какую то территорию мне это очень напоминает... только конец ее будет другой, папуасы умнее.
Оригинал взят у beekjuffer в Экспорт демократии во времена Марка Твена
Неожиданно обнаружила у Марка Твена актуальный рассказ на тему экспорта демократии и страсти американцев к вмешательству в дела чужих государств. Нелюбителям Штатов и антиоранжистам должно понравиться. Публикую часть рассказа.
Необходимое пояснение: дело происходит на крохотном тихоокеанском острове Питкерн, заселенном потомками мятежной команды "Баунти" и десятка таитянок. Остров, число жителей которого никогда не превышало сотни человек, номинально принадлежал и по сей день принадлежит британской короне. Вполне возможно, что что-то похожее на описанное в рассказе случилось на самом деле, хотя вряд ли в метрополии это заметили.
______________
"На острове поселился чужеземец, американец, - сомнительное
приобретение"...
...Американца звали Батеруорт Стейвли. Как только он перезнакомился со всем населением, - а это, разумеется, занялов сего лишь несколько дней, - он стал втираться к ним в доверие всеми способами, какие только знал. Он стал необычайно популярен, и на него взирали с почтением, ибо он начал с того, что забросил мирские дела и все свои силы посвятил религии. С утра до ночи он читал библию, молился и распевал псалмы либо просил благословения. Никто не мог так умело, так долго и хорошо молиться, как он.
Решив наконец, что время приспело, он начал исподтишка сеять семена
недовольства среди населения...
Приспело время сделать следующий шаг. Стейвли начал, сперва потихоньку,
настраивать народ против Англии. Он поодиночке отводил в сторону именитых
граждан и беседовал с ними. Мало-помалу он осмелел и заговорил открыто. Он
говорил, что народ обязан- перед самим собой, перед своей честью, перед
своими великими традициями - восстать как один человек и сбросить "это
досадное английское иго".
Но простодушные островитяне отвечали:
Мы но замечаем, чтобы оно досаждало. Как можно досаждать? Англия раз в
три-четыре года присылает корабль с мылом, одеждой и вещами, в которых мы
сильно нуждаемся и которые принимаем с благодарностью; но она нас не
беспокоит. Она предоставляет им идти своим путем.
- Они предоставляет вам идти своим путем! Так чувствовали и говорили
рабы во все века. Эти речи показывают, как низко вы пали, до какого
скотского состояния вы дошли под этой тяжкой тиранией! Как?! Неужели
мужество и гордость вас покинули? Разве свобода - ничто? Неужели вы хотите
удовольствоваться тем, что составляете придаток к чужой и ненавистной
власти, в то время как вы можете восстать и занять свое место в благородной
семье народов как великий, свободный, просвещенный, независимый, не
подчиненный ничьему скипетру народ, сам располагающий своими судьбами и
имеющий голос и власть в определении судеб других наций мира?
Такого рода речи мало-помалу стали оказывать свое действие. Граждане
начали ощущать на себе английское иго; они не могли бы сказать, как или где
оно им мешает, но были твердо уверены, что чувствуют его. Они принялись
ворчать, сгибаясь под тяжестью цепей, и требовать освобождения. Вскоре они
возненавидели британский флаг - этот знак и символ упадка их нации; они уже
не глядели на него, проходя мимо церкви, но отводили глаза в сторону и
скрежетали зубами; и в одно прекрасное утро он оказался втоптанным в грязь у
подножия древка. Они так и оставили его валяться там, и никто не протянул
руки, чтобы его поднять. То, что должно было случиться рано или поздно,
наконец случилось. Несколько именитых граждан отправились ночью к судье и
сказали:
- Мы больше не можем мириться с ненавистной тиранией! Как нам ее
сбросить?
- Совершить государственный переворот.
- Что?
- Государственный переворот. Это делается так:
все будет подготовлено, и в назначенный час я, как официальный глава
государства, публично и торжественно провозглашу его независимым и освобожу
от обязательств перед всеми и всяческими державами.
- Похоже, что это легко и просто. Можно это сделать сию же минуту. А
что потом?
- Надо захватить все укрепления и все общественное имущество всякого
рода, объявить военное положение, привести армию и флот в боевую готовность
и провозгласить империю!
Эта блестящая программа ослепила простаков. Они сказали:
- Это великолепно, это замечательно, но не воспротивится ли Англия?
- Пусть ее! Эта скала - наш Гибралтар!
- Верно. Но как быть с империей? Нужна ли нам империя и император?
- Необходимо, друзья мои, объединиться. Посмотрите на Германию,
посмотрите на Италию. Они объединились! Объединение - в этом вся штука! Оно
красит жизнь! Оно способствует прогрессу! У нас должна быть постоянная армия
и флот. Затем, само собой, придется ввести налоги. Все это вместе взятое и
есть величие. Величие, объединение - что еще вам нужно! Только империя может
дать все эти блага!
Итак, 8 декабря остров Питкерн был провозглашен свободным и независимым
государством, и в тот же день среди великого ликования состоялось
торжественное коронование Батеруорта I, императора острова Питкерн. Все
население за исключением четырнадцати человек, главным образом маленьких
детей, прошло церемониальным маршем мимо трона гуськом, со знаменем и
музыкой, причем процессия растянулась на девяносто футов. Некоторые
утверждают, что мимо любой данной точки она проходила почти три четверти
минуты. Ничего подобного в истории острова еще не было! Народный энтузиазм
не знал границ.
И вот сразу начались имперские реформы. Были учреждены дворянские
титулы. Назначен морской министр, и вельбот вступил в строй. Назначен
военный министр, тотчас же получивший приказ сформировать постоянную армию.
Назначили первого лорда-казначея,
приказав ему выработать основы налогообложения, а также начать
переговоры с иностранными державами о наступательных, оборонительных и
торговых договорах. Назначено было несколько генералов и адмиралов, а также
несколько камергеров, шталмейстеров и лордов-спальников.
На этом все людские резервы были исчерпаны. Великий герцог Галилейский,
военный министр, жаловался, что всем шестнадцати взрослым мужчинам империи
даны крупные посты и поэтому они не соглашаются служить рядовыми, в силу
чего организация постоянной армии стоит на мертвой точке. Маркиз Араратский,
морской министр, также принес жалобу, Он сказал, что сам готов править
вельботом, - но должна же на нем быть хоть какая-нибудь команда.
Император сделал все, что только было возможно в подобных
обстоятельствах: он отобрал у матерей всех мальчиков старше десяти лет и
заставил их вступить в армию рядовыми. Так образовался корпус из семнадцати
рядовых под командованием одного генерал-лейтенанта и двух генерал-майоров.
Это понравилось военному министру, но вызвало озлобление всех матерей в
стране. Они заявили, что их сокровищам теперь суждена смерть на полях
сражений и император за это ответит. Самые безутешные и непримиримые женщины
постоянно подстерегали его и швыряли в него из засады бататами, не обращая
внимания на телохранителей.
"По причине крайнего недостатка людских резервов оказалось необходимым
посадить герцога Вифанийского, генерал-почтмейстера, на весла во флоте, и,
таким образом, ему пришлось сидеть позади дворянина, низшего по титулу, а
именно - виконта Ханаанского, лорда-главного судьи. Это превратило герцога
Вифанийского в открытого недоброжелателя и в тайного заговорщика, что
император предвидел, но предотвратить не мог.
Дальше дела пошли все хуже и хуже. В один прекрасный день император
сделал Нэнси Питере пэрессой, а на следующий день женился на ней, несмотря
на то, что, заботясь о благе государства, кабинет настойчиво рекомендовал
ему жениться на Эммелине, старшей дочери архиепископа Вифлеемского. Это
вызвало недовольство в очень могущественных сферах - в церкви. Новая
императрица обеспечила себе поддержку и дружбу двадцати четырех из тридцати
шести взрослых женщин, включив их в свой двор в качестве фрейлин, но это
превратило остальную дюжину в ее злейших врагов. Семейства фрейлин вскоре
начали бунтовать, потому что некому было заниматься домашним хозяйством.
Двенадцать обиженных отказались пойти в императорский дворец служанками,
поэтому императрице пришлось потребовать от графини Иерихонской и других
придворных дам, чтобы они носили воду, подметали и выполняли другие столь же
унизительные и неприятные обязанности, что вызвало у них озлобление.
Все начали жаловаться, что налоги, взимавшиеся на содержание армии,
флота и прочих имперских учреждений, легли невыносимым бременем на народ и
ввергла его в нищету. Ответ императора: "Взгляните на Германию, взгляните на
Италию! Разве вы лучше их и разве вы не объединились?"- не удовлетворил их.
Они говорили:
- Люди не могут питаться объединением, а мы умираем с голоду.
Земледелием никто не занимается. Все в армии, все во флоте, все на
государственной службе, все в мундирах, все бездельничают, все голодают, в
некому обрабатывать поля...
- Посмотрите на Германию, посмотрите на Италию: там то же самое! Таково
объединение, и другого способа добиться его нет, и нет другого способа
сохранить ею, после того как вы его получили, - неизменно отвечал на это
бедняга император.
Но ворчуны знай твердили свое:
- Нам не под силу налоги, не под силу!.. И в довершение всего кабинет
объявил о национальном долге, доходящем до сорока пяти с лишним долларов, -
полдоллара на каждую душу. Кабинет предложил консолидировать долг. Он
слыхал, что так всегда делается в подобных случаях. Кроме того, кабинет
предложил ввести пошлины на ввоз и вывоз, а также выпустить облигации и
бумажные деньги, подлежащие обмену на бататы и капусту через пятьдесят лет.
Кабинет заявил, что жалованье армии, флоту и всему государственному аппарату
сильно задерживалось, и если не предпринять чего-нибудь, и притом
немедленно, то может последовать национальное банкротство, а возможно -
восстание и революция. Император тут же решился на самочинную меру, притом
такую, о каких и не слыхивали на острове Питкерн. В одно воскресное утро он
явился в церковь в полном параде, имея за собой армию, и потребовал от
министра финансов устроить сбор.
Это была капля, переполнившая чашу. Сперва один гражданин, а за ним и
другой, и третий возмутились и отказались подчиниться неслыханному насилию;
и за каждым отказом следовала немедленная конфискация имущества
недовольного. Эти суровые меры вскоре остановили сопротивление, и сбор
продолжался среди угрюмого и зловещего молчания. Удаляясь со своими
войсками, император сказал:
- Я покажу вам, кто тут хозяин! Несколько человек крикнули:
- Долой объединение!
Они немедленно были арестованы, и солдаты вырвали их из рук рыдающих
друзей.
Тем временем, как всякий пророк мог предвидеть, народился
социал-демократ. Когда император ступил на золоченую императорскую тачку у
дверей церкви, социал-демократ пырнул его пятнадцать или шестнадцать раз
гарпуном, но, к счастью, с таким типично социал-демократическим умением бить
мимо цели, что не причинил ему никакого вреда.
В эту самую ночь последовал взрыв. Весь народ восстал как один человек,
хотя сорок девять революционеров принадлежали к слабому полу. Пехота
побросала свои вилы, артиллерия - свои кокосовые орехи; флот взбунтовался;
императора схватили во дворце и связали по рукам и ногам. Он был очень
подавлен. Он сказал:
- Я освободил вас от ненавистной тирании; я поднял вас из бездны
унижения и сделал вас нацией среди наций; я дал вам сильное централизованное
правительство; мало того, я дал вам величайшее из всех благ - объединение.
Все это я сделал - и в награду мне достались лишь оскорбления, ненависть и
эти оковы. Берите меня, делайте со мною, что хотите. Я отрекаюсь от короны и
всех регалий и с радостью сброшу с себя это слишком тяжкое бремя! Ради вас я
возложил его на себя; ради вас я слагаю его. Имперской жемчужины не
существует более; бейте же и оскверняйте бесполезную оправу сколько хотите!
Единодушным решением народ присудил императора и социал-демократа к
пожизненному отлучению от церкви или к пожизненным каторжным работам на
галерах - то бишь, на вельботе, - предоставив им право выбора. На следующий
день весь народ собрался снова, опять поднял британский флаг, восстановил
британскую тиранию, разжаловал дворян в простолюдины и немедленно занялся
самым серьезнейшим образом прополкой разоренных и запущенных грядок бататов
и восстановлением старых полезных промыслов и старого целебного и
утешительного благочестия. Экс-император вернул пропавший закон о нарушении
владения, объяснив, что украл его не для того, чтобы повредить кому-нибудь,
а лишь для того, чтобы осуществить свои политические планы. Посему народ
возвратил на прежний пост бывшего главного судью и вернул ему его
отчужденное имущество.
Хорошенько подумав, экс-император и социал-демократ избрали пожизненное
отлучение от церкви, предпочтя его пожизненной каторге на галерах "с
пожизненными богослужениями", как они выразились.
Народ решил, что злоключения этих несчастных помутили их разум, и
постановил пока заточить их в тюрьму, что и было сделано.
Читать полностью "Великая революция на Питкерне"
Неожиданно обнаружила у Марка Твена актуальный рассказ на тему экспорта демократии и страсти американцев к вмешательству в дела чужих государств. Нелюбителям Штатов и антиоранжистам должно понравиться. Публикую часть рассказа.
Необходимое пояснение: дело происходит на крохотном тихоокеанском острове Питкерн, заселенном потомками мятежной команды "Баунти" и десятка таитянок. Остров, число жителей которого никогда не превышало сотни человек, номинально принадлежал и по сей день принадлежит британской короне. Вполне возможно, что что-то похожее на описанное в рассказе случилось на самом деле, хотя вряд ли в метрополии это заметили.
______________
"На острове поселился чужеземец, американец, - сомнительное
приобретение"...
...Американца звали Батеруорт Стейвли. Как только он перезнакомился со всем населением, - а это, разумеется, занялов сего лишь несколько дней, - он стал втираться к ним в доверие всеми способами, какие только знал. Он стал необычайно популярен, и на него взирали с почтением, ибо он начал с того, что забросил мирские дела и все свои силы посвятил религии. С утра до ночи он читал библию, молился и распевал псалмы либо просил благословения. Никто не мог так умело, так долго и хорошо молиться, как он.
Решив наконец, что время приспело, он начал исподтишка сеять семена
недовольства среди населения...
Приспело время сделать следующий шаг. Стейвли начал, сперва потихоньку,
настраивать народ против Англии. Он поодиночке отводил в сторону именитых
граждан и беседовал с ними. Мало-помалу он осмелел и заговорил открыто. Он
говорил, что народ обязан- перед самим собой, перед своей честью, перед
своими великими традициями - восстать как один человек и сбросить "это
досадное английское иго".
Но простодушные островитяне отвечали:
Мы но замечаем, чтобы оно досаждало. Как можно досаждать? Англия раз в
три-четыре года присылает корабль с мылом, одеждой и вещами, в которых мы
сильно нуждаемся и которые принимаем с благодарностью; но она нас не
беспокоит. Она предоставляет им идти своим путем.
- Они предоставляет вам идти своим путем! Так чувствовали и говорили
рабы во все века. Эти речи показывают, как низко вы пали, до какого
скотского состояния вы дошли под этой тяжкой тиранией! Как?! Неужели
мужество и гордость вас покинули? Разве свобода - ничто? Неужели вы хотите
удовольствоваться тем, что составляете придаток к чужой и ненавистной
власти, в то время как вы можете восстать и занять свое место в благородной
семье народов как великий, свободный, просвещенный, независимый, не
подчиненный ничьему скипетру народ, сам располагающий своими судьбами и
имеющий голос и власть в определении судеб других наций мира?
Такого рода речи мало-помалу стали оказывать свое действие. Граждане
начали ощущать на себе английское иго; они не могли бы сказать, как или где
оно им мешает, но были твердо уверены, что чувствуют его. Они принялись
ворчать, сгибаясь под тяжестью цепей, и требовать освобождения. Вскоре они
возненавидели британский флаг - этот знак и символ упадка их нации; они уже
не глядели на него, проходя мимо церкви, но отводили глаза в сторону и
скрежетали зубами; и в одно прекрасное утро он оказался втоптанным в грязь у
подножия древка. Они так и оставили его валяться там, и никто не протянул
руки, чтобы его поднять. То, что должно было случиться рано или поздно,
наконец случилось. Несколько именитых граждан отправились ночью к судье и
сказали:
- Мы больше не можем мириться с ненавистной тиранией! Как нам ее
сбросить?
- Совершить государственный переворот.
- Что?
- Государственный переворот. Это делается так:
все будет подготовлено, и в назначенный час я, как официальный глава
государства, публично и торжественно провозглашу его независимым и освобожу
от обязательств перед всеми и всяческими державами.
- Похоже, что это легко и просто. Можно это сделать сию же минуту. А
что потом?
- Надо захватить все укрепления и все общественное имущество всякого
рода, объявить военное положение, привести армию и флот в боевую готовность
и провозгласить империю!
Эта блестящая программа ослепила простаков. Они сказали:
- Это великолепно, это замечательно, но не воспротивится ли Англия?
- Пусть ее! Эта скала - наш Гибралтар!
- Верно. Но как быть с империей? Нужна ли нам империя и император?
- Необходимо, друзья мои, объединиться. Посмотрите на Германию,
посмотрите на Италию. Они объединились! Объединение - в этом вся штука! Оно
красит жизнь! Оно способствует прогрессу! У нас должна быть постоянная армия
и флот. Затем, само собой, придется ввести налоги. Все это вместе взятое и
есть величие. Величие, объединение - что еще вам нужно! Только империя может
дать все эти блага!
Итак, 8 декабря остров Питкерн был провозглашен свободным и независимым
государством, и в тот же день среди великого ликования состоялось
торжественное коронование Батеруорта I, императора острова Питкерн. Все
население за исключением четырнадцати человек, главным образом маленьких
детей, прошло церемониальным маршем мимо трона гуськом, со знаменем и
музыкой, причем процессия растянулась на девяносто футов. Некоторые
утверждают, что мимо любой данной точки она проходила почти три четверти
минуты. Ничего подобного в истории острова еще не было! Народный энтузиазм
не знал границ.
И вот сразу начались имперские реформы. Были учреждены дворянские
титулы. Назначен морской министр, и вельбот вступил в строй. Назначен
военный министр, тотчас же получивший приказ сформировать постоянную армию.
Назначили первого лорда-казначея,
приказав ему выработать основы налогообложения, а также начать
переговоры с иностранными державами о наступательных, оборонительных и
торговых договорах. Назначено было несколько генералов и адмиралов, а также
несколько камергеров, шталмейстеров и лордов-спальников.
На этом все людские резервы были исчерпаны. Великий герцог Галилейский,
военный министр, жаловался, что всем шестнадцати взрослым мужчинам империи
даны крупные посты и поэтому они не соглашаются служить рядовыми, в силу
чего организация постоянной армии стоит на мертвой точке. Маркиз Араратский,
морской министр, также принес жалобу, Он сказал, что сам готов править
вельботом, - но должна же на нем быть хоть какая-нибудь команда.
Император сделал все, что только было возможно в подобных
обстоятельствах: он отобрал у матерей всех мальчиков старше десяти лет и
заставил их вступить в армию рядовыми. Так образовался корпус из семнадцати
рядовых под командованием одного генерал-лейтенанта и двух генерал-майоров.
Это понравилось военному министру, но вызвало озлобление всех матерей в
стране. Они заявили, что их сокровищам теперь суждена смерть на полях
сражений и император за это ответит. Самые безутешные и непримиримые женщины
постоянно подстерегали его и швыряли в него из засады бататами, не обращая
внимания на телохранителей.
"По причине крайнего недостатка людских резервов оказалось необходимым
посадить герцога Вифанийского, генерал-почтмейстера, на весла во флоте, и,
таким образом, ему пришлось сидеть позади дворянина, низшего по титулу, а
именно - виконта Ханаанского, лорда-главного судьи. Это превратило герцога
Вифанийского в открытого недоброжелателя и в тайного заговорщика, что
император предвидел, но предотвратить не мог.
Дальше дела пошли все хуже и хуже. В один прекрасный день император
сделал Нэнси Питере пэрессой, а на следующий день женился на ней, несмотря
на то, что, заботясь о благе государства, кабинет настойчиво рекомендовал
ему жениться на Эммелине, старшей дочери архиепископа Вифлеемского. Это
вызвало недовольство в очень могущественных сферах - в церкви. Новая
императрица обеспечила себе поддержку и дружбу двадцати четырех из тридцати
шести взрослых женщин, включив их в свой двор в качестве фрейлин, но это
превратило остальную дюжину в ее злейших врагов. Семейства фрейлин вскоре
начали бунтовать, потому что некому было заниматься домашним хозяйством.
Двенадцать обиженных отказались пойти в императорский дворец служанками,
поэтому императрице пришлось потребовать от графини Иерихонской и других
придворных дам, чтобы они носили воду, подметали и выполняли другие столь же
унизительные и неприятные обязанности, что вызвало у них озлобление.
Все начали жаловаться, что налоги, взимавшиеся на содержание армии,
флота и прочих имперских учреждений, легли невыносимым бременем на народ и
ввергла его в нищету. Ответ императора: "Взгляните на Германию, взгляните на
Италию! Разве вы лучше их и разве вы не объединились?"- не удовлетворил их.
Они говорили:
- Люди не могут питаться объединением, а мы умираем с голоду.
Земледелием никто не занимается. Все в армии, все во флоте, все на
государственной службе, все в мундирах, все бездельничают, все голодают, в
некому обрабатывать поля...
- Посмотрите на Германию, посмотрите на Италию: там то же самое! Таково
объединение, и другого способа добиться его нет, и нет другого способа
сохранить ею, после того как вы его получили, - неизменно отвечал на это
бедняга император.
Но ворчуны знай твердили свое:
- Нам не под силу налоги, не под силу!.. И в довершение всего кабинет
объявил о национальном долге, доходящем до сорока пяти с лишним долларов, -
полдоллара на каждую душу. Кабинет предложил консолидировать долг. Он
слыхал, что так всегда делается в подобных случаях. Кроме того, кабинет
предложил ввести пошлины на ввоз и вывоз, а также выпустить облигации и
бумажные деньги, подлежащие обмену на бататы и капусту через пятьдесят лет.
Кабинет заявил, что жалованье армии, флоту и всему государственному аппарату
сильно задерживалось, и если не предпринять чего-нибудь, и притом
немедленно, то может последовать национальное банкротство, а возможно -
восстание и революция. Император тут же решился на самочинную меру, притом
такую, о каких и не слыхивали на острове Питкерн. В одно воскресное утро он
явился в церковь в полном параде, имея за собой армию, и потребовал от
министра финансов устроить сбор.
Это была капля, переполнившая чашу. Сперва один гражданин, а за ним и
другой, и третий возмутились и отказались подчиниться неслыханному насилию;
и за каждым отказом следовала немедленная конфискация имущества
недовольного. Эти суровые меры вскоре остановили сопротивление, и сбор
продолжался среди угрюмого и зловещего молчания. Удаляясь со своими
войсками, император сказал:
- Я покажу вам, кто тут хозяин! Несколько человек крикнули:
- Долой объединение!
Они немедленно были арестованы, и солдаты вырвали их из рук рыдающих
друзей.
Тем временем, как всякий пророк мог предвидеть, народился
социал-демократ. Когда император ступил на золоченую императорскую тачку у
дверей церкви, социал-демократ пырнул его пятнадцать или шестнадцать раз
гарпуном, но, к счастью, с таким типично социал-демократическим умением бить
мимо цели, что не причинил ему никакого вреда.
В эту самую ночь последовал взрыв. Весь народ восстал как один человек,
хотя сорок девять революционеров принадлежали к слабому полу. Пехота
побросала свои вилы, артиллерия - свои кокосовые орехи; флот взбунтовался;
императора схватили во дворце и связали по рукам и ногам. Он был очень
подавлен. Он сказал:
- Я освободил вас от ненавистной тирании; я поднял вас из бездны
унижения и сделал вас нацией среди наций; я дал вам сильное централизованное
правительство; мало того, я дал вам величайшее из всех благ - объединение.
Все это я сделал - и в награду мне достались лишь оскорбления, ненависть и
эти оковы. Берите меня, делайте со мною, что хотите. Я отрекаюсь от короны и
всех регалий и с радостью сброшу с себя это слишком тяжкое бремя! Ради вас я
возложил его на себя; ради вас я слагаю его. Имперской жемчужины не
существует более; бейте же и оскверняйте бесполезную оправу сколько хотите!
Единодушным решением народ присудил императора и социал-демократа к
пожизненному отлучению от церкви или к пожизненным каторжным работам на
галерах - то бишь, на вельботе, - предоставив им право выбора. На следующий
день весь народ собрался снова, опять поднял британский флаг, восстановил
британскую тиранию, разжаловал дворян в простолюдины и немедленно занялся
самым серьезнейшим образом прополкой разоренных и запущенных грядок бататов
и восстановлением старых полезных промыслов и старого целебного и
утешительного благочестия. Экс-император вернул пропавший закон о нарушении
владения, объяснив, что украл его не для того, чтобы повредить кому-нибудь,
а лишь для того, чтобы осуществить свои политические планы. Посему народ
возвратил на прежний пост бывшего главного судью и вернул ему его
отчужденное имущество.
Хорошенько подумав, экс-император и социал-демократ избрали пожизненное
отлучение от церкви, предпочтя его пожизненной каторге на галерах "с
пожизненными богослужениями", как они выразились.
Народ решил, что злоключения этих несчастных помутили их разум, и
постановил пока заточить их в тюрьму, что и было сделано.
Читать полностью "Великая революция на Питкерне"