Сергей Заяицкий. Баклажаны
"Двадцатого июля тысяча девятьсот, кажется, двадцать пятого года на белом пляже у реки Ворсклы грелись и отдыхали после, купанья три голые -- вполне можно сказать -- красавицы, с телами не светлее той медной посуды, которую продают у нас цыгане, и волосами такими же черными, как цыганские бороды. Три красавицы эти были на три различных вкуса, и появись сейчас среди них древний Парис, он, пожалуй, опять затруднился бы, которой вручить свое историческое яблоко, вернее, предложил бы каждой по очереди отведать понемножечку.
Одна была очень пышна и очень тяжела и лежала между своими подругами, как массивная библия с рисунками Дорэ лежит между непереплетенными брошюрами.
Другая была стройна, как кедр ливанский, обращенный к востоку. Похожая на Суламифь, она посыпала горячим песком свое смуглое бедро и презрительно жевала стебель.
Третья была вертлява и костлява, она совсем не лежала спокойно, но то падала ничком, словно плавала но песку, то, раскинувшись, распластывалась на спине, отдаваясь солнцу, то садилась на корточки, опираясь руками о землю, как кенгуру, готовый прыгнуть.
Вокруг красавиц валялись белые рубашки и пестрые платья, туфли и еще ханки -- пустые высохшие тыквы, заменяющие украинским Веверлеям пузыри.
Красавицы уныло пели на мотив известного танца баядерки:
Омоложенье -- это радость, мечта.
Вернется юность и красота.
Исчезнет рад морщен,
Исчезнет ряд седин,
И буду к опять пленять мужчин.
-- Соломон вчера опять приходил и искал моей руки, -- сказала Суламифь, -- он до того в меня влюблен, что мне даже стыдно, тем более, что замуж я за него никогда не выйду.
-- Почему же ты никогда за него не выйдешь, Рая? -- спросила самая полная, переворачиваясь осторожно, чтобы не перекувырнуть вселенную.
-- Потому что у него характера не больше, чем у половой тряпки. А я люблю жестких мужчин. И потом у него смешная фамилия: Поднос.
-- Но если ты не выйдешь за Соломона, то за кого же ты выйдешь?
-- А зачем мне вообще выходить?
-- Не говори так. Когда я вышла замуж, я в первый же год прибавила на восемнадцать кило. А ты видела Мышкику. Когда она вчера купалась, на нее было симпатично смотреть. У нее все тело словно перевязано ниточками.
-- Мышкина не от замужества потолстела. Я же знаю: она пьет пиво с медом, с маслицем и с желтками.
Красавицы умолкли и потом опять запели:
Омоложенье -- это радость, мечта...
- Я сегодня была на базаре, -- заговорила порывисто и страстно та, которой не лежалось спокойно, -- и видела, как в фаэтоне проехал такой интересный человек. Он ехал со станции, потому что у него в ногах лежал чемодан.
-- Это приехал к Кошелевым их родственник из Москвы. Кошелева вчера приходила к нам в магазин и спрашивала, когда приходит поезд. Мы ей сказали.
-- Он приехал жениться на Вере Кошелевой? -- спросила Рая.
-- Пш... Разве он дурак или душевнобольной? Такой мужчина может жениться на богатой и совсем молоденькой девушке. Он как принц.
-- Ты, Зоя, готова влюбиться в простой пень. Разве ты не сказала, что новый провизор самый красивый человек в мире?
-- При чем тут я? Это говорят все.
Полная в это время села и стала натягивать на могучие ноги длинные палевые чулки.
-- Я ухожу, -- сказала она. -- Лева скоро придет домой. Ай, какой он смешной в своей любви ко мне. Он каждый день мерит меня сантиметром. Ему все хочется, чтоб я была совсем толстушкой.
-- Молодой Кошелев гладко выбрит и похож на артиста, -- сказала Зоя, расправляя и надевая на шею рубашку. -- Таких мужчин приятно целовать в губы.
Они стали одеваться и скоро ярко запестрели на фоне зеленых холмов.
А на зеленых холмах в полуденной дымке застыли Баклажаны -- город белых одноэтажных домиков и голубых деревянных церквей, родной брат Хороля и Кобеляк, племянник Миргорода, город акаций, фруктовых садов и пирамидальных тополей, маленький город с единственной мощеной улицей и кирпичными тротуарами. Из его кудрявого зеленого букета торчала, словно палка из цветочного горшка, худая мачта-антенна на крыше единственного сознательного товарища."
Тут я ничего комментировать не буду.
Уже забыла, кто порекомедовал этого писателя. Нашла в закладках ссылку.
Я прочла одну повесть .
На сайте есть еще другие.
Больше всего же меня удивило, что Сергей Сергеевич является переводчиком "Зимнего пути" Шуберта.
Об этом тоже интересная статья.
Вообще, грустно, что память подводит все сильнее и чаще. Воспоминания Елены Булгаковой читала-перечитывала сто раз, с любого места.
А фамилии Заяицкого не помню...