Юлиу Эдлис. "Сия пустынная страна".
...То ли в 37, то ли в 38 - во всяком случае до конечно же попытки фашистского переворота и запрета в королевстве на всё русское - по городу прошёл слух, что в Бухаресте собираются показать - притом в одном лишь синематографе и в течение одного только дня - новую советскую картину "Александр Невский". Новость эта всполошила до чрезвычайности общественное мнение - как в силу ностальгических чувств вообще, так и, как это ни покажется парадоксально, эмигрантской патриотичности, чутко отозвавшейся на самое имя князя-воина.
К тому же интерес к этой картине сильно подогревался ещё и тем,что из Бухареста дошли слухи, будто правое, наиболее непримиримое крыло эмиграции намеревается устроить на просмотре публичную обструкцию, тем протестуя против политической спекуляции большевиков на имени причисленного к сонму православных святых князя.
Так или этак, но дед без колебаний решил ехать в Бухарест...
Когда дед и Заикин вошли в набитый до отказа зал столичного синематографа, атмосфера там уже была накалена до предела. Русская эмиграция была представлена всем своим спектром - от воинствующих монархистов до сравнительно миролюбивых кадетов. Собственно говоря, кроме русских, никого-то в зале и не было.
В воздухе прямо-таки пахло скандалом. Свист и улюлюканье раздались, как только на экране появились титры фильма. Но вслед за титрами потянулись долгие- мучительно, нестерпимо долгие - картины бескрайней русской заснеженной равнины, и по разом притихшему залу прошёл не слышимый ухом вздох всею истосковавшейся по родному воздуху грудью, едва удерживаемые всхлипы и сморкание в платок.
А ведь ничего, казалось бы, такого на экране не было - снега да снега до края света, тихие, низкие северные небеса над плоской степью... И всё это - сквозь навернувшиеся на глаза счастливые и печальные слёзы, и мысль каждого уносилась туда, назад, в заказанную им навеки страну, которой впрочем, уже и не было, след простыл...
А когда в конце картины Александр Невский сказал, глядя с экрана каждому в глаза, вещие свои слова, столь уместные и ко времени в канун новой войны, а в том, что она вот вот грядет, сомнений быть уже не могло, как и в том, что не кому иному, как России, предстоят в ней главные испытания,, на одну неё вся надежда,- когда он сказал, как бы обращаясь к ним, единоверцам и соплеменникам:"Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет", - весь зал, как один человек поднялся на ноги и, никем не понуждаемый, запел прерывающимися голосами "Боже, царя храни".
Пели и монархисты, и кадеты, принудившие этого самого царя отречься от престола,и вчерашние эсеры-террористы, в своё время охотившиеся на него, как на загнанную дичь, пели и чудом уцелевшие социал-демократы, призывавшие и готовившие революцию и теперь ею же вышвырнутые из России...
К тому же интерес к этой картине сильно подогревался ещё и тем,что из Бухареста дошли слухи, будто правое, наиболее непримиримое крыло эмиграции намеревается устроить на просмотре публичную обструкцию, тем протестуя против политической спекуляции большевиков на имени причисленного к сонму православных святых князя.
Так или этак, но дед без колебаний решил ехать в Бухарест...
Когда дед и Заикин вошли в набитый до отказа зал столичного синематографа, атмосфера там уже была накалена до предела. Русская эмиграция была представлена всем своим спектром - от воинствующих монархистов до сравнительно миролюбивых кадетов. Собственно говоря, кроме русских, никого-то в зале и не было.
В воздухе прямо-таки пахло скандалом. Свист и улюлюканье раздались, как только на экране появились титры фильма. Но вслед за титрами потянулись долгие- мучительно, нестерпимо долгие - картины бескрайней русской заснеженной равнины, и по разом притихшему залу прошёл не слышимый ухом вздох всею истосковавшейся по родному воздуху грудью, едва удерживаемые всхлипы и сморкание в платок.
А ведь ничего, казалось бы, такого на экране не было - снега да снега до края света, тихие, низкие северные небеса над плоской степью... И всё это - сквозь навернувшиеся на глаза счастливые и печальные слёзы, и мысль каждого уносилась туда, назад, в заказанную им навеки страну, которой впрочем, уже и не было, след простыл...
А когда в конце картины Александр Невский сказал, глядя с экрана каждому в глаза, вещие свои слова, столь уместные и ко времени в канун новой войны, а в том, что она вот вот грядет, сомнений быть уже не могло, как и в том, что не кому иному, как России, предстоят в ней главные испытания,, на одну неё вся надежда,- когда он сказал, как бы обращаясь к ним, единоверцам и соплеменникам:"Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет", - весь зал, как один человек поднялся на ноги и, никем не понуждаемый, запел прерывающимися голосами "Боже, царя храни".
Пели и монархисты, и кадеты, принудившие этого самого царя отречься от престола,и вчерашние эсеры-террористы, в своё время охотившиеся на него, как на загнанную дичь, пели и чудом уцелевшие социал-демократы, призывавшие и готовившие революцию и теперь ею же вышвырнутые из России...