке уходящих немцев. Пугают. Нервируют.
Антонио подходит к Джандоменико:
- Я полагаю, вы тут располагаете некоторым авторитетом?
- Можно и так сказать.
- Надо бы организовать тех студентов, которые собираются участвовать в бою. А бой будет.
- Это и без вас понятно.
- Кто может хорошо организовать?
Джандоменико ловит меня.
- Ну почему я?! - взрываюсь я наконец. - Ну в каком месте я тактик? Или стратег? Я гребаный одиночка! Прибежал, ударил, убежал - вот весь мой бой!
Со стороны полянки шум - на одном из немцев давно не обновлялось Инкарцеро Максима, он вскакивает со скамейки и бросается в лес. Мы, очертя голову, несемся за ним - Джандоменико, Готфрик, я, кто-то из девочек и все тот же белобрысый партизан - ловим и водворяем на место.
- Стратег у нас - вот, Готфрик, - продолжаю я, пользуясь тем, что после такого спурта полувеликан некоторое время никуда не будет бегать. - Он пусть и организовывает. Мне себя организовать - это вершина моей тактической мысли.
- С чего начать хотя бы?
- Соберите тех студентов, которые намереваются драться!
Джандоменико и Готфрик начинают собирать. Студенты сейчас напоминают аморфную массу.
- Поэтому я и одиночка, - делюсь я с Джандоменико. - Мне гораздо проще пойти драться с немцами самому, чем распихать весь этот студень.
- Теперь я тебя понимаю, - сокрушенно кивает он.
Тем временем Фредерика решается вскрыть карты. Очередной (а именно второй) выпуск газеты “Голос Истины” начинается с недвусмысленного заголовка “Бей фашистскую гадину!”. Маски сброшены - мы будем драться. Смотри, Европа, достаточно мы ждали и терпели! Теперь - только бой, только свобода, только хардкор!
Неподалеку от Школы снова видели фашистов. Палочку в руки - и в обход, смотреть и наблюдать. Никого нет, иду дальше, дальше, обхожу один корпус в максимной стойке.
- Антонио!
Из-за угла высовывается голова в берете.
- Здесь чисто, я пойду дальше.
Антонио кивает. Меня догоняют двое - женщина-партизан и Мигель.
- Почему в такое время ребенок - здесь? - спрашивает она. Я с усмешкой рассекаю палочкой воздух. Вот уж последнее, что я сейчас собирался делать - доказывать свое право находиться здесь. Если она захочет проверить мои боевые навыки - пожалуйста.
- Этот ребенок, - вместо меня начинает Мигель, но, видимо, ему не удается сходу придумать остроумный ответ, поэтому он просто заканчивает, - … что надо ребенок! Пусть себе ходит.
- А действительно, нечего тут ходить, - возражаю я. - Немцы опять пришли, помаячили мордами и ушли. Все правильно делают - выводят нас из равновесия. Пойдем-ка обратно к корпусу Карамболя
Возвращаемся обратно, смотрим - в десяти метрах, спиной к толпе студентов и партизанов стоит офицер Аненербе при всем параде.
- Что за... - начинаю я. Манчини реагирует мгновенно:
- Ступефай Максима, фашист!
- Отнести на полянку и там убить! - приказывает Антонио.
- Стойте! Ну бред же! - вмешиваюсь я. - Как бы офицер смог незамеченным появиться здесь? Тем более, стоял к нам спиной! Проверьте, это наверняка не то, что нам кажется!
Офицера уже оттащили. Над ним встал Мигель.
- Мигель, проверь! - еще раз повторяю я. - Вдруг иллюзия!
Испанец ощупывает плечо поверженного.
- Погон не чувствую, - растерянно говорит он. - Вижу, но не чувствую!
Проводит рукой по груди.
- И ткань на ощупь не такая, как на вид. Молодец, Джанкарло! Я знал, что ты умный! Спас парня, а то так бы его и казнили!
- Тут особого ума не надо, - ворчливо отвечаю я. - Надо просто смотреть дальше собственного носа, и не кидаться со ступефаем на любого человека в черной одежде!
“Я ли это говорю? - мысленно поражаюсь я самому себе. - Я, Валет Ночного Двора, известнейший в Школе задира и бретер, приключенец и дуэлянт! С чего я стал такой разумный и спокойный? Война влияет, не иначе. Пойду полежу”.
Лежу в гостиной. Пытаюсь спать под оживленные разговоры союзников. Уже просто - союзников. Все подряд - карамбольцы, шантеклерцы, флоризельцы, наш усталый декан, пришедший в гости Мигель. Из столовой приносят две кастрюли с ужином. Еда, судя по виду, вкуснейшая, но меня не тянет даже на нее смотреть. Нехорошее предчувствие. В голове играет “Команданте Че Гевара”, слышанная днем. Закидываю ногу на ногу, беру со стола уже изрядно изодранный блокнот Чечилии, из которого я уже третий год дергал листочки для писем домой, и начинаю очередное.
- Еда всем досталась? - спрашивает Мигель.
- Джанкарло не досталось. Джанкарло не будет. Ешьте, кто хочет, - отвечаю я из-за его спины - народу в гостиной предостаточно, так что на кровати, где я лежу, сидят еще двое, не считая самого Мигеля. Продолжаю писать письмо. Дописываю, складываю в карман и снова закрываю глаза.
- Решил поспать перед боем? - склоняется надо мной декан Рохас.
- А как же? А то вдруг война, а я уставший, - устало шучу я, не раскрывая глаз.
- Вдруг? - хмыкает он и отходит.
В гостиную входит Эсмеральда.
- Джанкарло Корти здесь есть?
- Есть.
- Мигель просил тебя на разведку сходить - там по кустам кто-то шарится.
- Что, без Джанкарло совсем некому на разведку пойти?
Обуваюсь, выхожу. Вот он, вот он - тот самый долго тянущийся момент, когда, кажется, вот-вот начнется, а все еще никак не начинается. Иду по дорожке, внимательно прислушиваясь к шорохам. Да, кто-то шарится. Метрах в тридцати. Обходит по большой дуге, возможно, направляется к разгромленной партизанской деревне. Пойти посмотреть? Прикидываю шансы. Аваду не рассматриваю - вряд ли она будет так, с ходу. Ультима? Да, возможно. А по этому бурелому дистанцию я сорвать не успею. Нет, не пойду.
Возвращаюсь к корпусу.
- Мигель, там вдалеке кто-то шелестит по большому радиусу. Близко не подходит, действует на нервы.
- Понятно.
- Хорошо, я спать пошел. Нет, стой, пойду-ка в феятню, отнесу письмо.
Ребята засели над колдобуком и заставили его играть главную тему “Форта Байард”. Это очень вдохновило на грядущий бой. Я вообще очень люблю бой под музыку - бой под музыку и бой без музыки это две большие разницы. Хорошо подобранная музыка помогает гораздо лучше вести бой, уж поверьте мне.
Я шел в феятню и по дороге танцевал бой. Выпад, уворот, серия из максим, нырок, пара щитов, какая-то ультима, блок, блок, припасть на колено, осмотреться, еще два удара в разные стороны, сменить руку, максима, ультима, максима, максима, разворот, шпажный укол, кинжальный удар. Старая добрая зажигательная музыка проникала в меня, наполняла и звала с собой. Жаль, на весь грядущий бой ее не хватит. Это было единственное, о чем я сожалел в тот момент.
Когда я передавал письмо заспанной и усталой замковой фее, я случайно взглянул в окошко феятни. Зеленый фонарь возле главных ворот, ведущих на территорию Школы.
- Ой, идти тебе отседова надо! - посоветовала она. - Сейчас такое начнется!
Со всех ног бросившись к нашему корпусу, я успел туда меньше чем за полминуты.
- Защитники форта Байярд! - мой голос разнесся по ночному Шармбаттону. - Я видел зеленые фонари! Готовьтесь к последнему бою!
- И я тоже буд защищать! - горестно воскликнула Лаура Фиески. - Я в него тоже влюбилась!
- Пошел бы ты, поискал, как снять это проклятие, - посоветовал мне кто-то.
К кому идти с вопросами проклятия? Конечно, к евреям. Самуэль похмыкал, почесал подбородок и сказал, что раз проклятие без таблички, без “крышки” и даже без внятной формулировки, то здесь он бессилен. Спросил у цыган - те тоже не знали. Ничего не придумав, вернулся на Белый Совет, где меня догнала Катрин.
- Я тут вспомнила, мне бабушка рассказывала как-то. Если на человека навели приворот, и нет возможности его снять - его надо перебить настоящей, не наведенной любовью.
- Спасибо, прекрасная цыганка, ты мне неимоверно помогла!
- А мне-то что делать? У меня же проклятие - не получится полюбить! - заныла Лаура, но мне сейчас было интереснее разобраться с собственной проблемой
Ловлю Алехандру, объясняю ситуацию.
- Так и так. Либо я слабое место в бою, либо ты моя истинная любовь, потому что ну а кто еще?
Мы вспомнили наш роман 39 года (Боже, каким он тогда казался далеким!), вспомнили, что последние годы мы себя и вели всяко если уж не как возлюбленные, то как очень добрые друзья точно - и Алехандра согласилась.
- Синьоры и синьорины, - перебил я белосоветующихся, - есть тут кто-нибудь, кто может сварить приворотку быстренько? Очень надо.
Все замялись, стали думать, но тут, как всегда, свежую мысль во всей свойственной ему прямоте выдал Жан-Жак:
- Тебе для восстановления твоей истинной любви нужна приворотка? Ты мужик или где? А ну быстро пошел и восстановил!
Именно такого направляющего пинка мне и не хватало. Я взял Алехандру под руку, отвел в гостиную... и, в общем, там мы активно занимались восстановлением нашей истинной любви с энтузиазмом двух молодых людей, знающих, что к вечеру они оба могут погибнуть.
Когда в гостиную зашел Альберто, мы были счастливы и умиротворены. Я вызвал перед глазами образ давешнего немца, посмотрел на лицо Алехандры... и понял, что нафиг немца, Алехандра лучше по всем статьям! По крайней мере, она не захватывала Школу.
Во время очередного вояжа в партизанскую деревню (а точнее, обратно) пронаблюдал встречу тайного ордена флагеллянтов под названием “Луиджи и его женщины” в лице двух сестер Мендоса. Посидел на ветке, чтобы не мешать их садо-мазо-междусобойчику, пожевал травинку. Хотелось над ними как-нибудь постебаться на обратном пути, да не решил, как.
Проходя мимо нашего корпуса, оглянулся на спускавшуюся по лестнице Саломею:
- Слушай, ты не подскажешь, почему я с тобой до сих пор ничего не сделал?
У нее в глазах - удивление и беспокойство:
- В смысле?
- В прямом. Ты совершенно прямо поддерживаешь наших врагов. Наверняка сливаешь им информацию. По всем статьям по законам военного времени я могу тебя казнить на месте, - раздраженно поясняю я. - Но почему-то этого не делаю. Почему?
Взгляд “Я зайка ультима”:
- Но я же ничего никому не сделала?..
- У меня другое мнение на этот счет, но доказать пока никак не могу. Живи пока, что ли. Только не шпионь!
- Ладно, не буду.
Над идиотизмом этой сцены, похоже, готовы были заржать даже лестничные перила. Девушка ушла в растрепанных чувствах, я - с полным ощущением собственного идиотизма.
Обычно чтобы избавиться от такого ощущения - мне надо хорошенько подраться. Или, как в нашем случае - хочется, а не с кем - пойти к столовой, где наши девушки тренируются делать тройное Инсендио Максима, чтобы сложить оборотня. Долгое время я мог только консультировать, поскольку по понятным причинам мое участие в тренировке было бы опасным для остальных, но потом кто-то предложил светлую мысль - я отдаю палочку, и ее от меня прячут. В таком состоянии я получил возможность по крайней мере отыгрывать выбегающего из леса оборотня. Дело пошло веселее, на крики девочек “Инсендио Максима, оборотень!” прибежали сначала синьора Экоссе, потом синьор Рохас. Поняв, что с такими наставниками мое присутствие уже не нужно, я пошел обратно в гостиную, по пути читая письмо от отца и матери, где они поздравляли меня с нахождением истинной любви и напоминали, чтобы я не забыл подарить девушке кольцо, когда буду делать ей предложение.
На лестнице корпуса встретил нервно курящую Валенсию.
- Что такая печальная?
- А чего веселиться? Вот сижу, готовлюсь к смерти.
- Есть основания?
- Ну, вы же меня все равно казните. А не вы - так партизаны. Я же в “Риктусемпре”!
- И? - я изрядно растерялся. - И что, что в ней?
- Ну, тут же теперь новые порядки. Резистанс и все такое.
- Поверь - лично я ни в коем разе не собирался и не собираюсь тебя убивать. Думаешь, кто-то из наших хочет?
- А как же? Партизаны пришли и приказали вам убить - вы и убили!
Вот тут она наступила на больную мозоль. Я принялся ей доказывать, что и декана, и Клауса, и отравленных немцев убивал лично по своей инициативе (и не моя вина, что не всех убил), а не потому, что мне приказали партизаны. Притаскивал к Валенсии по очереди наших испанок, начиная с ее собственной сестры, и приглашал их подтвердить, что они убивали по своему желанию, а не по зову сердца. Вряд ли это сильно утешило сердце активной сторонницы Геллерта, но по крайней мере я сделал, что мог.
Впрочем, через некоторое время активные вопли Чечилии на тему “Давайте что-нибудь сделаем с Риктусемпрой!” возымели некое действие - риктусемпровцев решили повязать и отвести к партизанам. Итак: знакомая картина, спускается по лестнице Саломея, а мимо прохожу я. Но в двух картинках есть одно различие - Фредерика.
- Ступефай!
Саломея сползает по стене.
- Инкарцеро!
- На симпле - по ней просто веревка ползает, - припоминаю я, заодно в памяти всплывает фраза Чезаре “Делайте мне перед сном Инкарцеро Симпла, пусть эта веревка по мне ползает, я от нее балдею!”.
- Инкарцеро Максима!
Падает связанная Саломея, падает в автоступефай Фредерика. Я мысленно ругаюсь - надо было либо самому делать максиму, либо успеть посоветовать почистить палочку. Кто-то из проходящих мимо хватает на мобиликорпус нашу юную революционерку, я беру на руки шантеклерку - мобиликорпус тут не пройдет, потому что она в сознании. Доставляем этот тандем в гостиную - одну на одну кровать, другую на другую, я посередине. Следующие пятнадцать минут мы развлекаем разговорами нашу неожиданную гостью, потом в гостиную приходит Алехандра, а в себя приходит Фредерика, мы берем синьорину Редальго и тащим к партизанам - вслед за уже отправленной туда Изабеллой Тофаной. На полпути приходит мысль: они же ее там в гроб вгонят за пособничество!
Задумались. Держать у себя на груди явную змею не хочется, но обрекать на смерть сокурсницу - тоже. Девочка клятвенно нас заверила, что очень нам благодарна за спасение своей жизни - если бы ее не предупредили и не оттащили от стола немцев, она бы тоже корячилась на земле с кровавовй пеной на губах. Так что она вся такая из себя хорошая, и никого предавать не будет. Обеспокоенные ее судьбой, решили кровь чужими руками не лить, а уложить девочку под Обливейтом в ближайшем классе и оставить в покое.
Затянувшееся затишье перед бурей было разорвано в клочья звуками взрывов. Мы с Гофриком и Свеном выхватили палочки и помчались к деревне партизан, откуда все это и звучало. Картина была впечатляющей - партизаны тащили своих раненых и пленных, а по пятам за ними следовали немцы, залитые их кровью. Идти на Школу немцы не решились, поэтому партизаны дошли до нас беспрепятственно.
Черный юмор военного времени: стоим мы с Готфриком и Свеном - набигает на нас что-то окровавленное и нечленораздельно орущее. У нас моментальная реакция:
- Инсендио Максима, оборотень!
- Инсендио Максима, оборотень!
- Инсендио Максима, оборотень!
Тот падает на землю с криком:
- Идиоты, что вы сделали?!
Приглядываемся - не оборотень, даже близко не оборотень. Время для суровой ОЛДОмедицины:
- Так, маркер был - “инсендио максима, оборотень!”. Ты оборотень? Нет? Встал и пошел!
Парень встал и пошел. Велика сила слова, если оно сказано, как надо!
Дальше в Школе творилось черт-те что. Озлобленные партизаны, завывая над своими убитыми, били и мучали пленных, не столько желая выбить из них какую-то информацию, сколько мстя им за пережитые ими ужас, кровь, смерти друзей, ночные бомбежки и прочее. Благодатный образ прекрасных бойцов Сопротивления, которые придут нас спасать, все в белом, был смят и разорван суровой реальностью - партизаны к своим раненым были не менее жестоки, чем до этого немцы к нашим бунтарям.
- Что вы с ними делаете? - Джандоменико хватает за руку партизана Джузеппе, который как раз вознамерился вкатить очередной круциатус пленному.
- Мы делаем то, что они заслуживают! - рычит тот, вырываясь из хватки венецианца.
- Это же пленные!
- Это палачи! Псы Гриндевальда! Они все заслужили смерть!
- Тогда забирайте их с собой и убирайтесь отсюда!
- Ты слышал, Антонио? Нам здесь не рады! - язвительно кричит Манчини. Глава отряда, высокий испанец в гимнастерке, брат Алехандры, коротко кивает.
Я отвожу в сторону Мигеля. Наш друг, еще недавно евший и спавший рядом с нами, теперь в рядах этих партизан. И не скажу, что ему это пошло на пользу.
- Мигель, эти люди понимают, что сейчас в глазах школьников они ставят себя на одну доску с немцами? Они же ничем не лучше их!
- Не говори так! - горячо восклицает он. - Если бы ты знал, черезо что пришлось пройти этим людям, ты бы молчал.
- Возможно. Но эти пытки, мучительства - что они дадут? Чем они полезны?
- Дай отвести душу. Они это заслужили, - тихо отвечает он, непонятно, кого имея в виду - немцев или партизан. - В конце концов, партизаны не пытают и не убивают вас.
- Думаю, это единственная причина, почему на них до сих пор не напали, - мрачно роняет проходящий Джандоменико.
Тем временем невысокий белобрысый партизан предлагает школьникам научить их круциатусу и Торменцио на раненых. Многие соглашаются.
- Уведите отсюда детей! Им не нужно смотреть на это! - беспомощно взывает преподаватель иллюзий. Я становлюсь рядом с ним и мрачно наблюдаю, как Ионна ван Гарет склоняется над лежащим немцем, держа палочку характерным хватом.
- Синьор, я боюсь, за последние два года детей в этой Школе не осталось.
- Но так же нельзя! - горячится наставник. - Вы посмотрите, они же глядят на это, как на цирковое представление!
Мрачно скребу щетину на подбородке. Меня крайне сложно выбить из колеи каким бы то ни было зрелищем. Но от того, что я сейчас вижу, на душе просто гадко и паскудно.
- Джанкарло, не хочешь научиться? - подходит ко мне Мигель.
- Друг мой, ну хоть ты-то! - всплескиваю я руками. - Я дуэлянт, и честь бойца для меня - не пустой звук! Я был бы готов сразиться с любым из этих людей, - я обвожу лежащих фашистов палочкой, - в честном равном бою. Но делать с ними что-то сейчас... Я не смогу потом смотреть в глаза своему отражению в зеркале.
- Да, ты прав, тебе это не нужно, ты и так хорошо сражаешься, - Мигель идет искать следующего. Похоже, из всей моей тирады он отсек только то, что моих боевых качеств вполне хватает, чтобы не применять в бою круцио.
Я пытаюсь отвести от поля боя кого-нибудь из “зрителей” - без особого, в общем-то, успеха.
- Друзья, друзья! - Свен пытается делать со мной одно дело, но с другой стороны. - Пока вы тут стоите и пялитесь на эти непотребства, фашисты могут придти с другой стороны. Если вам хочется понаблюдать - понаблюдайте за той стороной, пожалуйста!
С поляны доносятся очередные крики. Иду туда, и вижу, как Катлин склонилась над кем-то из раненых и роется в сумочке с зельями, а Хлоя отходит на боевую дистанцию:
- Ступефай, голландка!
Колдомедик напал на колдомедика. Катлин падает рядом с немцев, а меня переполняют одновременно удивление и возмущение. Я понимаю, что если возмущение сейчас превозобладает - Хлоя ляжет неподалеку, и под чем-нибудь гораздо более серьезным.
- Ты это ОЧЕНЬ зря сейчас сделала! - догнав ее, заявляю я.
- Она пыталась сделать мне Круцио! - гневно отвечает швейцарка. На меня словно ушат холодной воды проливается. Катлин, добрейшая и сострадательнейшая душа во всей Школе, колдомедик от Бога - и Круцио?
Я растерянно поворачиваюсь к Катлин, а на Хлою разъяренной фурией налетает Алехандра:
- Ты ответишь за это!
- Разберись со своим вассалом! - язвительно отвечает та.
- Она теперь мне не вассал, а подруга! Можно сказать, сестра! Ступефай Максима!
Да, с чем-чем, а с чарами у Хлои всегда были проблемы - она валится на землю, где стояла. Я устало опускаюсь на скамейку. Черт, ну почему у нас сейчас все так по-идиотски? Откуда у колдомедика Круцио? Почему колдомедик применяет на колдомедика боевые чары? Почему были школьники как школьники, а теперь клубок змей?
Катлин уходит плакать куда-то в беседку. Кто-то отправляется ее утешать, а я беру палочку и становлюсь рядом - беседка стоит в опасной близости от леса, и выйти там из-за густой листвы и сделать недоброе - проще простого.
- Кто-то ходит по зарослям! - восклицает Готфрик. - Кто со мной?
Тут же собирается боевая группа - Антонио Борх, белобрысый партизан, Готфрик, Леонор, Алехандра и еще несколько студентов - естественно, Карамболь. Проходим цепью по зарослям, видим вдалеке уходящих немцев. Пугают. Нервируют.
Антонио подходит к Джандоменико:
- Я полагаю, вы тут располагаете некоторым авторитетом?
- Можно и так сказать.
- Надо бы организовать тех студентов, которые собираются участвовать в бою. А бой будет.
- Это и без вас понятно.
- Кто может хорошо организовать?
Джандоменико ловит меня.
- Ну почему я?! - взрываюсь я наконец. - Ну в каком месте я тактик? Или стратег? Я гребаный одиночка! Прибежал, ударил, убежал - вот весь мой бой!
Со стороны полянки шум - на одном из немцев давно не обновлялось Инкарцеро Максима, он вскакивает со скамейки и бросается в лес. Мы, очертя голову, несемся за ним - Джандоменико, Готфрик, я, кто-то из девочек и все тот же белобрысый партизан - ловим и водворяем на место.
- Стратег у нас - вот, Готфрик, - продолжаю я, пользуясь тем, что после такого спурта полувеликан некоторое время никуда не будет бегать. - Он пусть и организовывает. Мне себя организовать - это вершина моей тактической мысли.
- С чего начать хотя бы?
- Соберите тех студентов, которые намереваются драться!
Джандоменико и Готфрик начинают собирать. Студенты сейчас напоминают аморфную массу.
- Поэтому я и одиночка, - делюсь я с Джандоменико. - Мне гораздо проще пойти драться с немцами самому, чем распихать весь этот студень.
- Теперь я тебя понимаю, - сокрушенно кивает он.
Тем временем Фредерика решается вскрыть карты. Очередной (а именно второй) выпуск газеты “Голос Истины” начинается с недвусмысленного заголовка “Бей фашистскую гадину!”. Маски сброшены - мы будем драться. Смотри, Европа, достаточно мы ждали и терпели! Теперь - только бой, только свобода, только хардкор!
Неподалеку от Школы снова видели фашистов. Палочку в руки - и в обход, смотреть и наблюдать. Никого нет, иду дальше, дальше, обхожу один корпус в максимной стойке.
- Антонио!
Из-за угла высовывается голова в берете.
- Здесь чисто, я пойду дальше.
Антонио кивает. Меня догоняют двое - женщина-партизан и Мигель.
- Почему в такое время ребенок - здесь? - спрашивает она. Я с усмешкой рассекаю палочкой воздух. Вот уж последнее, что я сейчас собирался делать - доказывать свое право находиться здесь. Если она захочет проверить мои боевые навыки - пожалуйста.
- Этот ребенок, - вместо меня начинает Мигель, но, видимо, ему не удается сходу придумать остроумный ответ, поэтому он просто заканчивает, - … что надо ребенок! Пусть себе ходит.
- А действительно, нечего тут ходить, - возражаю я. - Немцы опять пришли, помаячили мордами и ушли. Все правильно делают - выводят нас из равновесия. Пойдем-ка обратно к корпусу Карамболя
Возвращаемся обратно, смотрим - в десяти метрах, спиной к толпе студентов и партизанов стоит офицер Аненербе при всем параде.
- Что за... - начинаю я. Манчини реагирует мгновенно:
- Ступефай Максима, фашист!
- Отнести на полянку и там убить! - приказывает Антонио.
- Стойте! Ну бред же! - вмешиваюсь я. - Как бы офицер смог незамеченным появиться здесь? Тем более, стоял к нам спиной! Проверьте, это наверняка не то, что нам кажется!
Офицера уже оттащили. Над ним встал Мигель.
- Мигель, проверь! - еще раз повторяю я. - Вдруг иллюзия!
Испанец ощупывает плечо поверженного.
- Погон не чувствую, - растерянно говорит он. - Вижу, но не чувствую!
Проводит рукой по груди.
- И ткань на ощупь не такая, как на вид. Молодец, Джанкарло! Я знал, что ты умный! Спас парня, а то так бы его и казнили!
- Тут особого ума не надо, - ворчливо отвечаю я. - Надо просто смотреть дальше собственного носа, и не кидаться со ступефаем на любого человека в черной одежде!
“Я ли это говорю? - мысленно поражаюсь я самому себе. - Я, Валет Ночного Двора, известнейший в Школе задира и бретер, приключенец и дуэлянт! С чего я стал такой разумный и спокойный? Война влияет, не иначе. Пойду полежу”.
Лежу в гостиной. Пытаюсь спать под оживленные разговоры союзников. Уже просто - союзников. Все подряд - карамбольцы, шантеклерцы, флоризельцы, наш усталый декан, пришедший в гости Мигель. Из столовой приносят две кастрюли с ужином. Еда, судя по виду, вкуснейшая, но меня не тянет даже на нее смотреть. Нехорошее предчувствие. В голове играет “Команданте Че Гевара”, слышанная днем. Закидываю ногу на ногу, беру со стола уже изрядно изодранный блокнот Чечилии, из которого я уже третий год дергал листочки для писем домой, и начинаю очередное.
- Еда всем досталась? - спрашивает Мигель.
- Джанкарло не досталось. Джанкарло не будет. Ешьте, кто хочет, - отвечаю я из-за его спины - народу в гостиной предостаточно, так что на кровати, где я лежу, сидят еще двое, не считая самого Мигеля. Продолжаю писать письмо. Дописываю, складываю в карман и снова закрываю глаза.
- Решил поспать перед боем? - склоняется надо мной декан Рохас.
- А как же? А то вдруг война, а я уставший, - устало шучу я, не раскрывая глаз.
- Вдруг? - хмыкает он и отходит.
В гостиную входит Эсмеральда.
- Джанкарло Корти здесь есть?
- Есть.
- Мигель просил тебя на разведку сходить - там по кустам кто-то шарится.
- Что, без Джанкарло совсем некому на разведку пойти?
Обуваюсь, выхожу. Вот он, вот он - тот самый долго тянущийся момент, когда, кажется, вот-вот начнется, а все еще никак не начинается. Иду по дорожке, внимательно прислушиваясь к шорохам. Да, кто-то шарится. Метрах в тридцати. Обходит по большой дуге, возможно, направляется к разгромленной партизанской деревне. Пойти посмотреть? Прикидываю шансы. Аваду не рассматриваю - вряд ли она будет так, с ходу. Ультима? Да, возможно. А по этому бурелому дистанцию я сорвать не успею. Нет, не пойду.
Возвращаюсь к корпусу.
- Мигель, там вдалеке кто-то шелестит по большому радиусу. Близко не подходит, действует на нервы.
- Понятно.
- Хорошо, я спать пошел. Нет, стой, пойду-ка в феятню, отнесу письмо.
Ребята засели над колдобуком и заставили его играть главную тему “Форта Байард”. Это очень вдохновило на грядущий бой. Я вообще очень люблю бой под музыку - бой под музыку и бой без музыки это две большие разницы. Хорошо подобранная музыка помогает гораздо лучше вести бой, уж поверьте мне.
Я шел в феятню и по дороге танцевал бой. Выпад, уворот, серия из максим, нырок, пара щитов, какая-то ультима, блок, блок, припасть на колено, осмотреться, еще два удара в разные стороны, сменить руку, максима, ультима, максима, максима, разворот, шпажный укол, кинжальный удар. Старая добрая зажигательная музыка проникала в меня, наполняла и звала с собой. Жаль, на весь грядущий бой ее не хватит. Это было единственное, о чем я сожалел в тот момент.
Когда я передавал письмо заспанной и усталой замковой фее, я случайно взглянул в окошко феятни. Зеленый фонарь возле главных ворот, ведущих на территорию Школы.
- Ой, идти тебе отседова надо! - посоветовала она. - Сейчас такое начнется!
Со всех ног бросившись к нашему корпусу, я успел туда меньше чем за полминуты.
- Защитники форта Байярд! - мой голос разнесся по ночному Шармбаттону. - Я видел зеленые фонари! Готовьтесь к последнему бою!