Otello. Wiener Staatsoper. 18 января 2012
Этот поход организовался неожиданно и совершенно спонтанно. Во-первых, я не поклонник оперы «Отелло», во-вторых, два похода в оперу подряд для меня - организационно трудное мероприятие. Но мое любопытство пересилило. Уж очень хотелось послушать Крассимиру Стоянову, регулярно удостаивающуюся столь лестных и восторженных отзывов критики и, без сомнения, являющуюся любимицей венской публики. Собственно, именно ее имя в афише в партии Дездемоны сподвигло меня купить билет.
Петер Зайфферт (Peters Seiffert) в партии Отелло радовал не очень - начиталась я про него, хотя никогда не слышала; сначала на партию Яго был заявлен Франко Вассало (Franco Vassalo), но потом его сменил ничего мне не говорящий Франц Грюндхебер (Franz Grundheber). В общем, кроме Стояновой в касте - ничего примечательно не было. Разве что дирижёр Ден Эттингер (Dan Ettinger), который в конечном итоге мне больше всех и понравился.
Крассимира Стоянова примечательных сюрпризов не приподнесла: технически певица очень одарённая, но с выразительностью, мне кажется, ей всё-таки нужно что-то делать. Одна из причин достаточно однообразного и интонационно небогатого пения заключается в том, что Стоянова недостаточно владеет техникой использования громкости звука: разница между piano и forte у неё совсем невелика. Собственно, настоящего piano я, пожалуй, за всю оперу так ни разу и не услышала (за исключением, может быть, пары неплохо удавшихся попыток, которые, тем не менее, мне кажутся неудовлетворительными в случае с сопрано высочайшего мирового уровня). Равно как и хорошего forte на большом дыхании. Нижний регистр всё-таки звучит сдавленно, не свободно. В верхнем всё хорошо, но иногда очень хочется разрастающегося объёмного звука, выливающегося из глубины и постепенно заполняющего всё пространство зала, но его не было, а между тем это очень украшает любой даже самый технически совершенный вокал. В ходе обсуждения Стояновой с подругой она предложила мне замечательное определение того, как поёт Стоянова, которое мне кажется очень точным. Хочется, чтобы оперные певцы пели так, как будто у их голоса нет потолка, ни по высоте, ни по дыханию. Именно тогда они кружат голову. Так вот когда поёт Стоянова, присутствие такого потолка постоянно ощущается (в большей степени по дыханию), и они кажется не слишком-то высоким (притом подозреваю, что на самом деле этого потолка или нет, или он высокий, но вот поёт Крассимира так, как будто он есть).
Зато мне чрезвычайно понравилось, как Крассимира двигается по сцене: лёгкая, воздушная, девичья походка; она невесомо летала по сцене. И вообще её манера сценического движения меня очаровала: смотреть на неё на сцене - сплошное удовольствие. Даже сидя вблизи сцены, нельзя было усомниться в том, что это Дездемона. Подозреваю, и в других сопрановых партиях она ничуть не хуже - совершенная достоверность.
Вене, как Цюриху, с заменой Отелло не повезло: Зайфферт был, пожалуй, самым ужасным (другие тоже были нехороши, но у него большая партия, и поэтому безобразие “бросалось в уши”). Как-то в интервью с Виолеттой Урманой я услышала, что в ближайшее время она собирается заканчивать петь Верди и сосредоточится на немецкой опере, потому что в Вагнере можно и подкрикнуть, а Верди этого категорически не допускает (впрочем, у самой Урманы никаких проблем пока с этим нет - все ноты поразительно выпеваются). Зато Зайфферт, похоже, придерживается совершенного другого мнения (а вместе с нем и те, кто заявляют его на партии в операх Верди). За всю оперу он, по-моему, пару-тройку раз в принципе пытался пропеть музыкальные фразы, но и те попытки меня ничуть не вдохновили. Это были не Верди и не пение.
Откуда вытащили Франца Грюндхебера, для меня вообще осталось большой загадкой. Франко Вассало я слышала немного в записях: хочется надеяться, что он всё-таки был бы лучше. Не знаю, что с было с Грюндхебером лет тридцать назад, но сегодня его главная беда в том, что он безнадёжно стар. Это тоже был ни в маленькой части не Яго: ни по голосу, ни по драматизму.
Остальные вообще уже стёрлись, настолько были незапоминающимися.
Несмотря на то, что Эттингеру побурчали, для меня он стал главным героем вечера. Во-первых, потому что оркестр с первого звука “включился” (для нас это, к сожалению, большая редкость - раскачиваются минут по пятнадцать-двадцать), притом включился на хорошем собранном forte. И самое главное, в отличие от Зайфферта, оркестр даже на fortissimo не прекращал исполнять музыку, а не орать чем громче, тем лучше. Впрочем, на финальных аплодисментах, мне показалось, именно Эттингеру хлопали больше всего. Я, по крайней мере, точно хлопала только ему и Стояновой.
P.S. Про постановку даже сказать нечего: я вообще не поняла, зачем там нужен был режиссёр.