Смерть простого человека
Все сегодня говорят про Зыкину, дескать, умерла и все такое прочее. По мне так все это пустое, она и не жила никогда, по крайней мере, в моем сознании она исчезла, одновременно с тем как пропал Союз. А тут вот узнаю сейчас, что умер Саша Министр, человек который упорно выполнял работу Корсо из "Девятых врат" и, судя по всему, ушел вслед за ним туда, где книг уже никто не читает, даже самых главных.
Познакомились мы с ним еще в ульпане. Тогда еще поражало в нем необычное сочетание самодовольства с вполне бомжовой внешностью. Он держался от всех отстраненно, с чувством внутреннего превосходства и за это его как раз прозвали Министром. Он в разговоре упоминал о своей роскошной библиотеке привезенной им из родного города Николаева и о своем высшем образовании, полученном на историческом факультете Харьковского университета. Насчет первого все было верно, он привез с собой несколько тысяч томов дореволюционных изданий плюс большую библиотеку книг по истории. Остальное было красивой легендой созданной Сашей из обломков собственных мечтаний. Я об этом узнал чуть позже, а поначалу был весьма озадачен его агрессивной реакцией на мои слова о том, что мы с ним в некотором роде коллеги. Затем после ряда бесед и ожесточенных споров я заподозрил, что знания его скорее книжного рода, чем полученные в результате систематического образования. Спустя какое-то время случайная знакомая сказала, что помнит Сашу по Николаеву, там он работал на судостроительном заводе, и в свободное время его можно было всегда встретить на книжной толкучке и возле букинистов. Впрочем, мало ли что каждый о себе врет, не важно.
В Израиле Саша сразу же принялся за свое привычное дело. Все владельцы книжных магазинов знали его как привередливого, но очень выгодного клиента. Он скупал практически все книги по истории. Книги у нас дороги, поэтому подобное хобби бедным не по карману. Саша жил вместе с престарелой матерью в маленькой квартирке на Герцля заставленной книгами от пола до потолка. С утра он ходил в порт, где разгружал тяжеленные мешки с мукой и сахаром, получал из рук бригадира 300 шекелей, а затем отправлялся в ежедневный обход магазинов. Так продолжалось несколько лет, а затем произошла трагедия. Мать его попала в больницу, а он ушел в запой. Запои у него случались редко, но могли продолжаться неделями. В этот раз он допился до белочки и угодил в больницу. Хозяин квартиры, пожилой марокканец, был еще владельцем небольшого обувного магазина в том же доме. Пока Саша лежал в больнице тот вынес из дома всю библиотеку и устроил распродажу прямо перед входом в магазин. Пять тысяч книг библиотеки распродавались как горячие пирожки. Брокгауз, Южаков, старинные атласы и подарочные дореволюционные издания отдавались покупателям за смешную цену в пять шекелей. Многие покупатели подходили к лоткам с тележками. Я попал на распродажу уже почти к самому финалу драмы. Не зная об истинном хозяине книг, я, увидев обилие редких книг, потерял голову, пошел в банк и снял последние пять штук со счета. Реакцию жены на мое сообщение, что наши деньги внезапно подошли к концу я запомнил на всю жизнь.
Спустя пару месяцев я узнал подробности этого происшествия уже от самого Саши. Он вроде бы подавал на хозяина в суд и уверял, что адвокат обещал отсудить в его пользу весь хозяйский магазинчик. Саши уже нет, а тот самый хозяин до сих пор сидит на табуретке у входа в магазин. Другой бы на месте Министра ушел бы в еще один долгий запой, но Саша наоборот собрался с силами и с головой ушел в книжную торговлю. Он объехал всю страну, нашел многих богатых клиентов интересующихся старыми книгами и принялся утюжить пространство от Нагарии до Эйлата с утра и до вечера без отдыха и перекура. Он обходил дворы, разговаривал с людьми и узнавал о пожилых (в основном) людях, которые могли быть обладателями нужных ему книг. Ему почти сразу начала улыбаться удача. Где-то под Иерусалимом ему дали наколку на человека, распродававшего перед отъездом в Америку большую библиотеку. Он приехал по адресу и замер: три тысячи томов в идеальной сохранности стояли на полках, ожидая его появления. Хозяин заломил большую, но разумную цену и Саша бросился на поиски денег. Занять деньги у малознакомых людей под такую странную цель трудно и в России, а в Израиле и тем более. Тем не менее, через две недели Саша был в доме владельца библиотеки с двадцатью штуками зелени. Сделка состоялась, и специально нанятый фургон привез сокровище в Хайфу. За один раз Саша вернул себе все, отдал долги и у него еще остались деньги на то, чтобы приступить к работе по серьезному. Вскоре Сашу знали все.
Второй срыв состоялся уже во Вторую Ливанскую. Я встретил Сашу во время очередного похода на рынок во время короткого затишья между обстрелами. Он был пьян и неожиданно добродушен. Увидев меня, откровенно обрадовался и предложил забухать. Типа, бабок море, он только что заключил выгодную сделку и хочет спрыснуть удачное завершение какой-то многоходовки. Я, разумеется, отказался, а спустя месяца два узнал, что у него был очередной срыв и какая-то часть библиотеки ушла в алкогольный прах.
Но Саша снова восстал как феникс из пепла. Закончилась война, он снова засучил рукава и уже принялся за клиентов из России, что было вполне разумным решением, потому, что настоящие деньги есть только там. Жизнь снова забила ключом, и так продолжалось до конца прошлого года, пока у него не умерла мать. Саша запил, я иногда встречал его на рынке, в парке или на лавочке возле Большой синагоги неизменно пьяного до черноты и в окружении откровенных бичей. Потом меня самого закрутил вихрь жизни, и я выбросил Сашу из головы.
Сегодня встретил еще одного случайного знакомца, тоже книжного торговца и узнал о том, что Саша умер полгода назад. В том самом запое. Простудился под дождем, когда спал где-то под лавкой. До этого месяца два продавал свою библиотеку за бухло. Когда он умер, прыткие шакалы вывезли на грузовике остатки его библиотеки. Все пошло прахом....
Сижу сейчас и думаю. Вот человек всю жизнь создавал свою легенду, работал на нее, копил, собирал, суетился, жульничал (как без этого) и в итоге умер. И все плоды его трудов канули во тьму. Мне проще, у меня хоть дети есть, которые все мое, по крайней мере, продадут, и будет им от этого польза. А здесь просто вечная суета и прах еще до окончания сорокадневных небесных мытарств. Как говорил Пелевин, "о, ужас советской смерти".
Познакомились мы с ним еще в ульпане. Тогда еще поражало в нем необычное сочетание самодовольства с вполне бомжовой внешностью. Он держался от всех отстраненно, с чувством внутреннего превосходства и за это его как раз прозвали Министром. Он в разговоре упоминал о своей роскошной библиотеке привезенной им из родного города Николаева и о своем высшем образовании, полученном на историческом факультете Харьковского университета. Насчет первого все было верно, он привез с собой несколько тысяч томов дореволюционных изданий плюс большую библиотеку книг по истории. Остальное было красивой легендой созданной Сашей из обломков собственных мечтаний. Я об этом узнал чуть позже, а поначалу был весьма озадачен его агрессивной реакцией на мои слова о том, что мы с ним в некотором роде коллеги. Затем после ряда бесед и ожесточенных споров я заподозрил, что знания его скорее книжного рода, чем полученные в результате систематического образования. Спустя какое-то время случайная знакомая сказала, что помнит Сашу по Николаеву, там он работал на судостроительном заводе, и в свободное время его можно было всегда встретить на книжной толкучке и возле букинистов. Впрочем, мало ли что каждый о себе врет, не важно.
В Израиле Саша сразу же принялся за свое привычное дело. Все владельцы книжных магазинов знали его как привередливого, но очень выгодного клиента. Он скупал практически все книги по истории. Книги у нас дороги, поэтому подобное хобби бедным не по карману. Саша жил вместе с престарелой матерью в маленькой квартирке на Герцля заставленной книгами от пола до потолка. С утра он ходил в порт, где разгружал тяжеленные мешки с мукой и сахаром, получал из рук бригадира 300 шекелей, а затем отправлялся в ежедневный обход магазинов. Так продолжалось несколько лет, а затем произошла трагедия. Мать его попала в больницу, а он ушел в запой. Запои у него случались редко, но могли продолжаться неделями. В этот раз он допился до белочки и угодил в больницу. Хозяин квартиры, пожилой марокканец, был еще владельцем небольшого обувного магазина в том же доме. Пока Саша лежал в больнице тот вынес из дома всю библиотеку и устроил распродажу прямо перед входом в магазин. Пять тысяч книг библиотеки распродавались как горячие пирожки. Брокгауз, Южаков, старинные атласы и подарочные дореволюционные издания отдавались покупателям за смешную цену в пять шекелей. Многие покупатели подходили к лоткам с тележками. Я попал на распродажу уже почти к самому финалу драмы. Не зная об истинном хозяине книг, я, увидев обилие редких книг, потерял голову, пошел в банк и снял последние пять штук со счета. Реакцию жены на мое сообщение, что наши деньги внезапно подошли к концу я запомнил на всю жизнь.
Спустя пару месяцев я узнал подробности этого происшествия уже от самого Саши. Он вроде бы подавал на хозяина в суд и уверял, что адвокат обещал отсудить в его пользу весь хозяйский магазинчик. Саши уже нет, а тот самый хозяин до сих пор сидит на табуретке у входа в магазин. Другой бы на месте Министра ушел бы в еще один долгий запой, но Саша наоборот собрался с силами и с головой ушел в книжную торговлю. Он объехал всю страну, нашел многих богатых клиентов интересующихся старыми книгами и принялся утюжить пространство от Нагарии до Эйлата с утра и до вечера без отдыха и перекура. Он обходил дворы, разговаривал с людьми и узнавал о пожилых (в основном) людях, которые могли быть обладателями нужных ему книг. Ему почти сразу начала улыбаться удача. Где-то под Иерусалимом ему дали наколку на человека, распродававшего перед отъездом в Америку большую библиотеку. Он приехал по адресу и замер: три тысячи томов в идеальной сохранности стояли на полках, ожидая его появления. Хозяин заломил большую, но разумную цену и Саша бросился на поиски денег. Занять деньги у малознакомых людей под такую странную цель трудно и в России, а в Израиле и тем более. Тем не менее, через две недели Саша был в доме владельца библиотеки с двадцатью штуками зелени. Сделка состоялась, и специально нанятый фургон привез сокровище в Хайфу. За один раз Саша вернул себе все, отдал долги и у него еще остались деньги на то, чтобы приступить к работе по серьезному. Вскоре Сашу знали все.
Второй срыв состоялся уже во Вторую Ливанскую. Я встретил Сашу во время очередного похода на рынок во время короткого затишья между обстрелами. Он был пьян и неожиданно добродушен. Увидев меня, откровенно обрадовался и предложил забухать. Типа, бабок море, он только что заключил выгодную сделку и хочет спрыснуть удачное завершение какой-то многоходовки. Я, разумеется, отказался, а спустя месяца два узнал, что у него был очередной срыв и какая-то часть библиотеки ушла в алкогольный прах.
Но Саша снова восстал как феникс из пепла. Закончилась война, он снова засучил рукава и уже принялся за клиентов из России, что было вполне разумным решением, потому, что настоящие деньги есть только там. Жизнь снова забила ключом, и так продолжалось до конца прошлого года, пока у него не умерла мать. Саша запил, я иногда встречал его на рынке, в парке или на лавочке возле Большой синагоги неизменно пьяного до черноты и в окружении откровенных бичей. Потом меня самого закрутил вихрь жизни, и я выбросил Сашу из головы.
Сегодня встретил еще одного случайного знакомца, тоже книжного торговца и узнал о том, что Саша умер полгода назад. В том самом запое. Простудился под дождем, когда спал где-то под лавкой. До этого месяца два продавал свою библиотеку за бухло. Когда он умер, прыткие шакалы вывезли на грузовике остатки его библиотеки. Все пошло прахом....
Сижу сейчас и думаю. Вот человек всю жизнь создавал свою легенду, работал на нее, копил, собирал, суетился, жульничал (как без этого) и в итоге умер. И все плоды его трудов канули во тьму. Мне проще, у меня хоть дети есть, которые все мое, по крайней мере, продадут, и будет им от этого польза. А здесь просто вечная суета и прах еще до окончания сорокадневных небесных мытарств. Как говорил Пелевин, "о, ужас советской смерти".