Аниара, или Космос как смерть
В 1956 году будущий нобелевский лауреат швед Харри Мартинсон написал НФ-поэму "Аниара". Так называется космический корабль, один из многих, что вез несколько тысяч людей-поселенцев с "радиоактивной" Земли на терраформированный Марс. Но случилась авария, корабль стал неуправляемым, взяв новый курс на созвездие Лиры. Чтобы как-то занять людей, суперкомпьютер "Мима" навевает им приятные сны-воспоминания. Однако вскоре сны сменяются кошмарами, и "Мима" ломается, "познав бесчеловечность человека". Люди создают культ "Мимы", который дополняется сексуальными оргиями и самоистязаниями, дойдя даже до человеческих жертвоприношений. Впрочем, не все деградируют: так, рассказчик, бывший инженер "Мимы", придумал иллюзорный экран, которые проецируется на некотором расстоянии от корабля и словно загораживает "постылый космос". Вместо него люди в иллюминаторы видят "озера в лунном свете, горы" и прочее. Однако понятно, что этого недостаточно. Через двадцать четыре года полета последние люди медленно сходят с ума, бродя по холодным залам корабля и спрашивая друг у друга, "как пройти домой". В конце концов, все гибнут. Лишь "Аниара" с грузом сухих костей продолжает свой невозмутимый тысячелетний полет к Лире.
Легко увидеть в этом произведении прозрачную метафору человеческой жизни. Мы так же в юности наивно мечтаем о своём "Марсе", доверчиво всходя на борт корабля жизни, который понесет нас отнюдь не к мечте, но - в реальность. Мы так же предпочитаем забывать себя в виртуальных развлечениях, которые имеют то неопровержимое преимущество, что в них не нужно все время "быть человеком". Становясь старше, многие из нас погрязают в грубой, обыденной жизни и таких же грубых ее оправданиях, наподобие размножения, религии или власти. Немногие остаются верны творчеству, но что такое служение культуре как не создание тех же иллюзий, которые "экранами" книг и символов тщатся загородить для нас бездну? Единственное, что крепнет в нас к старости, так это потребность "вернуться домой", но и она - лишь наша последняя и самая жалкая иллюзия, так как давно нужно было бы уже понять, что никуда вернуться абсолютно невозможно. Смерть, как бы долго мы ни протянули, всё равно настигает нас практически в самом начале пути - до ближайших целей, которые могли бы как-то оправдать наше существование и примирить с неизбежностью - непреодолимые расстояния. И хотя "я" рассказчика до последнего остается летописцем событий, повествуя даже о собственной гибели, мы понимаем, что попытка таким образом заклясть смерть - эффективна не более, чем стремление загородиться от космоса нарисованными "озерами в лунном свете".
Конечно, подобное умонастроение создавали многие, от Экклезиаста до Беккета. Что в поэме Мартинсона нового и сильнодействующего? Однозначно, тема космоса. Безмерность и чужеродность космоса не так воздействует, если оставаться - со всеми возможными проблемами и коллизиями - на Земле, несмотря ни на что, такой уютной и привлекательной. Экзистенциалист на Земле, как ни крути, часто напоминает того зануду, который, находясь в хорошей компании, предаваясь дружеским возлияниям, наслаждаясь цветением яблонь в саду, вдруг - посреди доброго еврейского анекдота - мрачно восклицает: "Мы все умрем!". Всё верно, но как безвкусно и неуместно! Иное дело космос. Тут уже человек как таковой предельно неуместен и даже безвкусен, как бы он ни старался держать марку. Наивность подавляющего большинства писателей-фантастов заключается как раз в том, что они изображают космос как своего рода terra incognita, еще один фронтир, который человек покоряет точно так же, как до этого покоряли земные пределы Колумб с Магелланом. Мол, тяжело, но терпимо, а в чем-то даже и романтично. Но если космос и incognita, то далеко не terra! Совершенно не terra. По своей античеловечности, бесчеловечности космос является тем же, чем является смерть - тотальным отрицанием жизни, обессмысливанием, "абсурдизацией" всего, что понятно и соразмерно человеку - времени, расстояний, масштабов, условий существования, устоев разума. Когда узники "Аниары" осознают, что прошедшие в полете двадцать лет свет преодолевает за полдня, причем и он странствует по космосу миллионолетиями, это и становится началом их безумия. Но еще с большим правом, чем тюрьма, "Аниара" может быть названа (и прямо названа автором) саркофагом, куда еще при жизни сошли все ее насельники. Выходит, их путешествие в космосе есть путешествие в загробный мир, откуда, в отличие от мифа, никто, разумеется, не возвращается.
Такой предельно враждебный, несоизмеримый с человеком, отменяющий всю человеческую реальность как иллюзорную и ничтожную космос лишь недавно стал предметом внимания некоторых из современных фантастов (П. Уоттс, К. Робинсон). Но одним из первых о нем заговорил Харри Мартинсон - причем заговорил не как фантаст, а как экзистенциальный писатель, имеющий дело с человеком как таковым. И нам, живущим под иллюзорным синим небом земной "Аниары", убаюкивающим себя виртуальными сказками "Мимы"-культуры, а на деле безжалостно и безвозвратно падающим в космический Ад, стоит к нему прислушаться.
Легко увидеть в этом произведении прозрачную метафору человеческой жизни. Мы так же в юности наивно мечтаем о своём "Марсе", доверчиво всходя на борт корабля жизни, который понесет нас отнюдь не к мечте, но - в реальность. Мы так же предпочитаем забывать себя в виртуальных развлечениях, которые имеют то неопровержимое преимущество, что в них не нужно все время "быть человеком". Становясь старше, многие из нас погрязают в грубой, обыденной жизни и таких же грубых ее оправданиях, наподобие размножения, религии или власти. Немногие остаются верны творчеству, но что такое служение культуре как не создание тех же иллюзий, которые "экранами" книг и символов тщатся загородить для нас бездну? Единственное, что крепнет в нас к старости, так это потребность "вернуться домой", но и она - лишь наша последняя и самая жалкая иллюзия, так как давно нужно было бы уже понять, что никуда вернуться абсолютно невозможно. Смерть, как бы долго мы ни протянули, всё равно настигает нас практически в самом начале пути - до ближайших целей, которые могли бы как-то оправдать наше существование и примирить с неизбежностью - непреодолимые расстояния. И хотя "я" рассказчика до последнего остается летописцем событий, повествуя даже о собственной гибели, мы понимаем, что попытка таким образом заклясть смерть - эффективна не более, чем стремление загородиться от космоса нарисованными "озерами в лунном свете".
Конечно, подобное умонастроение создавали многие, от Экклезиаста до Беккета. Что в поэме Мартинсона нового и сильнодействующего? Однозначно, тема космоса. Безмерность и чужеродность космоса не так воздействует, если оставаться - со всеми возможными проблемами и коллизиями - на Земле, несмотря ни на что, такой уютной и привлекательной. Экзистенциалист на Земле, как ни крути, часто напоминает того зануду, который, находясь в хорошей компании, предаваясь дружеским возлияниям, наслаждаясь цветением яблонь в саду, вдруг - посреди доброго еврейского анекдота - мрачно восклицает: "Мы все умрем!". Всё верно, но как безвкусно и неуместно! Иное дело космос. Тут уже человек как таковой предельно неуместен и даже безвкусен, как бы он ни старался держать марку. Наивность подавляющего большинства писателей-фантастов заключается как раз в том, что они изображают космос как своего рода terra incognita, еще один фронтир, который человек покоряет точно так же, как до этого покоряли земные пределы Колумб с Магелланом. Мол, тяжело, но терпимо, а в чем-то даже и романтично. Но если космос и incognita, то далеко не terra! Совершенно не terra. По своей античеловечности, бесчеловечности космос является тем же, чем является смерть - тотальным отрицанием жизни, обессмысливанием, "абсурдизацией" всего, что понятно и соразмерно человеку - времени, расстояний, масштабов, условий существования, устоев разума. Когда узники "Аниары" осознают, что прошедшие в полете двадцать лет свет преодолевает за полдня, причем и он странствует по космосу миллионолетиями, это и становится началом их безумия. Но еще с большим правом, чем тюрьма, "Аниара" может быть названа (и прямо названа автором) саркофагом, куда еще при жизни сошли все ее насельники. Выходит, их путешествие в космосе есть путешествие в загробный мир, откуда, в отличие от мифа, никто, разумеется, не возвращается.
Такой предельно враждебный, несоизмеримый с человеком, отменяющий всю человеческую реальность как иллюзорную и ничтожную космос лишь недавно стал предметом внимания некоторых из современных фантастов (П. Уоттс, К. Робинсон). Но одним из первых о нем заговорил Харри Мартинсон - причем заговорил не как фантаст, а как экзистенциальный писатель, имеющий дело с человеком как таковым. И нам, живущим под иллюзорным синим небом земной "Аниары", убаюкивающим себя виртуальными сказками "Мимы"-культуры, а на деле безжалостно и безвозвратно падающим в космический Ад, стоит к нему прислушаться.