Сумбурный дыбр про больницу
Давайте я расскажу вам о больнице "Рамбам" раз уж есть повод пусть и невеселый. Не удивлюсь если из всех городских больниц она самая большая. Когда проезжая мимо смотришь на нее из окна машины и видишь центральное здание больницы, то можно подумать, что «Рамбам» ничем не отличается от того же «Лина» расположенного неподалеку. Но, попадая вовнутрь понимаешь, что это отдельный минигород, живущий вполне автономно от внешнего мира. «Рамбам» содержит в себе весь жизненный цикл человека - от его рождения (на шестом этаже центрального здания) до посмертного огненного погребения в печи крематория расположенного почти на самом берегу хайфского залива. Территория больницы велика и укромна, человек, скрывающийся от закона или свих собратьев, а также бомж может прожить здесь месяцы, не привлекая к себе пристального внимания со стороны охраны и персонала.
Под землей находится целый торговый городок, в котором есть как точки общепита типа пиццерий и Макдоналдса, так и магазины различного ширпотреба, книжные и аптечные киоски. Чтобы связь с миром была еще крепче там же расположены почта и банк. Цены немного выше городских, зато больным и их родственникам есть, где убить время. В фойе центрального здания посетителям сразу дают понять о финансовых возможностях больницы позволяющих прикупать и выставлять предметы антиквариата и произведения современного искусства. Древность представлена в стеклянных витринах по одной из сторон фойе, где собраны всевозможные медицинские инструменты и аптекарские принадлежности начиная со времен Древнего Египта. По другую сторону расположено современное искусство, по всей видимости, столь же дорогое насколько же и безобразное. Ряд располневших до размеров перекормленного сенбернара нэцкэ изображают женщин присевших по большей нужде, да так и застывших. В центре экспозиции то ли золотой фаллос, то ли кукурузина в обрамлении из черного камня. Что эта фигура символизирует, я так и не удосужился посмотреть.
Через подземный торговый центр можно попасть во внутренний уютный дворик, где находится маленький амфитеатр, окруженный буйной тропической зеленью. Здесь с утра и до часу ночи толпится народ - местные пациенты, их родственники, гости и какие-то случайные люди. По-моему здесь забиваются стрелки и назначаются свидания. По большей части постоянные обитатели этого зеленого оазиса арабы. Они шумно курят, шумно пьют кофе и колу, заставляя неарабское меньшинство посетителей жаться со стаканчиками кофе и сигаретами по дальним аллеям двора. Некоторые из арабских гостей здесь явно по работе - при встрече они шумно здороваются, бьют друг друга по рукам в приветствии, а затем один из них кладет себе что-то в карман. Надо отметить, что наших меньших братьев в «Рамбаме» больше чем тараканов - этих насекомых за четыре дня я практически не встречал, зато арабы везде. Их очень много среди больных, но это полбеды - даже если бы они составляли большинство, то кого бы это огорчило, но их так же большинство в обслуживающем персонале и это уже если не катастрофа, то весьма тревожный факт. Всем известно, насколько неаккуратны арабские поломойки, поэтому неудивительно, что большинство туалетов находятся весьма в запущенном состоянии, а окна многих палат в последний раз мыл апрельский дождик. Много арабов, а точнее арабок среди медперсонала. Они откровенно вьются вокруг больных соплеменников, манкируя остальными пациентами отделения. Этим они отличаются от русских медсестер, которые как раз больше всего боятся показаться предвзятыми и поэтому стараются относиться к своим как можно более формально. В этом плане лучшие медсестры - местные изерши, они очень лояльны ко всем и очень быстро отзываются на любую просьбу. Но я немного отвлекся на людей, вернемся лучше к самому больничному комплексу.
Когда поздно вечером бродишь среди корпусов и различных пристроек поневоле вспоминаешь старую игру про Дюка Нюкема. Длинные пустые больничные коридоры, малозаметные проходы, скрытые переходы на другие уровни, лестницы спиралью ведущие вверх на плоские крыши, протяженные крытые мостики на высоте второго третьего этажей ведущие от здания к зданию все это напоминает о той популярной игре, причем так сильно, что поневоле ищешь дробовик, чтобы отбиться от вероятного противника.
Есть у больницы и свой выход к морю. Там на камнях до полуночи сидит местная арабская молодежь, поэтому спокойно посидеть и покурить у моря можно лишь где-то в районе часа-двух. Анка засыпает примерно в это время, поэтому я, купив в ближайшем автомате капучино, могу спокойно посидеть минут двадцать на камушках, глядя на горящий огнями в темноте противоположный берег залива.
Кофейных автоматов в больнице полно и они приносят неплохой доход. А вот больничная еда по настоящему ужасна. В реанимации не кормят, поэтому мне не приходилось с ней вплотную столкнуться, а в хирургическом отделении я попробовал ее уже два раза. Анка пока не хочет, есть ничего кроме мороженого и шоколада, поэтому ем в основном я. Пока мне уже попался просроченный йогурт, черствая булочка, кислое пюре и совершенно не съедобные шницели. Так что нежелание Анки есть, я вполне могу понять.
Когда смотришь по сторонам в отделении реанимации или детском хирургическом понимаешь что наш страшный случай на самом деле совсем еще не страшный. В реанимации Анка самая старшая, остальные совсем малыши, а на соседней кровати лежал в коме годовалый ребенок. Его отец - молодой датиш практически за все это время не выходил из палаты. Он сидел возле кровати каждые полчаса молился и здесь же отмечал наступление шаббата. Судя по отдельным словам медперсонала, с ребенком все не так хорошо как хотелось бы и неизвестно, сколько подобное состояние будет продолжаться. Утром в девять и вечером в одиннадцать у врачей происходит пересмена и нас на полчаса выставляют из палаты. Я иду вниз покурить и выпить кофе, затем подсаживаюсь к большим плоским экранам в торговом центре, чтобы бездумно посмотреть минут пятнадцать футбольного матча и замечаю за одним из столиков датишного соседа по палате. Он тоже видит меня и стыдливо улыбается. Через пятнадцать минут он снова возле кровати читает молитву.
В хирургическом отделении практически та же самая картина. Каждый случай ужаснее другого. У одного мальчика обгорел практически весь череп, он выглядит каким-то монстром из фильма ужасов, но весело носится по коридорам и азартно играет в компьютер. С компьютерами надо отметить полный порядок. Мало того, что их штук шесть в игровой комнате, и все они подключены к Интернету, в каждой из палат есть еще по одному уже без выхода в сеть, но с большим набором игрушек. Поскольку Анка пока еще не может воспользоваться этим богатством, то за компом сижу я и в самом сердце ночи стреляю по летающим курицам.
Разговоры больных отдельная тема. Вчера сижу с сигаретой под пальмой и слушаю, как общаются два больных пенсионного возраста.
- Слышал, в Японии землетрясение было?
- Да, «Река» передавало. Там часто трясет.
- Слушай, а раньше в Союзе мы про это и не знали.
- Да, там от нас скрывали все.
- Нет, про Ташкентское вроде бы говорили.
- Да, про него говорили, а все остальное скрывали. Слава Богу, теперь мы можем знать всю правду…
В «Рамбаме» очень легко втянуться в местный размеренный ритм и всякий раз, когда покидаешь территорию больницы и выходишь в город через пропускной пункт испытываешь небольшой шок оттого, что внешний мир все еще существуют, чтобы по этому поводу не думали там внутри.
Под землей находится целый торговый городок, в котором есть как точки общепита типа пиццерий и Макдоналдса, так и магазины различного ширпотреба, книжные и аптечные киоски. Чтобы связь с миром была еще крепче там же расположены почта и банк. Цены немного выше городских, зато больным и их родственникам есть, где убить время. В фойе центрального здания посетителям сразу дают понять о финансовых возможностях больницы позволяющих прикупать и выставлять предметы антиквариата и произведения современного искусства. Древность представлена в стеклянных витринах по одной из сторон фойе, где собраны всевозможные медицинские инструменты и аптекарские принадлежности начиная со времен Древнего Египта. По другую сторону расположено современное искусство, по всей видимости, столь же дорогое насколько же и безобразное. Ряд располневших до размеров перекормленного сенбернара нэцкэ изображают женщин присевших по большей нужде, да так и застывших. В центре экспозиции то ли золотой фаллос, то ли кукурузина в обрамлении из черного камня. Что эта фигура символизирует, я так и не удосужился посмотреть.
Через подземный торговый центр можно попасть во внутренний уютный дворик, где находится маленький амфитеатр, окруженный буйной тропической зеленью. Здесь с утра и до часу ночи толпится народ - местные пациенты, их родственники, гости и какие-то случайные люди. По-моему здесь забиваются стрелки и назначаются свидания. По большей части постоянные обитатели этого зеленого оазиса арабы. Они шумно курят, шумно пьют кофе и колу, заставляя неарабское меньшинство посетителей жаться со стаканчиками кофе и сигаретами по дальним аллеям двора. Некоторые из арабских гостей здесь явно по работе - при встрече они шумно здороваются, бьют друг друга по рукам в приветствии, а затем один из них кладет себе что-то в карман. Надо отметить, что наших меньших братьев в «Рамбаме» больше чем тараканов - этих насекомых за четыре дня я практически не встречал, зато арабы везде. Их очень много среди больных, но это полбеды - даже если бы они составляли большинство, то кого бы это огорчило, но их так же большинство в обслуживающем персонале и это уже если не катастрофа, то весьма тревожный факт. Всем известно, насколько неаккуратны арабские поломойки, поэтому неудивительно, что большинство туалетов находятся весьма в запущенном состоянии, а окна многих палат в последний раз мыл апрельский дождик. Много арабов, а точнее арабок среди медперсонала. Они откровенно вьются вокруг больных соплеменников, манкируя остальными пациентами отделения. Этим они отличаются от русских медсестер, которые как раз больше всего боятся показаться предвзятыми и поэтому стараются относиться к своим как можно более формально. В этом плане лучшие медсестры - местные изерши, они очень лояльны ко всем и очень быстро отзываются на любую просьбу. Но я немного отвлекся на людей, вернемся лучше к самому больничному комплексу.
Когда поздно вечером бродишь среди корпусов и различных пристроек поневоле вспоминаешь старую игру про Дюка Нюкема. Длинные пустые больничные коридоры, малозаметные проходы, скрытые переходы на другие уровни, лестницы спиралью ведущие вверх на плоские крыши, протяженные крытые мостики на высоте второго третьего этажей ведущие от здания к зданию все это напоминает о той популярной игре, причем так сильно, что поневоле ищешь дробовик, чтобы отбиться от вероятного противника.
Есть у больницы и свой выход к морю. Там на камнях до полуночи сидит местная арабская молодежь, поэтому спокойно посидеть и покурить у моря можно лишь где-то в районе часа-двух. Анка засыпает примерно в это время, поэтому я, купив в ближайшем автомате капучино, могу спокойно посидеть минут двадцать на камушках, глядя на горящий огнями в темноте противоположный берег залива.
Кофейных автоматов в больнице полно и они приносят неплохой доход. А вот больничная еда по настоящему ужасна. В реанимации не кормят, поэтому мне не приходилось с ней вплотную столкнуться, а в хирургическом отделении я попробовал ее уже два раза. Анка пока не хочет, есть ничего кроме мороженого и шоколада, поэтому ем в основном я. Пока мне уже попался просроченный йогурт, черствая булочка, кислое пюре и совершенно не съедобные шницели. Так что нежелание Анки есть, я вполне могу понять.
Когда смотришь по сторонам в отделении реанимации или детском хирургическом понимаешь что наш страшный случай на самом деле совсем еще не страшный. В реанимации Анка самая старшая, остальные совсем малыши, а на соседней кровати лежал в коме годовалый ребенок. Его отец - молодой датиш практически за все это время не выходил из палаты. Он сидел возле кровати каждые полчаса молился и здесь же отмечал наступление шаббата. Судя по отдельным словам медперсонала, с ребенком все не так хорошо как хотелось бы и неизвестно, сколько подобное состояние будет продолжаться. Утром в девять и вечером в одиннадцать у врачей происходит пересмена и нас на полчаса выставляют из палаты. Я иду вниз покурить и выпить кофе, затем подсаживаюсь к большим плоским экранам в торговом центре, чтобы бездумно посмотреть минут пятнадцать футбольного матча и замечаю за одним из столиков датишного соседа по палате. Он тоже видит меня и стыдливо улыбается. Через пятнадцать минут он снова возле кровати читает молитву.
В хирургическом отделении практически та же самая картина. Каждый случай ужаснее другого. У одного мальчика обгорел практически весь череп, он выглядит каким-то монстром из фильма ужасов, но весело носится по коридорам и азартно играет в компьютер. С компьютерами надо отметить полный порядок. Мало того, что их штук шесть в игровой комнате, и все они подключены к Интернету, в каждой из палат есть еще по одному уже без выхода в сеть, но с большим набором игрушек. Поскольку Анка пока еще не может воспользоваться этим богатством, то за компом сижу я и в самом сердце ночи стреляю по летающим курицам.
Разговоры больных отдельная тема. Вчера сижу с сигаретой под пальмой и слушаю, как общаются два больных пенсионного возраста.
- Слышал, в Японии землетрясение было?
- Да, «Река» передавало. Там часто трясет.
- Слушай, а раньше в Союзе мы про это и не знали.
- Да, там от нас скрывали все.
- Нет, про Ташкентское вроде бы говорили.
- Да, про него говорили, а все остальное скрывали. Слава Богу, теперь мы можем знать всю правду…
В «Рамбаме» очень легко втянуться в местный размеренный ритм и всякий раз, когда покидаешь территорию больницы и выходишь в город через пропускной пункт испытываешь небольшой шок оттого, что внешний мир все еще существуют, чтобы по этому поводу не думали там внутри.